Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
Предыдущая                         Части                         Следующая
долго еще утешала, не замечая, что бедная Маруся не слушала утешений этих  и
даже не слышала их.
     Рано утром пошла она домой, посидела в одинокой избе своей, помолилась,
напоила скотину, пошла на могилы отца и матери и поплакала  там,  воротилась
домой и заперлась, будто ее нет. Она хотела умереть так в одиночестве своем,
веря словам страшного чуженина, который ей доселе пророчил одну  правду;  но
вскоре взяла ее такая тоска и даже страх, что,  вспомнив  о  слепой  бабушке
своей, жившей верстах в семи, она вышла, заложила волов и поехала к старухе,
которую уж очень давно не видала, поехала выплакать перед нею горе свое.  Ей
хотелось чего-нибудь родного, а тут она была одна,  между  чужими  людьми  и
даже не смела подумать о бедном Михалке, который теперь также  сделался  для
нее чужим.
     - Здравствуй, бабушка!
     - Здравствуй, доню; кто ты? Я что-то не признаю тебя по голосу...
     - Ох, бабуся, и давно уж ты меня не  слышала;  я  Маркушенкова  Маруся,
внучка твоя!
     - Так здравствуй же, я рада тебе; что отец и мать, дочка моя?
     - Худо, бабушка; оба перед Богом, померли.
     - Перед Богом! - сказала слепая бабушка,  перекрестившись.  -  Так  тут
ничего худого нет; я и близко живу, да не слышала еще об этом;  а  вот  тебя
жаль, ты в девках еще?
     - В девках, бабуся; ведь я еще молода!
     - Знаю, помню, ты родилась в тот год, как у вас по дорогам стали канавы
копать; годов семнадцать, чай, будет... Да, так будет; когда я ослепла,  так
тебе был одиннадцатый годок. Ну, как же ты теперь живешь?
     - А так живу, бабуся, что приехала к тебе умирать...
     - Христос с тобой! Зачем так? Тебе ли умирать? Это  наша  доля,  а  вам
жить!
     - Ох, бабушка! Погубила я и отца,  и  мать...  Когда  он,  злодей  мой,
сказал мне, что и мой черед настал, то я обрадовалась, будто свет увидела; а
теперь, как время подходит, так страшно!
     - Ну, дитятко, - сказала бабушка, - прошлого не воротишь, нечего о  нем
и вспоминать; а пострадала ты довольно, и тебя журить - дела  не  поправить.
Слушай же ты меня: любовник твой - это упырь; он встает из могилы,  морит  и
ест людей... Простись теперь со мною и  сейчас  поезжай  домой;  там  выбери
хорошего надежного человека, которого бы мир послушался и не стал бы  с  ним
спорить; подари ему пару волов своих - они тебе уже не нужны - с тем,  чтобы
тебя, как умрешь, не выносили хоронить в  двери,  а  подкопали  бы  порог  и
пронесли под порогом. Дом и все, что есть, отдай попу на церковь, и только!
     - Бабушка, все, что говоришь ты, все сделаю верно; да скажи же мне, что
с этого будет?
     - А вот видишь что, доню: когда есть человек на свете, который тебя  по
правде и всем сердцем любит, то он тебя найдет.
     - Как найдет, бабушка, когда умру?
     - Ну, умрешь так умрешь; нечего делать, и все  мы  умрем;  а  если  нет
такого человека, чтоб тебя, девушку, любил, - ну, тогда другое дело, и я  ни
в чем не властна.
     Заплакала Маруся, простилась с  бабушкой,  а  бабушка,  как  ни  любила
внучку свою, давно уже разучилась плакать, не прослезилась.  Внучка  поехала
домой. Вот тут-то болело сердце ее по тому человеку, которого она из  одного
только тщеславия удалила от себя, тогда как он ее любил, да и сама она, если
б только дала сердцу своему  волю,  полюбила  б  его  давно...  Прошлого  не
воротишь! "Нет, - подумала она. - Такого человека нет, чтоб  меня,  девушку,
любил... За что Михалке любить меня?"
     Приехав  домой,  она  тотчас  распорядилась,  как  ей   было   сказано,
сославшись на слепую бабку свою, против которой  никто  не  посмел  спорить.
Никто не верит, однако ж, чтоб Марусе пришло время умереть, думали, что  она
с горя начала бредить... но к вечеру  соседка  заглянула  в  Марусину  избу,
когда еще не смеркалось, и увидела ее лежащую на постели. "Что она все лежит
да убивается?" - подумала соседка и пошла, чтоб вызвать ее, ан Маруси бедной
уж нет: она лежит себе и простывает...
     Сошлись люди и не могли надивиться, что такое сталось с  бедной  семьей
Маркушенка, что в три дня не стало ни отца,  ни  матери,  ни  дочки!  Многие
заплакали, глядя на красавицу, которая лежала, как живая, сложив сама заживо
руки и приготовив платье, в котором ее хоронить... И подруги все собрались и
крепко ее оплакали;  молодые  парни  говорили,  что  такой  девки  не  скоро
наживешь...  Но  один  был,  который  с  неделю  уже  никому  на  глаза   не
показывался: либо сидел дома, либо работал в поле, а теперь смело  пришел  в
хату Маруси, когда она уже лежала на лавке, одетая и убранная в цветах,  как
невеста, сел и сидел тут безвыходно  до  самых  похорон.  Когда  уже  другие
петухи пропели, то он все еще сидел против Маруси  и  смотрел  на  лицо  ее,
которое освещалось одною лампадкой, потом вдруг заплакал, простился  с  нею,
снял у нее с пальца медный перстенек и надел себе на палец, а ей надел  свое
колечко и опять сложил ей по-прежнему руки.
     Поутру пришли люди, подкопали порог в сенях и  сделали  такой  спуск  и
подъем,  чтоб  можно  было  пронести  гроб.  Затем  принесли  и   порядочный
выкрашенный гроб, потому что Маруся оставляла достатку  довольно.  Собрались
девки, парни и старики со старухами и, вынесши покойницу, как было  сказано,
поставили  в  церковь,  отпели  и  похоронили.   Никого   не   осталось   из
Маркушенкиной семьи, и Маруси не стало; избу продали, и в ней  живет  теперь
чужой человек, а об Марусе там и помину нет...
     Пришла весна, красная,  веселая,  и  тот  же  молодой  парень,  который
обручился с Марусей-покойницей, частенько по вечерам прихаживал на могилу ее
и там молился. Заметив  однажды,  что  из  могилы  этой  вырастает  какой-то
особенный стебель, с гладкими длинными листьями, Михалка стал  присматривать
за ним и поливать его; но как кладбище не  было  огорожено  и  туда  нередко
заходила скотина, то Михалка решился выкопать куст этот с корнем и  посадить
его в своем садике. Сделав это, добрый Михалка, который вообще  очень  любил
цветы и разводил их у себя много, ходил и смотрел за этим кустиком,  как  за
глазом своим; и чем более вырастал цветок, тем более  дивился  ему  садовник
наш и радовался, потому что он никогда такой травы не  видал;  листья  вышли
длинные, неширокие, гладкие  и  ровные,  посредине  один  стебель,  довольно
высокий, а на маковке его завязывался цветок;  Михалка  радовался  ему,  как
кладу. Наконец, накануне Иванова дня, к вечеру, цветок этот расцвел - белый,
большой и густо-махровый; Михалка не мог им налюбоваться; сидел он  при  нем
до поздней ночи, все на него глядел, а потом подумал: "Теперь тут  тепло,  а
мне хорошо и весело, - зачем пойду в избу?", лег в садике своем под  кленом,
так что цветочек его стоял прямо  перед  ним  и  слегка  кивал  головкой  от
налетного ветра. Вдруг белые лепестки в головке цвета  зашевелились,  цветок
опал и из него медленно поднялась, как в тумане, рослая  статная  девушка...
Туман прояснился, и Михалка, не утерпев, вскочил и робко сказал: "Маруся!"
     Она подошла к нему и, указывая на его колечко, сказала: "Кто  обручился
с мертвою, тот будь женихом и живой: ты мой спаситель, без тебя я погибла бы
в вечных муках".
     Сколько ни дивовались люди, что Маруся жива, а, поглядев на  нее,  надо
было поневоле поверить. Недолго откладывая дела, сыграна  была  свадьба,  и,
говорят, не было на свете другой такой дружной и любовной четы,  как  добрый
Михалка и красавица Маруся.
     Не надейтесь, однако ж, девушки, на цветок этот: не любите чужих парней
без ума и не обманывайте, не облыгайте никого!


     ЧЕРВОНОРУССКИЕ ПРЕДАНИЯ


     Отчего  на  Великой  Руси  так  мало  исторических  преданий?  Немногие
памятники древности, которые  тут  и  там  встречаются,  развалины,  пещеры,
курганы, городища, остатки загадочных укреплений редко  напоминают  русскому
крестьянину исторический быт России: либо никто и ничего не  знает  об  этих
памятниках, либо скажут вам наобум, в самых общих словах,  что  тут  воевали
татары, литва, ляхи или  даже  какой-нибудь  разбойник  новейших  времен,  в
котором не было ничего замечательного, хотя он со  всею  вольницею  своею  и
обратился  уже,  через  пятьдесят  лет  после  казни   своей,   в   какое-то
богатырское,  сказочное  предание.  То  же  самое  находим   мы   в   песнях
великорусских: в них до того господствует лирическое направление, что  между
тысячами  довольно  трудно  найти  хотя   одну   эпическую,   с   каким-либо
историческим преданием. На самом севере России сохранилось  несколько  более
подобных памятников: видно,  новгородцы,  населившие  Заволочье  и  Поморье,
вынесли с собою тогда несколько более наклонности к  бытовым  воспоминаниям;
все племя это вообще и  поныне  отличается  говором  своим  от  всех  прочих
жителей Великой Руси и  приближается,  частью  по  произношению,  частью  по
сохранившимся издревле выражениям, к южной Руси.
     Что  касается  до  сей  последней,  то  она  по  направлению   и   духу
воспоминаний своих  в  песнях,  сказках  и  преданиях  братски  примыкает  к
соседним южнославянским племенам; не было, конечно, в  том  крае  ни  одного
исторического события, которое бы не оставило по себе памятником  песни  или
сказки в устах слепого бандуриста.
     На реке Сбруч, пограничной между Россиею  и  Австрией,  на  чрезвычайно
крутом и довольно высоком берегу стоит село Чернокозинцы, где  видны  поныне
остатки каменного укрепления; направо  от  развалин  этих,  вверх  по  реке,
находится замечательный самородный мост длиною в пять, а шириною до  четырех
сажен. По первому взгляду кажется весьма вероятным, что укрепление  охраняло
и обеспечивало переправу, особенно если предположить, что речка Сбруч, как и
уверяют местные жители, теперь обмелела, но некогда вздымалась гораздо выше.
Местное предание говорит, что это остатки замка князя  Куриатовича.  Он  жил
тут с сестрою своею,  девицею.  Во  время  татарского  набега,  когда  замок
захвачен был врасплох,  князь  принужден  был  бежать  подземными  ходами  и
скрыться в ущельях Сбруча. О дальнейшей участи его ничего более не известно;
но один старик, из местных жителей, полагал, что он ушел  в  Польшу.  Сестра
князя Куриатовича, страшась татар, бежала через  описанный  нами  самородный
мост за Сбруч, в Галицию, унесла с собою значительное  богатство,  построила
невдалеке, в глухом лесу, каменную церковь с келиею, где до конца дней своих
молилась о  пропавшем  без  вести  брате.  Говорят,  что  тамошние  поселяне
указывают поныне остатки этой церкви.
     На том же Сбруче, на крутом каменистом берегу, есть селение  Голенищево
с ясными остатками небольшого каменного укрепления,  среди  коего  находится
чистый и холодный родник, снабженный богатою жилою воды. Крестьяне место это
называют Забытком, но помнят и поныне предание,  в  котором  частица  истины
смешана со странною сказкою.
     В глубокой древности  стоял  здесь  замок,  доставшийся  по  наследству
одинокой и сирой княжне, произнесшей обет девства. О ту же  пору  властвовал
по соседству какой-то сильный и страшный владетель, бывший, сверх того,  еще
чародеем: никто и даже ничто  не  переносило  его  взгляда;  он  побеждал  и
разрушал глазами все, на что бы ни обращал взор; но зато  благая  природа  и
взяла некоторые предосторожности: веки у чародея этого всегда были сомкнуты,
за что он и получил прозвание сонливого Баняка; он даже не мог  сам  открыть
глаз, а для этого нужны были два помощника, которые, став осторожно за плечи
его, чтобы не встретить страшного губительного  взора,  осторожно  подпирали
веки сонливого Баняка золотыми вилочками.
     Баняк-сонливый был человек самовластный, самовольный  и  свирепый:  все
должно было  ему  покорствовать;  малейшее  противоречие  возбуждало  в  нем
неукротимый гнев и месть, а страшная чародейская сила,  которою  он  владел,
наводила ужас на всех, - и вся страна безусловно ему покорялась.  Услышав  о
молодой прекрасной княжне в Голенищеве, он тотчас же вспыхнул: одной молвы о
девственном обете ее было  уже  достаточно  для  возбуждения  в  своевольном
Баняке неодолимого хотения  подчинить  княжну  своей  власти,  заставить  ее
нарушить обет и выйти за него замуж. Самый обет казался ему личным для  него
оскорблением как нарушение безусловной его власти.
     Баняк-сонливый послал к княжне посольство, приказав в довольно  гордой,
высокомерной речи требовать руки княжны. Она отказала. Он  послал  на  замок
ратных людей; но они ничего не могли сделать, потому что замок  снабжен  был
съестными припасами в изобилии и, сверх того, ключевою  водой.  Нетерпеливый
своевольный Баняк не стал выжидать  конца  этой  продолжительной  осады:  он
поднялся с наперстниками своими, прибыл в стан под Голенищево, приказал себя
поставить на таком месте, откуда виден был весь замок,  и  два  человека  из
ближних его, достав роковые золотые вилочки, приподняли  ими  обвислые  веки
Баняка до самых бровей; одного этого взгляда на замок княжны было достаточно
для конечного его разрушения; стены рухнули, дружина Баняка побила не только
дружину княжны, но даже и всех жителей городка Дивича, стоявшего под  замком
княжны на берегу реки. Опустошение было таково, что ни замка, ни  городка  с
той поры не стало; но зато в темные  дождливые  осенние  ночи  тени  побитых
жертв и поныне еще скитаются по долине, на которой стоял город, и долина эта
поныне именуется Дивич; над городищем по  воздуху  проносятся  тени  бывшего
замка и в толпе их светлый, лучезарный образ самой княжны. Она спускается  в
долины и утешает сетующие тени. Тогда слышатся вокруг топот  конский,  звуки
неизвестных ныне рогов, клики и вопли и какие-то военные  песни  с  припевом
"идем на Дивич".
     Долина  Дивич  расстилается  по  обе  стороны  Сбруча,  и  русской,   и
австрийской стороне; местами скалиста и лесиста  и  на  западе  упирается  в
отроги Карпатов.
     Поблизости местечка Черче, в лесу, находится какое-то городище,  место,
обнесенное земляными раскатами: его называют просто монастырем, уверяя,  что
в древности стоял здесь православный монастырь и  что  само  название  Черче
происходит от слова "чернец", "чернецы".
     В былое время, когда всякий  засыпал  под  страхом  татарского  ночного
набега и просыпался с молитвою и вопросом, не  слышно  ли  чего  о  татарах,
жители Черче узнали от бежавшего  крестьянина,  что  татары  ползут  на  них
чешуйчатой змеей вверх по Днестру. Жители разбежались, спасая кто  что  мог,
искали убежища в лесах и в  пещерах,  доныне  еще  видных  в  крутобереговом
каменистом ложе реки Смотрича, который обтекает кольцом  Каменец-Подольский.
Но одна из жительниц Черче, молодая,  недавно  вышедшая  замуж  женщина,  не
могла поспеть за скрывшеюся толпою и, увидев, что татары уже рассыпались  по
улицам, едва только успела скрыться в вежу, то есть  башню  или  колокольню,
которая стоит и поныне. Там, под самой кровлей колокольни, молодица  увидала
целую груду разной утвари и домашнего скарба, спрятанного жителями от хищных
татар, и в числе этих вещей было несколько пищалей. Увидав  в  то  же  время
приближающийся поезд, в котором, как она догадывалась, должен был находиться
главный вождь татарской дружины, и лишена будучи всякой надежды на спасение,
она схватила в отчаянии одно из ружей  и,  намереваясь  отмстить  за  гибель
стольких  земляков  своих  и  за  себя,  прицелилась  сверху  через   перила
колокольни в татарского вождя, ехавшего напереди и одетого в  самое  богатое
платье: выстрел раздался, и мурза татарский, пораженный пулею насмерть, упал
с лошади.
     Оглядываясь кругом убитого и не видя нигде ни одной живой души, ни даже
следа дыма, который в первую минуту при общей тревоге никем не был  замечен,
татары подхватили убитого  предводителя  своего,  ударили  в  рога  отбой  и
поспешно от города отступили. Простояв в поле не более того,  сколько  нужно
было для отдания вождю своему последней почести, дикие нашельцы,  пораженные
каким-то  суеверным  страхом,  поспешили  уйти  назад   и   рассыпаться   по
необозримым  степям  своим;  жители   Черче   вскоре   возвратились   и,   к
неизъяснимому  изумлению  своему  и  радости,  нашли  в  целости  все  вещи,
имущество, дома и даже забытых в хижинах детей.
     Имя молодицы, которой приписывают геройский подвиг этот, забыто; но она
благополучно возвратилась под кров домашний и  своевременно  родила  тройней
трех сыновей, которые получили прозвание Троян. Потомки Троян  этих  ведутся
поныне; они крестьяне и сохраняют прозвание Троян, вместе с  описанным  нами
поверьем.


     Примечания


     1


     Были и небылицы Казака Луганского. Кн. 1-4. СПб.,  1833-1839;  Повести,
сказки и рассказы Казака Луганского. Ч. 1-4. СПб., 1846; Сочинения. Т.  1-8.
СПб., 1861; Полн. собр. соч. Т. 1-10. СПб.; М., 1897-1898.


     2


     Повести. Рассказы. Очерки. Сказки. М.; Л., 1961;  Повести  и  рассказы.
Уфа, 1981; "Бикей и Мауляна". Челябинск, 1985; Повести и рассказы. М., 1983;
Кружевница: Повести,  рассказы,  очерки.  Красноярск,  1986;  Даль  Владимир

Предыдущая Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг