как василек после покоса.
Зая-Туляк выкопал булатным копьем своим двуложную могилу на вершине
Балкана и золотым шлемом своим выбирал из нее землю, положил он в могилу это
белое тело девы Ачулы-куля, закололся тем же копьем и упал мертвый на верную
свою подругу.
Народ и войско долго искали своего хана и засыпали его наконец землею в
изрытой им же самим могиле. Братья Зая-Туляка резались за ханство и все
погибли; с тех пор народ утратил падишахов и ханов своих навсегда,
растерялся и разбрелся по отрогам и долинам Урала.
Стало быть, Ачулы-куль и в те поры недаром взволновался и залил широко
и далеко все берега: Самар-хан выколол родному сыну своему глаза, потом
могучий хан скончался - а за ним погибли и Зая-Туляк, и бедная русалка,
царевна Ачулы-куля, и брат поднял руку на брата, и целое царство рушилось.
УПЫРЬ
(Украинское предание)
Отец Маруси был казак зажиточный, а мать ее добрая хозяйка, так они и
жили хорошо, а как дочь была у них одним-одна, то они в ней души не слышали,
баловали ее и одевали краше всех девок на селе. Марусе и всего-то был
тринадцатый год; но когда она, бывало, в воскресенье выйдет погулять
разодетая, как невеста, то уж к девчонкам не пристает, а все к большим
девушкам, чтоб с ними скорее поровняться. И правду сказать, что скоро стали
на нее все парубки заглядываться; а когда она еще немного подросла и
сложилась, то все знали, что не только на селе, но и во всем повете не было
красавицы против Маруси. Марусенька, рослая и статная, была и покруглее
других, и потоньше их: она и не глядела простой мужичкой, и немного было
таких пышных девушек даже между богатыми хуторянками.
И, видно, Маруся сама знала, как она была хороша, потому что, гуляя с
подругами, не давала, однако же, никому из парубков к себе приступиться, а,
влюбив их в себя, тешилась над ними, забавлялась и только дурачила. От этого
и прозвали ее гордой Марусей и говорили, что она не пойдет за простого
хорошего человека, а разве только за паныча в тонкой сукманке. Маруся
отшучивалась, а все держалась против парней строго; но подруг своих, девок,
не чуждалась и часто их обдаривала и наряжала; а уж убрать голову, заплести
и положить вокруг косы ленты, заткнуть к вискам пучочки цветов - этого никто
не умел сделать против Маруси, хоть она и не училась этому нигде, а так сама
знала. Бывало, когда время такое, что никаких цветков нет, то достанет пучок
старых сухих, что и смотреть не на что, либо желтеньких да лиловых
неувядалок, или хоть просто пучочек алой калины, да как только уберет этим
голову свою, то ровно на ней все расцветет и заиграет, так она хороша, что
ни одна девка не украсится против нее и самыми лучшими цветочками.
Пришла осень, и по обычаю от праздника Андрея Первозванного начались
девичьи вечерницы; все собираются в одну избу, каждая приносит с собою что
есть, пекут пампушки, вареники, пьют, и едят, и веселятся. Собрались они, и
Маруся с ними; напекли и наварили всего. Вечером пришли и парни, один со
скрипицей, другой с сопелкой, и началась пляска и такая гульба, что дым
коромыслом. А Маруся все больше особнячком себе, как ломливая гостья;
смотрит она и шутит, мотается туда и сюда, а до нее не дотыкайся никто.
Наконец упросили ее, что пошла плясать, да и то с тем уговором, чтобы парень
не трогал ее, а плясал бы сам по себе, а она сама по себе; как пошла, то все
загляделись на нее, не могли налюбоваться.
Вдруг входит в избу молодец, которого никто прежде тут не видал: и
собой пригож, и одет так чисто и хорошо, как у самых богатых казаков редко
дети одеваются, одна шапка смущата чего стоит, пояс, чеботы, а платок
шелковый, персидский. Поздоровался он со всеми, девушки сказали: "Милости
просим", он тотчас и достал кошелек с деньгами и посылает парней за медом,
пивом, наливками, пряниками и орехами. Вот одна из девок вызвала брата
своего, чтобы шел скорее за лакомствами, а тот, взяв деньги от чужого
молодца, стоит да и вертит их промеж пальцев. "Что ж ты?" - а он и
показывает, что вместо четвертачка чуженин дал-таки настоящий золотой
червонец! Тот глянул. "Все одно, - говорит, - ничего, ступай, там сдадут; а
не то хоть на все возьми, коли съедят, на здоровье!.." Люди поглядели на
него, переглянулись да и притихли, таких-де богачей в нашем околотке не
водилось!..
Пошло гулянье, пляска, и Маруся не отказывалась плясать с чуженином, а
он всех угощает и потчует, а сам с нею с одною только и водится. Так он,
видно, сразу полюбил Марусю, да и она на него ласковее смотрела, чем на
МихГцлка и на других; а плясал он так, что все на него загляделись и решили,
что один он только в ровни Марусе и годится. Пришла полночь, и гость
говорит, что пора ему домой; взял он шапку, утер лицо шелковым платком и
просит Марусю, чтоб она его проводила хоть до ворот. Она было призадумалась,
да девки спровадили ее. "Иди, - говорят, - отчего тебе такого хорошего
человека не проводить?" Как только они вдвоем вышли, то он поцеловал Марусю
и спросил ее:
- А пойдешь ли ты за меня?
- Что ж, - отвечала она, - вы, кажется, хороший человек, возьмете - так
отчего не пойти?
Он поцеловал ее и ушел.
Воротившись, Маруся недолго посидела на вечернице, грустная,
задумчивая, и никто не мог ее развеселить. Правда, что она не резва была и в
прежнее время, а всегда держалась и пышно, и гордо, но все-таки она была
теперь не та, что прежде; это заметили все и потому, посмеявшись, в голос
решили, что Маруся полюбила чуженина и теперь уж подавно не захочет знать из
ровней своих; а гость этот должен быть богатый хуторянин, коли не сам
дворянин, но никто не знал, откуда он взялся.
МихГцлка, о котором мы упомянули, слушал также все это молча,
подгорюнившись еще больше, чем Маруся, и скоро ушел. Это был добрый и
предобрый детина, но не так богатый, а простой и работящий, который давно
уже любил гордую Марусю, не смея ей сказать этого, и не надеялся увидать
своего счастия, потому что она не глядела на него, и он видел, что услуги
его ей докучают. Он, горько вздохнув, побрел домой, посидел еще с часок на
заваленке, прислушиваясь издали, как на вечернице гуляют, да раздумывая о
горе своем, а потом вошел в избу, где отец и мать его давно спали, и также
завалился, горемычный, на свое место. "Не видать мне счастья своего, -
подумал он, - а другой не возьму, сердце не примет; так и буду колотиться,
лишь бы день за днем проходил..."
Маруся пришла домой, и мать расспросила ее, хорошо ли она погуляла и
что у них там было. Маруся рассказала все: и про чужого человека, красавца и
богатого, который ее сватал.
- Кто ж он такой, - спросила мать, - и откуда?
- Не знаю.
- Так ты, доню, как пойдешь опять завтра вечером, верно, он будет, и
расспроси его хорошенько обо всем.
На другой вечер Маруся оделась и нарядилась опять, как могла получше, и
пришла на вечерницу, а вскоре пришел и вчерашний молодец. Михалка сердечный
уж и не приходил больше, хоть его мать и посылала, а сказал: "Не хочу, что я
там буду делать? есть без меня". Вот опять пошла гульба вчерашняя, опять
молодец тряхнул деньгами, всех употчивал лакомствами и плясал с Марусей на
диво: она была так весела и игрива, что все ею любовались; а когда жених ее
пошел домой и вызвал ее опять проводить его, то она спросила его, кто он,
откуда и как его зовут? Он отвечал, что он панского роду, а не простого, что
у него богатый хутор и много скота, а зовут его зовуткой: "Какая тебе нужда,
Петра ли ты полюбила, Максима ли? как бы ни звать, а за имя не разлюбить
стать!" С тем и ушел.
Маруся прямо пошла домой и рассказала все матери, а та дала ей на
другой вечер клубок пряжи и сказала: "Когда будет уходить хуторянин твой и с
тобою прощаться, то прицепи ты ему нитку, а сама стой и разматывай клубок,
покуда нитка больше не будет тянуться; тогда пойди осторожно по нитке следом
за ним, и ты увидишь, по какой дороге и куда жених твой ушел".
На другой вечер все шло по-прежнему; девки насилу дождались тароватого
чуженина, который всех их потчует всякими лакомствами, так хорошо пляшет и
веселит всю вечерницу; он опять ухаживал более всех за Марусей и позвал ее
за собой в проводы. Тут она сделала, что велела мать, и наконец, никому не
сказав ни слова, пошла одна ночью, чтоб выследить своего хуторянина. Нитка
недолго шла по улице, а, повернув по проулочкам, пошла через плетни, дворы,
а там задами на край села; Маруся остановилась было, но, подумав, бойко
пошла по ней дальше. "Неужто я своего суженого буду бояться? - подумала
она. - Пойду, куда он, туда и я; теперь же темно, ему меня не увидать, а
хоть бы и увидал - нужды нет; скажу, что хотела узнать, откуда и кто он". Но
Маруся вскоре опять робко остановилась: нитка довела ее до кладбища, которое
было без огорожи или канавы тотчас за селом. "А что ж? - подумала она. -
Коли он прошел тут, то и я пойду за ним; тут дедушка мой лежит и бабушка,
чего мне бояться?" Еще раз десяток шагнула Маруся, и нитке был конец: она
уходила в землю. Чтоб увериться, так ли это, Маруся потянула за нитку:
кто-то сильно дернул ее к себе в землю, оборвал в руках Маруси и отвечал на
испуг Маруси не голосом, а синим огнем, который вспыхнул на могиле и погас.
Бедная девка, не помня себя, бросилась бежать, спотыкаясь впотьмах и падая,
и наконец чуть живая добежала домой; тут она долго отдыхала и потихоньку
вошла в хату.
Мать, однако ж, услыхала ее и спросила:
- Что, доня моя, был он?
- Был.
- Что ж?
- Обещается взять за себя.
- А по клубку следила?
- Следила, да недалеко; оборвал он нитку и бросил.
Наутро Маруся весь день ходила как сама не своя, с больной головой, и
ничего не могла ни припомнить хорошенько, ни понять; но ей чудились во сне и
наяву такие страсти, от которых в ней замирала кровь: будто видела она,
когда вспыхнуло синее пламя, что делалось под землей, в могиле, и будто
милый ее, страшно сказать, грыз там покойника. Она все молчала, не смела
ничего сказать; прошел вечер, и мать ее опять посылает: "Иди, доня, да играй
и веселись хорошенько, чтоб любо было и тебе, и другим". А мать, которая,
бывало, часто журила Марусю за гордость и недоступность ее, боясь, чтоб не
ославилась она через это и чтоб не откинулись все женихи, рада-радешенька
была, что дочь наконец хоть кого-нибудь нашла по себе, да еще богатого
хуторянина.
Пошла дочь, и все опять до конца было то же; только она боялась идти
провожать своего жениха и хотела было отказаться; но прочие девки все за
него заступились и выпроводили ее почти силой: "Иди, чего ты, дура, боишься?
с таким молодцом? да впервые, что ли, тебе провожать его?"
Пошла. Он остановился, спросил опять:
- Пойдешь за меня?
Ей нечего больше говорить, отвечает:
- Пойду.
- А была ты вчера ночью на погосте?
- Нет, не была.
- А видала там что-нибудь?
- Нет, не видала ничего.
- За это завтра твой отец умрет, - сказал он и пошел.
Страшно Марусе бедной, и тоска напала на нее смертная, а деваться
некуда: пришла домой и молчит. День настал, она бродит, ровно без ума, не
знает, что Бог даст, что будет. Пришла рано по воду, приходит с ведрами
домой от колодца, - мать голосит, говорит, отец вдруг помер. К вечеру его
похоронили, а Маруся, бедная, сидит, забившись подле печи, закрыла лицо
руками, свету Божьего не видит. Настала ночь, и подруги за нею пришли звать
на вечерницу, чтоб хоть немного ее развеселить; она не хочет, так и мать
говорит: "Поди, доню, что тебе тут делать! Хоть посиди да погляди на
других..." Девки заговорили ее и потащили дружно силою за собой.
Маруся села, подгорюнясь, в углу, не стала ни петь, ни плясать, ни
играть, а когда пришел жених ее и стал расспрашивать, отчего она такая
невеселая, то девушки отвечали за нее, что у нее, бедной, сегодня отец умер.
Маруся тряслась, как лист; молодец пожалел, стал ее утешать, потчевал всех
по-прежнему, пел и плясал, а уходя, опять стал ласково просить, чтоб Маруся
его проводила. Она тряхнула головой, но подруги подняли ее насильно и отдали
в руки чуженина; Маруся вздрогнула, затряслась, но будто не своей волей
молча пошла за ним.
- Что, Маруся? - спросил он ее на дворе. - Была ты третьего дня ночью
на погосте, ходила за мною следом?
- Нет, не была.
- А видела там что-нибудь?
- Ничего не видала.
- За это у тебя завтра мать умрет.
И пошел сам своей дорогой.
Маруся упала, хотела кричать, но не смогла; у нее не было ни силы, ни
голоса, ровно кто рукою зажал ей рот, так что она не могла дышать и
обомлела. Девкам было не до нее: у них шло там свое веселье; а если кто и
вспомнил про нее, так думал, что она пошла с молодцом либо ушла домой. Долго
ли она лежала, и сама того не помнила, но, очнувшись, она пошла домой, легла
и всю ночь тихонько проплакала. На заре мать ее вдруг начала стонать и через
час ни с того ни с сего отдала Богу душу. На бедную девку напал такой страх,
что она уж не могла и плакать.
Что ж? живой не без места, мертвый не без могилы: похоронили и мать,
больше делать было нечего. Осталась бедная Маруся одна, и так ей страшно
стало в пустой избе, что заперла она ее и пошла к соседям. Там она просидела
до вечера; и опять пришли товарки ее, чтоб не дать ей загруститься и
закручиниться, и, жалеючи ее, против воли увели с собой. Она, бедная, совсем
была без памяти, не опомнилась еще и не опозналась в сиротском одиночестве
своем и сидела среди общего веселья, будто пришла с того света. Вдруг все
радостно зашумели; Маруся вздрогнула - к ней подошел чуженин.
- Полно тужить, Маруся! - сказал он. - Вот я опять к тебе пришел; тугой
поля не изъездишь, нудой моря не переплывешь! Пойдем плясать!
- Не троньте ее, бедную, - сказали девушки. - У нее сегодня мать
умерла!
- Как? - сказал тот, удивившись этому новому горю и крепко жалея бедную
Марусю. - Вчера отец, а сегодня мать? Шутите вы?
- Нет, кто шутить станет, избави Бог!
- Бедная ты, сердечная моя! - сказал тот. - Как же ты теперь жить
станешь круглою сиротою, вести хозяйство, управлять домом? Тебе нужно искать
доброго человека... Как вы рассудите, люди добрые, я на всех на вас пошлюсь,
правду я говорю?
С этого слова пошли шутки; Маруся молчала на все, что ни говорили,
хотела было уйти, но не смогла, а сидела, как прикованная; когда же
ненавистный ей жених собрался идти, не поддаваясь ни на какие просьбы
девушек остаться еще и погулять, то он опять ласково позвал ее в проводы.
Маруся взглянула на него в первый раз во весь вечер, встала и пошла за ним.
"Теперь я ничего не боюсь, - подумала она. - Пусть делает со мною, что
хочет!"
- Любишь ли ты меня, Маруся? - спросил он ее.
- Нет, не люблю.
- А пойдешь ли за меня?
- Нет, не пойду.
- Стало быть, ты меня обманула?
- Ты первый меня обманул, а я потом.
- Ну а признайся, ходила ты за мною следом, была на погосте?
- Нет, не была.
- А видела там что-нибудь?
- Ничего не видала.
- Ну так за это ты завтра к вечеру и сама помрешь.
- Дай Бог! - сказала бедная Маруся. - Дай Бог! Чего мне еще оставаться
тут?
Но едва успела она это выговорить, как вдруг, и сама она не знала с
чего, пришел ей на ум Михалка, которого она с таким презрением всегда от
себя гоняла, а теперь и давненько уж не видала, потому что он не
навязывался, а с того вечера, как в первый раз появился чуженин, ни разу ей
не попадался на глаза.
"Что делать, бедный мой Михалка, - подумала она. - Видно, такая судьба
наша, и твоя, и моя!" И залилась горючими слезами.
Задумавшись, повесив голову и опустив обе руки, побрела она домой и,
забывшись, вдруг остановилась перед порожней хатой своей, взглянула,
вздрогнула, заломила руки и долго глядела на темные окошечки; потом она
повернула назад и пришла ночевать к соседке. Та приняла ее чадолюбиво и
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг