Навстречу, гремя доспехами, шел военачальник, за ним мелко семенил, тряся
козлиной бородкой, пожилой оборванец. Он удивленно глянул на Тордула, его
гибкая спина почтительно согнулась.
- А, Козел! Так это ты перебежчик? - небрежно бросил Тордул на ходу.
- Вслед за тобой... - Козел взглянул на серебряные пряжки Тордула. -
Вслед за тобой, блистательный...
Тордул в сердцах плюнул Козлу под ноги и побежал дальше.
Непрерывно кланяясь, Козел вошел за военачальником в царские покои,
распластался на полу и пополз к Павлидию.
- Можешь встать, - сказал Павлидий, поднося к глазу стеклышко. - Кто ты
такой?
- Разве ты не узнаешь меня, Ослепительный? - сладчайшим голосом
проговорил Козел, умиленно глядя на царя. - Меня, недостойного раба
твоего, зовут Айнат...
Тонкие губы Павлидия сжались в нитку. Некоторое время он внимательно
разглядывал Козла.
- Значит, ты остался в живых, - медленно сказал он не то вопросительно,
не то утвердительно. - Не знал я, не знал...
- Только с помощью богов, Ослепительный. - И, уловив нечто в выражении
царского лица, Козел поспешно добавил: - Я давно уже ничего не помню,
клянусь карающей рукой Нетона!
Павлидий сбросил кота с колен, потянулся к треножнику с горящим углем,
потер внезапно озябшие руки.
Когда-то, в давние годы, оба они были жрецами при храме - Айнат и
Павлидий. И случилось так, что на одном из праздников Нетона верховный
жрец - мужчина отменного здоровья - упал мертвым, испив жертвенного вина.
Тогда-то Павлидий и стал верховным жрецом и правой рукой царя Аргантония.
Айнат же, обвиненный в отравлении, был приговорен к смерти. Видно, и
впрямь благоволили боги к Айнату, если вместо него на казнь повели
другого...
"Как же это я проглядел? - подумал Павлидий. - Ведь знал же, как хитер
и изворотлив Айнат..."
А вслух сказал:
- Это хорошо, что ты помнишь о карающей руке Нетона. Известно ли тебе,
где бунтовщики прячут самозванца?
- Как не знать, Ослепительный! В загородном доме твоего придворного
поэта.
- Значит, в доме Сапрония. - Павлидий задумался. - Вот что. Если ты
окажешь мне услугу, будешь щедро награжден.
- Сочту за счастье, Ослепительный, исполнить твою волю.
- Так вот. Сегодня ночью ты должен проникнуть в этот дом.
- Не утруждай себя, Ослепительный. Я все понял, - сказал Козел, сладко
улыбаясь.
- Боюсь, что вашему Тордулу не удастся склонить папашу
к реформам в Тартессе. Не тот папаша.
- Не тот.
- Я был лучшего мнения о Тордуле. Жаль, что вы
заставили его изменить дружбе с Ретобоном и перебежать в
лагерь противника. Самое печальное, когда друзья перестают
понимать друг друга.
- Мы бы и сами хотели, чтобы Тордул был рядом с
Ретобоном, но...
- За чем же дело стало? Странные вы люди, авторы:
хотите одного, а делаете по-другому. Я не только о вас,
это относится к многим вашим собратьям по перу.
Литературные герои сплошь да рядом поступают, с моей точки
зрения, просто абсурдно, а у вас это называется - логика
движения характера или что-то вроде этого.
- А вы, читатель, всегда поступали в жизни согласно
законам формальной логики?
- Во всяком случае, стараюсь давать себе отчет в
собственных поступках.
- Это похвально. Но вообще-то людям свойственно
ошибаться.
16. СНОВА В ДОМЕ САПРОНИЯ
Был ли Молчун всамделишным царем Тартесса или нет - над этим Горгий не
очень задумывался. Рабов-тартесситов, видно, сильно будоражила история о
том, как некогда верховный жрец Аргантоний не дал взойти на престол
законному наследнику, юному Эхиару и, лишив его имени, бросил на рудники.
История эта, переходя из уст в уста, расцвечивалась необыкновенными
подробностями. Говорили, что боги за долгие муки даровали Эхиару
бессмертие; что тайный знак у него на груди наливается кровью всякий раз,
как Тартессу грозит беда; что только он один, Эхиар, знает древнюю тайну
голубого серебра.
Для Горгия Эхиар был последней надеждой. Если старик и в самом деле
сядет на трон Тартесса, то он, Горгий, спасен. Они с Диомедом смогут
безбоязненно жить на воле и ожидать удобного случая для возвращения в
Фокею. Не век же будет продолжаться война с Карфагеном. Надо полагать,
царь Эхиар велит вернуть ему, Горгию, корабль. Да, это будет первое, о чем
он попросит царя. Такие корабли на улице не валяются: шутка ли, целых
двести талантов свинца пошло на обшивку днища...
Ну, а если война с Карфагеном затянется, то на худой конец и здесь, в
Тартессе, можно будет прожить. Царская милость в любом государстве украсит
жизнь.
Поначалу все шло хорошо: триумфальный поход на Тартесс, стремительный
прорыв в город. Было похоже, что Эхиар вот-вот войдет - вернее, вплывет на
плечах восставших рабов - в царский дворец. Но потом богам стало угодно
даровать военную удачу Павлидию. Повстанческое войско таяло. И вот они
оказались окруженными в лесочке севернее крепостных ворот. Молчуна (язык
все еще не поворачивался называть его царем Эхиаром) поместили в
загородный дом того самого поэта, толстяка Сапрония, на которого он,
Горгий, извел столько дорогих благовоний, сколько хватило бы на добрых две
дюжины гетер. Их обоих, Горгия и Диомеда, Ретобон определил в охрану
Эхиара. Хоть то хорошо, что не надо драться там, у повозок. Но любил
Горгий махать копьем - не купеческое это дело. Что до Диомеда - хоть и
задиристый он, да теперь с отбитыми внутренностями - какой из него вояка,
с каждым днем слабеет...
В доме Сапрония все носило следы поспешного бегства хозяина и бесчинств
дворовой челяди, оставшейся без надзора. Из ларей и сундуков все было
повытаскано и разбросано но комнатам. В пиршественном зале дорогие
скатерти были залиты вином, пол загажен, со скамей содраны узорные ткани.
Кошек кто-то выпустил на волю, они как угорелые носились по дому,
копошились в помойных ямах, точили когти о деревья во внутреннем дворе.
Иные из сапрониевых рабов попросили оружие и примкнули к повстанцам,
защищавшим лагерь. Но десяток рабов-музыкантов, как только убежал
Сапроний, вытащили из погреба господское вино и пили до тех пор, пока оно
не пошло из них обратно. Перепуганные танцовщицы заперлись, затаились.
Пьяные музыканты, шляясь по дому, обнаружили их убежище, стали с хохотом
ломиться. Женщины подняли такой визг, что у коновязей тревожно заржали,
забили копытами лошади. Дверь затрещала, рухнула. На шум прибежали воины
из охраны Эхиара, с ними и Горгий.
Так-то и свели снова всемогущие боги Горгия с Астурдой. Без разбора
тыча древком копья в пьяные морды и потные тела, Горгий проложил себе
дорогу, вывел Астурду во двор.
Как бы не веря своим глазам, Астурда провела ладонью по щеке Горгия. Он
поймал ее руку, задержал - и тогда она несмело улыбнулась ему.
- Ты поседел, - сказала она. - Я слышала - в городе говорили про тебя
плохое.
- А ты и поверила? - усмехнулся Горгий.
- Я плакала. Боялась - не увижу тебя больше. Ты теперь свободен?
Она засыпала его вопросами, а он не знал толком, что ответить. Вроде бы
свободен, а далеко не уйдешь. И опять она заговорила про свое племя, про
стада своих родичей с мудреными именами, про кочевую жизнь на приволье.
Он пытался объяснить ей, что идет война и сейчас ни куда из окруженного
лагеря не уйти. Но разве что втолкуешь перепуганной женщине?
Он взял ее за руку и повел во внутренние покои. Им навстречу выскочил
Диомед. Прищурился на Астурду, сказал:
- Где тебя носит, хозяин? Иди скорее, с Молчуном неладно.
Эхиар смеялся. Он сидел на груде мягких подстилок в спальне Сапрония,
раскачиваясь из стороны в сторону, и слезы текли по его щекам, но
спутанной бороде. Смеялся, тряс головой, а глаза у него были тусклые,
мертвые. Нехороший это был смех. Хоть и не работал он на руднике голубого
серебра, но много лет подряд выплавлял его по крупицам из очищенной руды,
и горные духи, видно, настигли Эхиара здесь, вдали от его потайного горна.
Горгий поцокал языком, сказал:
- Принеси воды.
Астурда выбежала во двор, к бассейну, вернулась с кувшином. Эхиар
вертел головой, вода не попадала ему в рот, лилась на белую одежду.
Астурда опустилась на колени, гладила его по голове, как ребенка,
приговаривала что-то ласковое. И понемногу старик успокоился, взгляд его,
устремленный на женщину, прояснился. Смех перешел в икоту, потом Эхиар
повалился на подстилки, затих. Дыхание его было хриплым, прерывистым.
- Кто этот дедушка? - спросила Астурда. - Что с ним?
Горгий пожал плечами. А Диомед проворчал:
- Веселая болезнь.
Со двора донесся сердитый голос Ретобона - он распекал рабов за
бесчинства, угрожал кому-то плетьми. Тяжелые шаги, звон оружия - Ретобон,
сопровождаемый помощниками, вошел в спальню. Его худое лицо помрачнело,
когда Горгий рассказал о болезни Эхиара.
- Никому об этом ни слова, - распорядился Ретобон. - Ты, грек,
отвечаешь головой. Никого сюда не пускать. - Он посмотрел на Астурду,
отрывисто спросил: - Что за женщина?
Горгий ответил не сразу. Потом решился:
- Моя жена... - И, встретив недоуменный взгляд Ретобона, добавил: - Она
умеет ухаживать за больными.
К вечеру Эхиару полегчало, разум его прояснился. Он стоял у
зарешеченного окна, глядел на темнеющий лес, прислушивался к голосам
воинов, ржанию коней, воплям дерущихся котов. Горгий подошел к старику,
стал объяснять, где они находятся, и чей это дом, и что происходит вокруг.
- Хочу посмотреть на Тартесс, - сказал Эхиар. - В какой он стороне?
- Отсюда не увидишь. С крыши, может быть...
- Проведи меня, - властно сказал Эхиар.
Вдали, за верхушками деревьев, розовея в закатном солнце, сверкал
серебряный купол храма. Чуть левее вырисовывался многозубчатый верх башни
Пришествия. Опершись темными, в синих переплетениях вен руками на перила,
Эхиар долго смотрел на вершины тартесских святынь. Глаза его слезились -
должно быть, от ветра.
Горгию наскучило торчать на крыше.
- Пойдем вниз, - сказал он. - Астурда хочет напоить тебя кислым
молоком. А то ты уже третий день...
Он умолк, прислушиваясь к бормотанию Эхиара, пытаясь разобрать слова.
Но, видно, Эхиар говорил не по-тартесски. Речь его, изобилующая шипящими,
напоминала звук весла в кожаной уключине. Молится, что ли, подумал Горгий
и, присев на корточки, стал терпеливо ждать. С огорчением подумал, что
давно не приносил жертвы богам - нечего было жертвовать да и негде. Не мог
же привлечь обоняние богов запах жалкой рабской похлебки. Надо бы пошарить
по дому - не осталось ли чего подходящего для жертвы...
- Какой нынче день? - спросил Эхиар, не оборачиваясь.
- Я веду счет времени по-гречески, - ответил Горгий, поднимаясь. - Но
слышал от ваших, что через три дня будет праздник Нетона, или как там
вашего главного бога зовут...
- Нетон - великий бог богов, - резко сказал Эхиар. - Имя его надо
произносить со страхом.
Горгию стало обидно за своих богов.
- Наш Зевс Керавногерет [собиратель молний (греч.)] главнее всех богов,
- сказал он. - Он может такую грозу наслать, что...
- Замолчи, неразумный младенец, - прервал его Эхиар. - Откуда вам,
грекам, знать, как ужасен гнев Нетона... как вспучивается и разверзается
земля, поглощая дворцы и города... как вырываются из недр огненные реки,
сжигая, испепеляя целые царства... как уходят в морскую пучину огромные
острова и только волны выше гор ходят там, где прежде была земля...
Горгий воззрился на старика.
- Где ты видел такую катастрофу? - недоверчиво спросил он.
- Никто из ныне живущих не видел. Это было много веков назад. - Эхиар
простер руку в ту сторону, где за деревьями пылал пожар заката. - Там
лежали эти земли. В Океане. Когда-то им принадлежал весь мир.
- Чем же они разгневали Нетона?
- Ненавистью.
- Ненавистью? Они возненавидели своего бога?
- Ты задаешь глупые вопросы. - Эхиар вытер полой слезящиеся глаза. -
Нетон дал им все, чего мог пожелать смертный. Их земли процветали, их
женщины были прекрасны, а рабы искусны и послушны. Их оружие было
непобедимо. Их мудрецы научились копить голубое серебро и старались
проникнуть в его суть, ибо Нетон вложил в голубое серебро великую тайну.
Но в своем тщеславии они преступили черту дозволенного. Они накопили
голубого серебра сверх меры и стали украшать им не только храмы, но и
оружие. Царство пошло войной на царство, посевы были вытоптаны и залиты
кровью, и люди обезумели от крови и ненависти. И тогда Нетон жестоко
покарал их. Великие царства погибли от огня и погрузились в Океан. Позже
других погибла земля, что лежала недалеко отсюда. Спаслась лишь ничтожная
горстка людей.
Эхиар умолк надолго. Небо на западе стало меркнуть, с моря повеяло
вечерней прохладой. В лесу зажглись костры.
- Они приплыли к этому берегу, - сказал Эхиар, - и подчинили себе племя
здешних иберов, которое поклонялось Черному Быку и даже не знало, что
зерно, брошенное в землю, прорастает и дает новые зерна. Они научили диких
иберов строить дома и корабли, и добывать металл, и возделывать посевы.
Так возник Тартесс. С тех пор прошли века, и сыны Океана стерлись из
людской памяти. Только цари... только цари Тартесса, которые ведут от них
свое происхождение... - Эхиар вдруг схватил Горгия за руку. - Видишь башню
напротив храма?
- Вижу, - сказал Горгий, осторожно высвобождая руку. - Мне говорили,
это башня Пришествия. В нее нет хода...
Эхиар засмеялся, и Горгий невольно отшатнулся: уж не начинается ли у
старика опять веселая болезнь? Но Эхиар резко оборвал смех.
- Через три дня, - пробормотал он озабоченно.
- Послушай... царь Эхиар, - с запинкой сказал Горгий. - Если ваш бог
покарал за ненависть великие царства, то... почему же люди не помнят об
этом?
- Забыли люди. Все забыли... ничего не помнят...
От непривычно долгого разговора старик изнемог. Тяжело опираясь на
Горгия, спустился вниз, в сапрониеву спальню, растянулся на подстилке.
- Где ты научилась ухаживать за больными?
- Разве этому учатся? Просто мне его жалко. Он такой старенький и
несчастный...
- Он знаешь кто? Законный царь Тартесса.
Астурда тихонько засмеялась.
- А я царица Тартесса.
- Не веришь? У него на груди царский знак.
- Ах, Горгий! Ты слишком много говоришь о царях.
- Ладно, - усмехнулся он. - Поговорим лучше о поэтах.
- Ты злой. Я же не виновата, что меня купил поэт. Меня мог купить и
мясник и кто угодно.
- Не знаю, удаются ли ему стихи, а благовоний он изводит чересчур
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг