по столу.
- Хорошо. Бог велит нам помогать ближним своим, - я помогу вам. У вас
действительно редкая и почти неизлечимая болезнь. Лечение будет стоить
больших денег, но я помогу вам достать их. Только никому ни слова. Это
первый пункт моего условия.
Джон ушел от профессора Меджиссона с полным желудком, позвякивая в
кармане мелочью. Он не удержался, чтобы не зайти в таверну и не пропустить
стаканчик доброго виски. И оттого, что день был таким удачным, а впереди
мерещились прекрасные картины, оттого, что приятно кружилась голова, мысли
стали спокойными, светлыми. Даже проклятый туман больше не угнетал.
Джон шел, рассуждая сам с собой, и хвалил себя за уменье поговорить,
приврать, где нужно.
Ловко он ввернул про жену и детей! А старикашка тоже, пожалуй, врет: он
и в глаза не видел этого Рогоффа... Сразу догадался, куда нужно позвонить. И
ответили. Что ж - важная персона! Обещал вылечить, - ну, этот вылечит, раз
запросил десять тысяч долларов. Но еще останется десять тысяч, и можно
славно пожить в свое удовольствие!
Джон чувствовал себя так, словно обещанные двадцать тысяч долларов уже
лежали у него в кармане. Но где-то в глубине сознания, не заглушенная
алкоголем, билась тревожная мысль: "Двадцать тысяч долларов! Какая ничтожная
цена за частицу живого человека, за живой человеческий глаз, умеющий
смеяться и плакать, видеть и чувствовать. Ах, Джон, бедный Джон, что же ты -
мясная туша, что тебя раскупают по кусочкам? Бедный Джон, мой бедный Джон!"
Мысль становилась отчетливее, вот она уже стонет голосом матери,
давным-давно умершей, ласковой, доброй... Это она перед смертью так стонала,
обхватив голову Джона руками, зная, что оставляет сына одного в неуютном,
злом мире - беспомощного, маленького...
А Джон - большой, но такой же беспомощный, как в детстве, идет по
улице, сжимая кулаки, стараясь заглушить в себе этот стонущий голос, и, не
выдержав, вновь заходит в таверну.
Его выносят оттуда под утро мертвецки пьяного, без гроша в кармане, и
кладут на холодный мокрый тротуар.
Над узкой улицей, над грязной Темзой нависла непроглядная пелена. Она
колышется, превращая все в бессмысленный хаос, проглатывает звуки, угнетает,
давит. И стирается грань между холодной жуткой ночью и наступающим днем -
серым, как безысходная тоска.
В этот день из Лондона на Восток выедет человек, у которого в кармане
рядом с детальной биографией доцента Великопольского, будет лежать адрес
Онкологического института, где был на практике Степан Рогов.
В этот день боцман Джон Кэмпбелл понесет свой живой глаз покупателю -
американскому одноглазому мистеру. Боцману даже не дадут обычных двадцати
тысяч долларов: его глаз ненадежен. Боцман получит лишь полцены и будет
долго умолять доктора Меджиссона уступить тысячу долларов за лечение... И
Меджиссон уступит, взяв с Джона Кэмпбелла подписку о том, что ввиду
неизученности "мраморной болезни", он, Джон Кэмпбелл, не будет возбуждать
судебного дела против профессора Меджиссона, если ему, Меджиссону, по
прошествии одного года и после применения всех известных средств не удастся
вылечить вышеупомянутого боцмана Джона Кэмпбелла.
Но все это будет днем. А сейчас, в предрассветных сумерках, Лондон все
еще тих и молчалив, а боцману Кэмпбеллу на холодном тротуаре снится чудесный
сон.
Глава XV
ВИРУС ИВАНОВА
Вечером десятого октября Степана Рогова вызвали на визефонный пункт.
Карпов высказал предположение, что вызывает профессор Кривцов: в Москве у
Степана знакомых не было.
Ровно в двадцать два тридцать, как указано было в извещении, на двери
девятой кабины зажглись буквы: "Москва - по вызову © 44-12", и Степан с
Колей поспешили к визефону.
Кабина была почти пуста. Не было аппарата, не было телефонной трубки.
На столике у стены виднелась небольшая черная кнопка да врезанный в стену
тускло поблескивал стеклянный экран. Неярко горела настольная лампа под
темным козырьком.
Но вот Степан нажал кнопку, и экран вспыхнул золотистым светом. По нему
быстро пробежали разноцветные тени, остановились... И вот уже виден столик,
на столике лежит портфель и шляпа и над всем этим - рука. Степан сразу
узнал - это была рука профессора Кривцова. А вот появился он сам, и в тот же
момент в кабине послышался его голос:
- Ну, здравствуй, Степан! Э, да ты не один? А ну-ка подвинься, - кто
там с тобой? А, здравствуй, Коля! И как вам не совестно: открыли вирус
Иванова, а я об этом должен узнавать от профессора Ивлева.
Голос звучал настолько естественно, что и Степан, и Николай машинально
повернули головы, как бы желая удостовериться, что профессор не прячется за
матерчатой обивкой стены.
Профессор Кривцов захохотал:
- Друзья, не вертите головами! Ведь это установка объемного звука. Вот
что, Степан, наклонись ко мне, я выдеру тебя за уши!.. - Он протянул руку
вперед, и Степан с Колей испытали ощущение, что рука отделяется от экрана,
выходит в воздух, тянется к их волосам. Изображение было также объемным.
Профессорский бас рокотал уже примирительно:
- Ну, хорошо... На этот раз прощаю, - не дотянусь рукой за тысячу
километров.
Степан оправдывался:
- Я ведь не знал вашего адреса...
- Не знал! Академия наук, конференция! Почему я, когда услышал сегодня
утром о вашем открытии, сразу же нашел тебя?
Затем он сказал уже совершенно серьезно:
- Поздравляю тебя, Степан! Поздравляю тебя, Коля! Если подтвердятся
предположения профессора Климова, ваше открытие будет обозначать новую эру в
медицине.
- Иван Петрович, ведь это вы открыли вирус. Мы с Колей лишь выполнили
ваше задание.
- Кто открыл вирус? Какое задание? Ничего не пойму.
- Ведь это вы посоветовали мне испытать на "переживающих тканях".
- Ах, это! - профессор Кривцов откинулся на спинку стула и покачал
головой. - Кроме этого способа исследования, я рекомендовал тебе еще десять.
Но - молодцы! Молодцы и молодцы. Горжусь обоими. Ну, а как дальнейшие
успехи? Ведь я получил старые сведения.
- Все то же, Иван Петрович. Стойкости вируса так и не удается добиться.
- Продолжайте исследования на тканях. Я приеду через неделю. Так вы уже
перебрались в Микробиологический? Хорошо. Ивлев вам поможет, мы договорились
обо всем. Ну, всего хорошего, друзья! Желаю большой, настоящей удачи!
Изображение расплылось, по экрану пробежали разноцветные тени и все
исчезло.
Стойкости вируса Иванова добиться не удавалось. Небольшие тусклые
пятнышки на поверхности ткани - вот и все, в чем проявлялось вирусное
заболевание. На протяжении двадцати восьми минут, после трехсуточного
инкубационного периода, вирус Иванова был виден на экране электронного
микроскопа, затем разрушался, и все дальнейшие попытки обнаружить его
оставались безрезультатными. Пятнышки на живой ткани продолжали
существовать. Их количество не увеличивалось, но окраска и форма
изменялись - медленно, едва заметно. Создавалось впечатление, что процесс
длится, но отсутствуют какие-то ускоряющие вещества - катализаторы.
Именно поисками таких катализаторов и занимались Степан Рогов и Коля
Карпов.
Все попытки приносили неудачу, создавались и последовательно
разрушались десятки гипотез, приходили к концу оставшиеся кубические
миллиметры сыворотки.
И Степан, и Коля Карпов выбивались из сил. Особенно тяжело было Коле:
он продолжал работать у Великопольского и очень страдал, беспокоясь о Тане.
Но о Тане Снежко беспокоился не один Карпов. К середине октября с
практики возвратилось большинство студентов-выпускников, и в адрес
Дальневосточной экспедиции полетели десятки радиограмм. Но там, как видно,
некогда было подробно отвечать на запросы. В ответ пришла одна короткая
радиограмма: "Исследования успешны. Состояние Тани удовлетворительно.
Вылетаем двадцать шестого".
Двадцать восьмого октября экспедиция прибыла. Встречали ее
торжественно: с оркестром, с цветами. Был зачитан приказ: дирекция
Медицинского института объявляла благодарность студентам-практикантам
Дальневосточной экспедиции и награждала их ценными подарками.
Лена Борзик, захлебываясь, рассказывала обо всем, что еще два дня назад
казалось таким обычным и что теперь уже переходило в область романтики; Миша
Абраменко старался сохранять вид солидный и невозмутимый; его качали до тех
пор, пока он не запросил пощады; Таню Снежко окружили плотным кольцом ее
друзья и наперебой рассказывали самые свежие новости.
Таня чувствовала необыкновенный прилив сил: она даже смогла
приподняться на локте. Девушка была счастлива: музыка, цветы, приказ
дирекции, внимание друзей - все это и смущало и радовало ее. Никто не
расспрашивал о самочувствии, словно само собой разумелось, что она уже
выздоравливает и через два дня вместе с другими студентами начнет последний
учебный год.
Степан подошел и запросто, словно они расстались только вчера, крепко
пожал ей руку. Коля - похудевший, - грустный смотрел на Таню ласковыми,
растерянными главами.
Но когда через час в палате клиники Медицинского института, куда
поместили Таню, Степан подробно рассказал о вирусе Иванова и о возможности
создания антивируса, Тане стало грустно: ей так хотелось поработать. вместе
с друзьями. Мишу Абраменко поразил факт, что частицы вируса Иванова, как и
вируса "болотницы". остаются видимыми на протяжении короткого времени, и он
высказал предположение, что эти два вируса могут интерферировать: Лена
посоветовала попытаться привить вирус Иванова обезьяне. Они были готовы
начать работу хоть сегодня.
Таня вздохнула и закрыла глаза. Они будут работать, производить
интереснейшие исследования, а ей придется отлеживаться.
Степан понял ее состояние и взял за руку.
- Не надо, Таня! Мы будем работать вместе. Помнишь: "Больше жизни!"
Скажи, не думаешь ли ты, что следует попытаться применить ферменты для
активизации вируса Иванова?
Ей снова стало хуже. Возбуждение прошло, а с ним ушли и силы. Но она
все же заставила себя улыбнуться:
- Степа, что я могу тебе сказать, если я не видела вируса Иванова и
ничего не знаю о нем? Но если этот вирус похож на вирус "болотницы", тогда
попробуйте расспросить у Семена Игнатьевича, - если он в состоянии говорить,
конечно, - у него есть кое-какие предположения.
Она еще пыталась вслушиваться в разговор друзей, до ей казалось, что
голоса звучат все глуше и тише, что электрическая лампочка постепенно
гаснет, а кровать начинает покачиваться и в полумраке плывет куда-то, как
челн на поверхности большого озера.
В небольшой комнате, освещенной мягким светом люминесцентных ламп, на
больничной кровати спит Таня Снежко. Она дышит порывисто, изредка
вздрагивает во сне, как бы желая стряхнуть что-то гнетущее, и вновь
успокаивается.
В соседней палате на такой же кровати лежит профессор Петренко.
- Вы считаете это большим достижением? - спрашивает он Ивлева и
Кривцова.
- Ну, конечно! - отвечает Ивлев. - Ведь подумать только: два студента,
почти без всякой помощи, сделали огромное открытие.
- Э, не то! Не то, Алексей Иванович! Вспомните, как вы работали над
изменчивостью вирусов. У вас была прекрасная идея, но еще не хватало
практического опыта. Мы помогали вам всем коллективом. И мне кажется, что мы
мало уделяли внимания ребятам... Их удачи случайны: Рогову удалось отыскать
вирусоносителя болезни Иванова случайно, Карпову пришло в голову продлить
эксперимент случайно... Я не против случайных удач, но ведь главное внимание
надо обратить на то, чтобы будущие ученые умели преодолевать препятствия.
Профессор Кривцов возразил:
- Семен Игнатьевич, вы не совсем правы. Не знаю, как Карпов, но Рогов
воспитывался именно так.
- Все это хорошо, но не забывайте - они пока что студенты. Их нельзя
упускать из виду. Вот мы упустили Карпова, его подхватил Великопольский. Я
больше всех виноват в том, что не настоял на Ученом совете, чтобы Карпова
прикрепили на практику к кому-нибудь другому. Таких ошибок повторять
нельзя... Да, кстати, что поделывает Великопольский?
- Молчит.
- А как же его антиканцерогенные вещества?
- Возится с биоцитином, как всегда произвольно трактует факты в защиту
своей теории.
- А вы?
- Ждем.
- Алексей Иванович, ждать нельзя. История с диссертацией
Великопольского затягивается. Надо писать в газету.
- Уже написано. Статья появится в одном из ближайших номеров "Вестника
Академии наук". Мало того, на конференции онкологов Иван Петрович по пунктам
разбил всю теорию Великопольского.
- Не всю, положим...
- Не скромничайте, Иван Петрович!.. Кроме того, заканчивается
разработка вирусной теории рака в Ленинградском институте.
- Хорошо! Очень хорошо! Ну, хватит о Великопольском. Поговорим лучше о
"болотнице" и о вирусе Иванова.
- "Болотницу" начинаем изучать завтра. Сообщение с нестойкости вируса
очень кстати.
- А вирус Иванова предоставим на растерзание студентам.
- Не рано ли, Иван Петрович?
- Шучу, шучу... Они будут проводить всю работу под нашим с Алексеем
Ивановичем руководством.
- Ну, добро!.. Ах, друзья, если бы вы знали, как тяжело болеть! В эту
минуту я чувствую себя сносно, но через час-два не в состоянии буду даже
думать. Ну что же мне, вот так пластом и лежать? Как на самом скучном
курорте!
- А когда вы были на курорте?
- До войны был.
- Забылось, пожалуй?
- Да вот вспоминаю... Но нет, друзья, совершенно серьезно: с
"болотницей" надо покончить как можно скорее!
Он вздохнул и закрыл глаза. В комнате сразу стало тихо.
Кривцов прошептал:
- А почему Марии Александровны до сих пор нет?
- Дежурит. У нее сегодня три неотложных операции.
Петренко шевельнулся на кровати, позвал:
- Маша... - открыл глаза, посмотрел на Ивлева и Кривцова и огорченно
спросил:
- Маши нет?
- Нет.
Глава XVI
ОПЯТЬ НЕ СКАЗАНО НИ СЛОВА
Снег начал идти поздно вечером, - спокойный, медленный, как бывает
только в начале зимы. К утру окна затянуло легким фантастическим рисунком;
на провода, на ветви деревьев осел пушистый иней; гудки заводов прозвучали
торжественно и гулко; все в мире вдруг изменилось.
Но вот к полудню из-за туч проглянуло солнце. Оно лишь скользнуло своим
косым лучом по земле, но и этого было достаточно, чтобы разрушить творение
великого художника-мороза.
С окон исчезли доисторические папоротники; деревья, утратив свои пышные
наряды, стали голыми и неприглядными. На улицах набухал водой грязно-желтый
снег. Было неуютно и мрачно.
И оттого, что так неожиданно и быстро распался сказочный мир, что
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг