дорога, что бежит от мостов в северной части острова на юг, к торговым
рядам, причалам и верфям. По ту сторону дороги - беспорядочная белая
россыпь жалких домишек: квартал горшечников, квартал медников, дальше к
юго-востоку дымят горны в квартале оружейников, еще дальше, на оконечности
острова, богатый купеческий квартал. Двумя рукавами Бетис охватывает
остров, и желтизна реки Постепенно голубеет, сливаясь с океанскими водами.
Тартесская гавань забита кораблями - нет им теперь хода в океан. Если
хорошенько присмотреться, можно увидеть в утренней дымке неясные черточки
на воде - корабли карфагенян. Они-то и заперли гавань. Угрожают великому
Тартессу...
На душе у Ретобона было невесело. Миновало две недели с той поры, как
победоносное войско восставших рабов, смяв заслоны павлидиевых стражников,
хлынуло но трем мостам в северную часть острова, с ходу ворвалось в
городские кварталы. Тут-то и столкнулись повстанцы с главными силами
Павлидия. В узких кривых улочках квартала горшечников несколько дней шла
свирепая сеча. Стражники были хорошо обучены воинскому искусству, и рабы
дрогнули, несмотря на численный перевес. Ретобон велел отходить в
северо-западную часть острова, рассчитывая закрепиться там в лесу, в
загородных домах тартесской знати. Много людей было потеряно при отходе -
и не только от копий и секир стражников. Кое-кто из городских, побросав
оружие, предпочел скрыться в лабиринте лачуг и мастерских, заслониться
бабьими пеплосами. Но главный урон нанес кантабр. Видя, что дело
затягивается и в открытом бою царское войско не одолеть, он увел своих
соплеменников, а за ними потянулись и рабы из других иберийских племен, и
пылкий Ретобон проклял беглецов от имени царя Эхиара.
На открытом песчаном берегу у мостов людей кантабра встретили пращники
и тяжелая конница. Много здесь было порублено рабов, много трупов унес в
океан желтый Бетис, и лишь небольшой группе удалось прорваться к мостам и
уйти на север, в далекие дикие горы.
Поредевшее войско Ретобона раскинулось лагерем, укрепилось в лесу у
подножия холма. На облетевших по-осеннему деревьях засели отборные
лучники. Полукольцо из перевернутых повозок окружило лагерь, а другой
стороной он выходил к морскому берегу. Много раз кидались стражники на
приступ, но всякий раз откатывались. Рабы отбивались с ошеломляющей
яростью - теперь им и вовсе нечего было терять. Но шел день за днем, а
запасы еды, взятые в погребах загородных домов, начинали угрожающе таять.
Теперь стражники, окружив лагерь повстанцев, выжидали. Видно, решили взять
рабов измором.
А сегодня утром, только встало солнце, в лесу загремела боевая труба.
Глашатаи зычными голосами принялись выкрикивать, что царь Павлидий пожелал
вступить в переговоры с вожаком рабов и шлет своего гонца. Ретобон велел
крикнуть в ответ, что согласен принять гонца.
Со склона холма увидел Ретобон: из северных ворот крепости выехали на
лошадях двое, один держал копье, увитое виноградной лозой, - знак мирных
намерений. Ретобон спустился к подножию холма, поросшему ивняком, прошел
на полянку с колодцем и коновязями - здесь ожидали его ближайшие друзья и
помощники.
Из-за деревьев шагом выехал павлидиев гонец, сопровождаемый пожилым
стражником и несколькими повстанцами. Взгляд Ретобона скользнул по
лиловому гиматию гонца, стянутому широким ремнем, потом поднялся выше - и
замер, прилепившись к лицу. Ретобон не верил своим глазам.
Тордул спешился и пошел навстречу.
- Не ожидал? - спросил он, улыбаясь.
- Знал бы я, какого гонца шлет Павлидий, не принял бы, - хмуро ответил
Ретобон.
- Я сам напросился. - Тордул сунул руки за пояс, спокойно оглядел
сподвижников Ретобона. - Как-никак мы старые дружки, легче будет
столковаться.
- Шелудивый пес тебе дружок, а не я, - отрезал Ретобон.
У Тордула сжались твердые губы, на скулах проступили красные пятна.
Однако он поборол гневную вспышку.
- Ладно. Сейчас ты поймешь, что ссориться нам нечего. Слушай! Мы шли
против Аргантония, потому что хотели покончить с Неизменяемым
Установлением, верно? Теперь Аргантония нет, да сожрут его кости шелудивые
псы, которых ты тут упоминал.
Тордул подмигнул Ретобону, но у того ни один мускул не дрогнул на
худом, изможденном лице.
- Дальше.
- А дальше вот что. Ты знаешь, что мы с Павлидием давно расплевались.
Но теперь другое дело. Павлидий стал царем Тартесса, и он тоже хочет
перемен. Клянусь Нетоном, все, чего мы с тобой желали... почти во всем
Павлидий согласился со мной.
- Дальше.
- Будут пересмотрены законы. Все звания, кроме блистательного, отменят.
- Тордул повысил голос: - Пища для рабов улучшится, они через день будут
получать мясо в похлебку. Ремесленникам возвратят долговые записи. Царь
Павлидий намерен поощрять искусства и ремесла. Так что, Ретобон, самое
время нам помириться.
Ретобон угрюмо молчал, опершись обеими руками на тяжелый меч.
- Если хочешь, - продолжал Тордул, - можешь прямо сейчас собрать свое
храброе войско и...
- Ты ничего не сказал про голубое серебро, - перебил его юноша с копной
жестких светлых волос.
Тордул посмотрел на него.
- Ага, это ты, Нирул, - сказал он. - Клянусь Нетоном, я рад, что ты
жив. Теперь ты сможешь рифмовать все, что вздумается. Никто не станет
совать нос в твои пергаменты.
Нирул с сомнением покачал головой.
- Сладко поешь, Тордул. Я слишком хорошо знаком с носом твоего папаши.
- Да пойми ты, времена переменились. Я сам слышал, как Павлидий говорил
толстяку Сапронию: "Выгоню, если будешь следовать старым образцам. Давай
что-нибудь новенькое".
- Скажи своему отцу, что у меня есть кое-что новенькое, - вызывающе
сказал Нирул. - Поэма о том, как мы подыхали на руднике голубого серебра.
О том, как моего отца заставили отречься от сына, как затравили до смерти
мою мать...
- Я тебя хорошо понимаю. Нирул. Но пойми и ты, теперь все пойдет
по-новому. Может, не сразу, но пойдет. Я много говорил с отцом о голубом
серебре. Не простая это штука - единым духом отменить Накопление, на
котором столько лет стоял Тартесс. Народ этого не поймет. Здесь придется
действовать постепенно.
- Ты, как я посмотрю, ходишь в главных советниках, - язвительно сказал
Ретобон. - Уж не назначил ли тебя папаша верховным жрецом?
- Нет, - спокойно ответил Тордул, - эту должность Павлидий пока
сохранил за собой. Так вот. Отец предлагает вам мир. Не такое сейчас
время, чтобы драться между собой: с суши Тартессу угрожают гадирцы, а с
моря карфагеняне. Они выжидают, чтобы мы тут передрались насмерть, а потом
Тартесс сам падет в их руки, как спелое яблоко с дерева. Перед лицом такой
опасности мы должны сплотиться.
- Иначе говоря, сдать оружие? - Ретобон осклабился.
- Не сдать, а повернуть против общего врага. Командование отрядом
останется за тобой, и никто из рабов не понесет наказания, им будут
платить как воинам. Если ты проявишь доблесть в боях с гадирцами, то
будешь произведен в блистательные.
- Почему уж сразу не в светозарные?
- Не до шуток, Ретобон. - Тордул сердито сдвинул брови. - Хорошенько
подумай, поговори с людьми. Павлидий не хочет лишней крови, он рассудил
по-государственному. И только одно у него условие: вы должны выдать
сумасшедшего, который называет себя Эхиаром.
Ретобон переглянулся с Нирулом, невесело улыбнулся.
- Недорого просит Павлидий, - сказал он. - За одного сумасшедшего -
свобода для всех, а мне - серебряные пряжки блистательного.
- Недорого, - согласился Тордул.
- Значит, так, - заключил Ретобон. - Выдать проходимцу законного царя
Тартесса. А когда с нашей помощью вы одержите победу, нас переловят, как
кроликов, - ведь на каждом из нас выжжен рабский знак. И не миновать нам
нового рабства. Верно я говорю? - он повысил голос и оглядел своих
помощников.
- Послушай! - закричал Тордул, выкатывая глаза. - Заклинаю тебя прежней
дружбой - забудь обиду! Ты пострадал от верховного жреца Павлидия, но царь
Павлидий будет милостив к тебе. Сейчас не время для обид: Тартесс в
опасности!
- Не верю я Павлидию! А тебе - еще меньше, предатель! Уходи!
Тордул круто повернулся, пошел к лесной опушке.
- Эй ты, блистательный! - крикнул вслед Ретобон. - Верно ли говорят,
что твой отец отравил Аргантония?
Погруженный в мрачное раздумье, Тордул прошел галерею Венценосной Цапли
и через зал Серебристого Овна направился к царским покоям. У колоннады
стояла группа придворных, от нее отделился Сапроний и побежал навстречу
Тордулу. Толстое брюхо его тряслось, прыгали подбородки.
- Заступись за меня, блистательный Тордул, - задыхаясь, проговорил он.
- Это все наветы Кострулия...
- В другой раз. - Тордул попытался обойти толстяка, но тот вцепился в
его гиматий.
- Когда я читал оду на восшествие Ослепительного Павлидия, - быстро
заговорил Сапроний, - все слушали с восторгом, да, с восторгом. Я сам
видел у многих слезы на глазах. А злопакостный Кострулий слушал и загибал
пальцы - считал слоги...
- Говори короче, мне некогда.
- И он расчислил по слогам, что имя "Павлидий" вставлено в оду вопреки
размеру. Будто бы по размеру стиха получается "Миликон"...
- Не надо заготовлять оды впрок, - посоветовал Тордул.
- Да посуди сам, блистательный, - взмолился Сапроний. - Оду надо
прочесть в день восшествия на престол, а на ее составление и шлифовку у
меня уходит три-четыре месяца...
- Шел бы ты в волопасы, если не поспеваешь за событиями.
Тордул вырвался и быстрым шагом пошел дальше. Сапроний растерянно
поморгал, крикнул вслед:
- Это все Кострулий! Он всегда завидовал моему таланту!
У дверей царских покоев ожидал приема Амбон, недавно назначенный
верховным казначеем. Он вежливо, но с достоинством поклонился Тордулу и
протянул руку назад. Старичок раб проворно подал амфорку с благовонием.
Тордул с изумлением узнал в старичке Эзула. Канатный купец был одет в
неприличную для его возраста короткую одежду, которая оставляла открытыми
тощие безволосые ножки, - такие одежды носили в Тартессе домашние рабы из
молодых. Под мышкой у Эзула была связка пергаментов, в левой руке он
держал поводки двух жирных кошек.
- Ты что здесь делаешь, Эзул? - Тордул не смог удержаться от улыбки.
Эзул смущенно захихикал.
- Он носит мою поклажу и причесывает моих кошек, - объяснил Амбон,
нюхая благовоние. - И хотя он иногда ленится и заслуживает палки, я
доволен его послушанием.
- Блистательный Амбон, - захныкал Эзул, - зачем ты говоришь о палке?
Разве я не стараюсь угодить тебе?
- Ты не должен забывать, что я спас тебя от рудника, старый мошенник.
- Как я могу забыть, благодетель? Я всем доволен - и едой и кровом,
только об одном слезно молю: хотя бы иногда кинь мне со своего стола
что-нибудь сладкое...
Стражники, стоявшие у царских дверей со скрещенными копьями,
посторонились, и Тордул шагнул в покои отца. Павлидий сидел в кресле с
любимым длинношерстным котом на коленях. На нем был роскошный белый
гиматий с золотыми изображениями Нетона. Перед царем стояли верховный
судья Укруф в черной простой одежде и дородный военачальник, весь в
серебряных пряжках и браслетах.
Павлидий поглядел на сына сквозь зеленое финикийское стеклышко.
- Они отказались, - отрывисто сказал Тордул, кидаясь на мягкую скамью.
- Опасаются, что ты их обманешь.
- Рабы - они и есть рабы, - презрительно сказал Укруф.
- Ослепительный, дай мне подкрепление, и, клянусь громами Нетона, мои
воины сегодня же поднимут их всех на копья! - прорычал военачальник.
Серьги и браслеты звякали в такт его словам.
Павлидий покачал головой.
- Гадирская конница стоит у восточного рукава Бетиса, - сказал он. -
Они только и ждут, чтобы мы оттянули заслон от реки.
- Да я и не прошу снимать оттуда воинов. Дай мне отряд дворцовой стражи
- и сегодня к вечеру я сложу головы бунтовщиков к твоим царским ногам.
- Нет, - сказал Павлидий. И, помолчав, повторил: - Нет.
- Твоя воля. - Военачальник потеребил завитую бороду. - Тогда придется
ждать, пока они околеют от голода.
- Ждать тоже нельзя. Через три дня праздник Нетона, к этому дню с
бунтовщиками должно быть покончено. - Зеленое стеклышко снова уставилось
на Тордула. - Ты узнал, где они держат самозванца?
- Я ходил гонцом, а не соглядатаем, - резко ответил Тордул.
Павлидий поджал губы. Промолчал.
- Ослепительный, - сказал военачальник, - сегодня ночью к нам перебежал
один из бунтовщиков. Если пожелаешь, я его допрошу.
- Вели привести его сюда.
Тордул хотел было выйти следом за военачальником, но Павлидий остановил
его:
- Мне может понадобиться твой совет. Останься.
- Не очень-то ты прислушиваешься к моим советам, - проворчал Тордул,
глядя в узкое оконце.
- Всему свое время, сынок. Прежде всего нужно покончить с бунтом. Тогда
мы сможем отбросить гадирцев и дать бой карфагенянам. Сам видишь,
положение трудное. А все потому, что Аргантоний слышать ничего не хотел о
Карфагене. Он был уверен, что никто не осмелится напасть на Тартесс.
- Слыхал я, будто Аргантоний помер не своей смертью. Верно это?
- Кто тебе сказал?
- Слух такой ходит.
Павлидий почесал кота за ухом, кот блаженно щурился.
- Укруф, - тихо произнес царь, - вели своим людям прочистить уши.
Шептунов - хватать и лишать свободы. Пусть глашатаи прокричат мой указ: у
распространителей недозволенных слухов будут вырваны языки.
- Исполню, Ослепительный.
Тордул живо встал перед Павлидием.
- Отец, ты обещал, что твое правление не будет жестоким.
- Да, обещал. Но сейчас военное время. Ты еще не искушен в
государственных делах и не знаешь, что жестокость бывает вынужденной.
Многие подданные сами не знают, чего им надо, и, когда языки у них слишком
развязываются, правитель обязан примерно их наказать. Без этого никак
нельзя. - Павлидий пощекотал кота под мордой. - Но ты не беспокойся,
сынок, как только в Тартессе станет спокойно, я сделаю все, что обещал
тебе.
- Ты бы мог уже сейчас отменить лишние титулы.
- При первой возможности я это сделаю.
- И улучшить пищу для рабов.
- Обязательно, сыпок. Сразу же по окончании войны.
Тордул схватил кота за хвост, дернул. Кот озлился, завопил нехорошим
голосом.
- Зачем мучишь животное? - Павлидий легонько ударил сына но руке.
- Кош-шечка, - прошипел Тордул сквозь зубы. - Не надо кричать, а то я
оторву тебе хвостик.
Он круто повернулся, выбежал из царских покоев.
- Немножко горяч, - сказал Павлидий. - Я бы хотел, Укруф, чтобы ты
почаще с ним беседовал. Ты и Кострулий.
- Кострулий, как и все ученые, недостаточно терпелив, - ответил Укруф.
- Я сам займусь Тордулом. Мысли его опасны. Малейший слух об отмене
титулов может вызвать брожение в умах. Это расшатывание Основы
Неизменяемого.
- Мальчик перебесится и станет спокойнее. Как думаешь, не следует ли
его женить? Впрочем, ты не...
- Да, я далек от этих забот. Но полагаю, что семейная жизнь отвратит
его от вольнодумства.
Между тем Тордул, бормоча проклятия, несся через зал Серебристого Овна.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг