кровь, трупы, выделения. Мы установили, что заразное начало "болотницы"
нестойко - разлагается на воздухе за несколько десятков минут, поэтому-то
заражение и происходит лишь по ночам, когда крысы выползают из убежищ. Но
самое главное - найден вирус. Через час после заражения в Таниной крови мы
обнаружили вирусные диплококки. Через два часа они исчезли. Куда?
Неизвестно..."
Степан не дочитал письма. Он схватил Колю за плечи так, что тот
вздрогнул:
- Коля! Брось грустить! Таню вылечим! "Болотница" - не смертельная
болезнь. Но ты только подумай: может быть и вирус Иванова точно так же
переходит в невидимую форму?
Николай вздохнул:
- Да, может быть и вирус Иванова... Но ведь нужно найти ту стадию,
когда он виден... Вот Таня смогла...
Он вдруг заговорил горячо и быстро:
- Поверь, Степан, я готов пожертвовать не только здоровьем, но и самой
жизнью, чтобы доказать существование твоего вируса. Мне уже надоело все:
бесплодные поиски, бесплодная работа и у Великопольского и здесь... И кто же
прав, черт возьми? Я стараюсь быть объективным: ты видишь, что я после
работы просиживаю у тебя за лабораторным столом еще одну смену. Ты не
сможешь упрекнуть меня в недобросовестности... Больше того, я потерял друга:
Таня за четыре месяца не написала мне ни единой строчки... Ведь это жестоко,
пойми, жестоко!
Степан не знал, что ответить. Он сочувствовал Коле, понимая, что ему
очень тяжело, но ведь и любовь, и дружба - прихотливы. С их стороны
отношение к Николаю осталось прежним, изменился сам Николай.
- Коля, нужно быть объективным... Но как? Иван Петрович от меня всегда
требует объективности в наблюдениях. Факты есть факты, но трактовать их надо
всегда о одной позиции - с материалистической.
Карпов упрямо сжал губы, но промолчал. Позже он спросил:
- Ничего не удалось добиться сегодня?
- Ничего. Я почти не работал. Сидел вот над этим, - Степан показал на
стеклянный сосуд, - сидел и думал... Каковы должны быть те условия, при
которых вирус воспринимается организмом? Простуда? Повышенный или пониженный
процент солей в крови? Наличие параллельных заболеваний?
Николай оживился:
- А ведь это идея! А что если и в самом деле попытаться изменить,
например, процент соли в физиологическом растворе.
- Нет, Коля... Проще сначала попытаться воздействовать изменением
температуры. Помнишь, как Пастер привил курам холеру? У птиц настолько
высокая температура, что холерные вибрионы, пока акклиматизируются, не
выживают...
- И он погрузил лапки кур в холодную воду и так понизил температуру.
Да, это было простое и остроумное решение.
- Но у него дело обстояло проще: там нужно было только перешагнуть
определенный температурный порог...
- То же самое может быть здесь. Вот что: времени терять нечего. Сколько
есть термостатов? Четыре? Жаль, маловато. Надо бы штук десять. Понимаешь,
Степан, - если установить в каждом термостате температуру на одну десятую
градуса ниже, чем в предыдущем, можно будет за один раз охватить целый
градус... А не одолжат ли нам пару термостатов соседи?
Это был уже прежний Коля - увлекающийся, нетерпеливый. Конечно, вполне
достаточно, было бы и четырех термостатов, но он побежал в соседнюю
лабораторию, спорил, доказывал, его голос долетал даже через стенку, - затем
долго возмущался:
- Ну, ты подумай: ископаемое какое-то! Без начальства он не может шагу
ступить. Что мы, съедим эти термостаты, что ли?
Степан, подготавливая препараты для эксперимента, улыбался. Ему было
приятно Колино возбуждение.
- Коля, какие мы установим температурные интервалы?
- Я думаю через градус. От тридцати шести с половиной до тридцати трех
с половиной. Ниже вряд ли стоит спускаться, а промежутки можно исследовать
позже.
И вот эксперимент начат. В четырех металлических шкафах-термостатах при
строго определенной температуре уже стоят четыре стеклянных сосуда с
кусочками тканей в физиологическом растворе. В ткани введено по капельке
консервированной крови боцмана Кэмпбелла.
Можно бы и закончить сегодняшнюю работу, но ни Степан, ни Коля не
уходят. Через каждый час они производят контрольные осмотры, исследуют ткань
под микроскопом.
Но поверхности "переживающих тканей" по-прежнему остаются чистыми, а
поле электронного микроскопа по-прежнему ярко светится ровным изумрудным
сиянием.
Коля и Степан ночевали в лаборатории патологической анатомии, вернее -
поспали часа два перед рассветом, склонив головы на столы. В шесть утра
Карпов уже тормошил Степана:
- Ну, вставай же, вставай! Тебе принадлежит честь открыть термостат
номер один и сказать, что вирус Иванова найден.
Степан с трудом поднял голову:
- Рано, Коля! Ведь мы смотрели всего лишь два часа тому назад.
- А может быть уже не рано, а поздно? Вспомни "болотницу": ее вирус был
виден только один час.
Контрольный просмотр ничего не дал, но Коля не хотел слышать о
прекращении опыта. Он доказывал, что инкубационный период развития вируса
может быть очень длительным.
Степан не стал спорить, хотя и считал эту затею ненужной. Он заметил,
что хорошо бы один термостат освободить для экспериментов с переменным
процентом солей в физиологическом растворе. Николай пообещал достать
термостат и, действительно, сумел добиться разрешения временно использовать
два термостата лаборатории анаэробных инфекций. Затем он ушел к
Великопольскому, а Степан продолжал опыты. Изредка он заглядывал в
термостаты переменной температуры, - там никаких изменений не произошло.
Минули сутки, вторые, начались третьи. Уже и Коля начал терять свой
оптимизм, но ему, как изобретателю-самоучке, все казалось: еще один час, еще
одна попытка и цель будет достигнута.
- Ну, погоди, Степа! Пусть уж пройдет ровно сто часов. Понимаешь -
люблю круглые числа... Больше ждали - подождем еще сутки.
Но Степан был непреклонен:
- Надо освободить все термостаты. Попытаемся произвести теперь
параллельные заражения. Как по-твоему - с вирусов начать или с микробов?
Коля не отвечал. Склонившись над сосудом из термостата номер четыре, он
рассматривал кусочек живой ткани. На ее поверхности он заметил несколько
тусклых цветных пятнышек. Раньше их не было.
- Степан! Ура!.. Есть!
У Степана перехватило дыхание. Он подскочил к термостату, долго
всматривался в эти пятнышки, затем подготовил препарат, установил его в
держатель электронного микроскопа. Это был прекрасный микроскоп новой
конструкций, не убивающий микроорганизмов во время работы.
Взвыл мотор, откачивая воздух, щелкнул рубильник, вспыхнул зеленый
экран. Степан лихорадочно вертел рукоятки фокусировки.
И вдруг на экране мелькнули какие-то тени. С помощью микрометрического
верньера Степан подвел изображение ближе...
Черные точки на зеленом фоне были разбросаны группками. Они казались
неподвижными.
Степан и Николай смотрели на эти точки, затаив дыхание. Ведь это и были
частицы загадочного вируса, вируса Иванова.
Но вот что-то изменилось. Как будто не заметно было никакого движения,
но число черных точек увеличилось. Изменился и размер точек - они распались
на части, как шарики ртути. Через несколько минут повторилось то же самое:
уже все поле усеялось мельчайшими точками. И вдруг поле стало совершенно
чистым.
Николай посмотрел на часы. Было двадцать три часа пятьдесят минут.
Прошло семьдесят два с половиной часа с момента введения в ткань сыворотки,
содержащей вирус Иванова.
- Вот так, наверное, и "болотница"... - прошептал Карпов.
А у Степана перед глазами все еще стояла картина: черные точки
распадаются на более мелкие, они равномерно покрывают весь экран и мгновенно
исчезают.
"Как? Почему?"
На этот вопрос ему не ответил бы никто в мире.
Глава XIV
ЦЕНА ГЛАЗА
Туман... Туман... Туман.....
Над узкими улицами лондонского предместья, над грязной Темзой нависла
непроглядная пелена; она колышется, превращая все вокруг в бессмысленный
хаос, глушит звуки, окрашивает испитые лица прохожих в мертвенные
зеленовато-серые тона, угнетает, давит. Это - воплощение самой безысходной
тоски, страшного в своем безмолвии отчаяния, болезненного одиночества,
крушения надежд и желаний.
Человек идет вдоль Темзы шатаясь, но он не пьян. Человек бледен и худ,
но это не от болезни. Он не ел несколько дней, он забыл, как потрескивают
сухие поленья в очаге. Этот человек безработный и зовут его Джон Кэмпбелл.
Мысли у Джона странно путаются, ноги дрожат. Чтобы не упасть, он
хватается за перила моста и закрывает глаза. Откуда-то из провала памяти
выплывает картина: Ленинград... вышка собора... седоголовый русский... Как
его? А, вспомнил, - Стефан Рогофф. Обещал вылечить...
Боцман грустно покачал головой, вспомнив, как увидел склонившегося над
сундучком рыжего Дика. Вот он бьет Дика в челюсть, и тот отлетает, скаля
зубы, как пес... "Медуза" плывет по смирному, однообразному до тошноты
морю... Лондонский порт... Агенты у сходней... Выхоленный, полный презрения
полковник... Полковник из Интеллидженс Сервис сказал: "Шпион! Русский
шпион!" Кто шпион? Джон Кэмпбелл, честный парень и никогда не станет
шпионом. Но разве там поверят?.. Это все Дик, рыжий Дик виноват!
- Эх!.. - Джон сплюнул и поплелся дальше. Еще оставалась одна -
последняя - надежда: может быть, доктор Меджиссон сжалится. Если же нет...
Джон посмотрел вниз, за перила моста, - туман скрывал Темзу, но боцман
вздрогнул: вода в реке, должно быть, холодна, как лед.
Джону пришлось идти пешком более двух часов - денег на подземку не
было. К особняку доктора Меджиссона он подошел совсем обессиленным,
чувствуя, что вот-вот упадет. Лакей не пустил его даже в переднюю, и Джон,
криво улыбаясь, молча уселся на мокрые ступени парадного, зная, что никакая
сила не сможет увести его отсюда.
Наконец дверь открылась, и лакей процедил сквозь зубы:
- Войди!
Джон, пошатываясь, подымался по мраморной лестнице, машинально
подсчитывая в уме, сколько дней можно прожить, если продать хотя бы один из
ковров, устилающих ступени. Откуда-то донесся столь аппетитный запах кофе,
что у Джона судорога свела челюсти. Было тепло, светло, уютно. И сам
Меджиссон - низенький толстяк - казался воплощением старой доброй Англии, о
которой читались длинные нравоучительные истории в воскресных школах.
Меджиссон вопросительно взглянул на оборванца. Заметив мраморную
расцветку его лица и рук, он покачал головой:
- Чем могу служить, уважаемый?
И взглядом, и тоном он как бы говорил: ты, безусловно, болен, причем
болен какой-то странной, необыкновенной болезнью, но лечение стоит денег,
которых у тебя нет.
Профессор Меджиссон давно уже перестал быть тем восторженным юношей,
который мог по целым суткам не отходить от постели больного, гоняться за
призраками неведомых болезней, мечтать и дерзать. Прежний Меджиссон исчез
вместе с необеспеченностью и неопытностью, а этот - профессор, один из
богатейших врачей страны - смотрел испытующе и холодно.
Но и Джон Кэмпбелл уже не был самоуверенным и дерзким
забулдыгой-боцманом, сорившим деньгами по всем портам мира. Если течение
времени вознесло и возвеличило доктора Меджиссона, то Джона Кэмпбелла оно
сломило, вытравило у него лучшие человеческие качества. Однако у него еще
нашлись силы, чтобы не заплакать, не броситься к доктору в ноги с мольбой о
спасении. Запинаясь, он хрипло проговорил:
- Профессор, я болен какой-то странной болезнью. Меня никто не берет на
работу: здоровому - и то почти невозможно устроиться... Я умираю с голоду...
Профессор, если вам нужна моя рука, нога, кровь - все, что есть у меня,
возьмите, но только вылечите.
Он судорожно всхлипнул и протянул руки:
- Профессор, у меня жена и ребенок, они умирают с голоду, а я не могу
принести им ни шиллинга, хотя этими руками я умею делать очень многое...
Профессор, я напишу договорное обязательство выплачивать вам половину своего
жалованья до конца моих дней, - вылечите меня!.. Профессор, я ветеран
войны - немецкая пуля в Нормандии пронзила мне грудь... Профессор!..
Меджиссон стоял все такой же непроницаемый, кругленький, благодушный и
смотрел куда-то за окно, нетерпеливо притаптывая ногой. Ничто в мире не
могло его разжалобить - он видел картины и погрустнее этой, профессора
только раздражало, что этот оборванец отбирает драгоценные минуты.
Но боцман был настойчив:
- Профессор, русский доктор Стефан Рогофф предлагал мне в России
пятьсот фунтов стерлингов за двадцать унций моей крови. Он говорил, что
давно ищет такого больного.
Джон сболтнул о русском неожиданно для себя самого и испугался:
полковник из Интеллидженс Сервис сказал, что если он проболтается, ему
несдобровать. Но это был последний шанс на спасение, и боцман с радостью
увидел, что на профессора подействовало воспоминание о русском.
- Он долго уговаривал меня... Он говорил, что из моей крови можно
сделать какое-то чудесное лекарство, и обещал вылечить меня. Почему я не
согласился? Ах, дурак! Ах, дурак!..
Боцман врал теперь неудержимо, с ужасом думая о том, что еще минута - и
его прогонят отсюда. Он даже втянул голову и зажмурился, когда Меджиссон
шагнул к нему и взял за плечо.
- Ты не врешь?
Глаза его смотрели недоверчиво и пронзительно. Боцман испуганно покачал
головой:
- Нет, нет! Клянусь жизнью моего ребенка! - Он мог свободно клясться -
ни жены, ни детей у него не было. - Рогофф даже дал мне свой адрес: он
работает в Ленинграде, в противораковом институте...
Профессор крикнул:
- Вилли! Кофе!
Пока странный больной, обжигаясь, пил кофе, профессор Меджиссон
внимательно наблюдал за ним.
"Похоже, что этот оборванец не врет. Интересно, что же выдумал этот
Рогофф? Может быть, и впрямь стоит заняться оборванцем?.."
Мысли пролетали быстрые, скользкие:
"Нужно будет отдать его кровь для исследования. Только чтобы этот
болван не догадался".
Меджиссон вспомнил, что из его лаборатории давно уже не выходило ничего
нового, что незаконченные немецкие работы дали немного, а свежих теорий не
появлялось. Но сейчас же пришла трезвая мысль: "Да врет же, все врет этот
проходимец! Ну кто же заплатит пятьсот фунтов стерлингов за двадцать унций
пусть самой драгоценнейшей крови? Ясно, врет!"
- Ну, так слушайте, как вас, - сказал Меджиссон боцману. - Я уже хотел
было вам помочь, но теперь вижу, что не стоит. Вы просто лжец! (У Джона
кусок застрял в горле). Стефана Рогоффа я знаю лично. Он хирург, а не
микробиолог. Прочь отсюда, мошенник!
Боцман завопил:
- Господин профессор! Господин профессор, я расскажу всю правду! Я не
мог рассказывать, - мне запретили в разведке. Но теперь я расскажу, - все
равно пропадать!
И он рассказал все как было - не выпуская ни единственной детали, ни
слова из разговора.
Профессор, все еще не веря ему, снял трубку. Он был достаточно знаком с
тем заведением, которое интересовалось научными проблемами, разрабатываемыми
учеными других стран, поэтому лишь спросил:
- Джон Кэмпбелл у вас зарегистрирован? А вещественные доказательства
есть?.. Адрес Онкологического института?..
Меджиссон положил трубку и постоял несколько минут, барабаня пальцами
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг