концерте, отроду два года одиннадцать месяцев двадцать три...
- Громче! - раздалось из зала.
По просьбе Чёрча Хапп назвал дату рождения Люо.
Чёрч поблагодарил мэра и провел его в первый ряд, где восседала тучная
супруга отца города.
- Я задержу ваше внимание еще на несколько минут, - сказал Чёрч,
возвратившись на сцену. - Мы попросили известного музыковеда профессора
Оддо Квинта, знающего Люо Ричара, сказать о мальчике несколько слов. Прошу
вас, господин Квинт.
Профессор Квинт, сопровождаемый театральным служащим, вышел на сцену
и, отворачиваясь от ослепительного света прожекторов, проговорил в
микрофон:
- Я обучал Люо Ричара и выдал ему диплом дирижера первого класса.
Он хотел было уже идти на свое место, но вдруг возвратился к
микрофону, снял очки и, смешно приподняв брови, сказал:
- Это удивительно!
В зале рассмеялись и зааплодировали.
После того, как все ушли со сцены, зал затих. И в абсолютной тишине
заговорили репродукторы:
- Начинаем концерт симфонической музыки. Исполняется "Фантастическая
симфония" Берлиоза. Дирижирует трехлетний дирижер, воспитанник Общества
покровительства талантам Люо Ричар.
Говорят, что словами можно передать самые яркие картины природы и
самые тонкие отзвуки человеческой души. Может быть, это действительно так.
Но мы не находим изобразительных средств, чтобы описать тишину, наступившую
в зале.
Принято говорить в таких случаях, что был слышен полет мухи.
Согласимся, что в такой тишине действительно можно услышать полет
мухи. Но дело происходило зимой и мух, как известно, в это время в
Бизнесонии не бывает.
Другие прибегают к помощи сердец. Дескать, каждый слышал биение сердца
соседа. Поверим, что в такой тишине действительно можно услышать, как
бьется в ожидании чрезвычайного события сердце рядом сидящего человека. Но
очевидцы утверждают, что им в это время было не до соседей.
Даже ко всему привыкшие, много повидавшие и во всем разочаровавшиеся
репортеры не сводили глаз с дирижерского пульта, у которого должен был
появиться удивительный ребенок.
И вот он подошел к пюпитру. Маленький мальчик, совсем ребенок, с
бледным, миловидным личиком и большими черными глазами, горящими
неестественным блеском.
Он неловко поклонился публике. Потом, смешно подтянув штанишки,
постучал палочкой по пюпитру. Взметнулись к струнам скрипок смычки,
уставили в потолок медные пасти трубы, задрожали арфы в нервных руках
арфисток. Еще взмах - и сто голосов оркестра слились в одну прекрасную
мелодию. Послушные приказаниям крохотных рук ребенка то затихали, то
трубили во весь голос флейты, звали к безудержной пляске или плакали нежные
скрипки, вздыхали или властно навязывали свою волю оркестру басы...
Не будем утруждать читателя описанием этого концерта. Ограничимся тем,
что приведем рецензию, опубликованную в "Вечерних слухах". Заметим, что
редакторская ручка основательно прогулялась по тексту, написанному Тау
Праттом, отчего рецензия стала вдвое короче. Но не в этом дело.
"Мы были вчера свидетелями необычайного зрелища", - писал Тау Пратт.
Далее шло изложение того, что уже известно читателю: переполненный
театр, выступление мэра города и речь знаменитого музыковеда.
"Автору этих строк, - писал далее Тау, - не раз приходилось бывать на
концертах, не раз доводилось видеть и слушать знаменитых музыкантов...
Концерт Люо Ричара превзошел все виденное и слышанное. У этого ребенка,
дирижирующего на слух, такое тонкое чувство такта, такая глубина эмоций,
что порою сомневаешься: явь это или сказка".
Проанализировав содержание исполненной симфонии и достоинства
оркестра, автор статьи перешел к оценке мастерства трехлетнего дирижера.
"Мы присутствовали при рождении нового музыкального гения.
Современники жалуются, что сейчас мало гениев в области искусства, и
утверждают, что прошлый век был куда счастливее нынешнего. Концерт Люо
Ричара доказывает неосновательность этих суждений. Мы - свидетели рождения
таланта, неведомого прошлым векам!..
Слава ему! Слава тем, кто обнаружил и по-матерински пригрел этот
талант, - Обществу покровительства талантам, возглавляемому именитыми
гражданами Бизнесонии, господином Нульгенером и господином Чёрчем!"
Последняя фраза не принадлежит перу Тау Пратта. Ее дописал главный
редактор "Вечерних слухов", господин Грахбан. Не будем вдаваться в
подробности, что побудило господина Грахбана дописать эту фразу.
Сейчас важно отметить главное: концерт Люо Ричара прошел с огромным
успехом.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
За первым концертом последовало турне Люо Ричара по Бизнесонии, а
затем по другим странам мира. В короткий срок его имя стало известным во
всех уголках земного шара. Выступления Люо всюду вызывали бурю восторга,
они привлекали тысячи зрителей. Билеты всегда раскупались задолго до дня
выступления, хотя цена их, как правило, была втрое выше обычной.
Сообщения о концертах Люо не сходили с первых страниц газет до тех
пор, пока не произошли два других события. В залах Бизнесонии начались
концерты второго питомца Общества покровительства талантам - дочери
почтового служащего Куинси Кемб и почти вслед за ней третьего вундеркинда -
сына гарунского шахтера Марсина Полли. Куинси играла на скрипке. А Марсин
был пианистом. Лучшая музыкальная фирма страны "Лебрассо и сын" выпустила
специальный рояль с уменьшенной клавиатурой для детской руки. В остальном,
однако, инструмент ни в чем не уступал обычным роялям, выпускавшимся
фирмой.
Мы привыкли делиться с читателем всем, что удалось узнать даже за
кулисами повествования. Останемся и на этот раз верными традиции. Сообщим
по секрету, что рояль стоил фирме "Лебрассо и сын" кругленькую сумму. Над
изготовлением его трудились самые лучшие фортепьянных дел мастера, струны
изготовлялись прославленным концерном цветных металлов. В общем, получился
уникальный инструмент, стоивший баснословных денег. И все же дирекция фирмы
"Лебрассо и сын", отнюдь не отличавшаяся щедростью, подарила его
трехлетнему пианисту к первому концерту.
Мы рассчитываем на догадливость читателей, которые наверняка поняли,
что подарок вовсе не такой уже бескорыстный и продиктован не только заботой
о процветании талантов. На каждом концерте объявлялось, что Марсин Полли
играет на специальном инструменте всемирно известной фирмы "Лебрассо и
сын". Нам не довелось познакомиться с балансом фирмы, но можно полагать,
что в конечном счете реклама окупила стоимость подарка.
Итак, вслед за Люо Ричар на сцене появились еще два питомца Общества
покровительства талантам. Специальные самолеты носили их по воздуху из
конца в конец планеты. На красочных афишах были вычерчены их пути по всему
миру. Миллионы людей читали эти афиши и задумывались над капризами природы,
так щедро одаряющей талантами представителей одной части света и так скупо
относящейся к другим континентам.
Стоя у цветистых афиш, люди не подозревали, что синие линии,
соединяющие Бизнесонию со всеми крупными городами мира, показывают не
только дорогу славы вундеркиндов, но являются также обозначением незримых
каналов, по которым деньги со всех концов земного шара текут в несгораемые
сейфы Нульгенера и Чёрча.
При взгляде на афиши, многим не могло прийти в голову и то, что за
фейерверком славы вундеркиндов скрывается трагедия создателя этой славы.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
А в доме доктора Хента назревала трагедия.
Лайга Моунт считала, что во всем виновна "эта танцовщица" - как она
называла Эли Милоти.
- Если бы не она, Улисс, конечно, делал бы все, что я приказываю, -
жаловалась она Чёрчу.
- Безусловно, - соглашался Чёрч. - Исполнять ваши приказы, должно
быть, наслаждение.
- Вы думаете?..
- Я готов это повторять сколько угодно: исполнять ваши приказы -
наслаждение для того, кто любит.
- Он всегда поступал, как я приказывала. И всегда получалось хорошо.
Правда?
- Ну, конечно, - живо отозвался Чёрч, целуя руку Лайги. - По вашему
настоянию Хент проделал опыты над детьми, и теперь весь мир должен
благодарить вас. Вы дали миру гениев музыки! Если бы не вы, мир не
наслаждался бы музыкой этих удивительных детей.
- Вы действительно думаете, что это моя заслуга?
- Ну, конечно, Лайга! Милая, божественная Лайга! "Лайгамицин!" - так я
называю препарат, хотя это не по душе Хенту. В этом препарате - ваше
обаяние, ваша душа. Вы же видите, что без вас от его препарата человечеству
не было бы никакого толку. Вы тогда настояли, и он применил "лайгамицин".
Но на этих ребятах долго не протянешь. Они растут, нужны новые вундеркинды.
Надо заставить его действовать дальше. Мы предоставим ему детей, дадим...
вам сколько угодно денег, только держите его в руках, Лайга.
- Он стал таким упрямым. Из-за той танцовщицы. Ради нее и вонючих
обезьян он готов пожертвовать моей любовью. Боже мой, как я несчастна!
Лайга расплакалась.
Чёрч не выносил женских слез. Это хорошо знали сотрудницы театральных
контор. Но то было там, на службе. Любимой женщине разрешалась даже такая
вольность. И Чёрч не преминул сказать об этом плачущей Лайге:
- Я не люблю слез, Лайга, они обычно раздражают меня. Но ваши слезы
разрывают мое сердце. Не будь Хент вашим мужем, я сделался бы его
смертельным врагом. Не плачьте. Если моя жизнь может хоть на одну слезу
уменьшить ваше горе, берите мою жизнь, она ваша...
Лайга любила романтические сцены. Этот "сухарь" Улисс не проник в ее
сердце, не сумел затронуть самых звучных струн ее души. Тем хуже для него.
Струны зазвучали для другого...
Улисс по-прежнему любил Лайгу и был ей покорен во всем. Когда Лайга
настояла, чтобы деньги, полученные от Чёрча, были внесены на ее счет в
банк, он согласился и на это. В доме все было так, как хотела Лайга,
вернее, как хотел господин Чёрч, ибо с некоторых пор он распоряжался в доме
Хента с большей свободой, чем в своем собственном, где господствовала хотя
и поблекшая, но по-прежнему своенравная Гуги Тум, бывшая кассирша кабарэ -
супруга Чёрча.
Но в одном Улисс проявил неожиданную самостоятельность: он отказался
производить дальнейшие опыты над людьми с препаратом милотицин.
Ссоры следовали одна за другой. И однажды, сгоряча забыв о
наставлениях Чёрча, просившего ее пока не порывать с мужем, Лайга ушла. В
тот же день демонстративно покинула квартиру "этой обезьяны" служанка
Петли.
Улисс остался один.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Это был страшный удар для Хента. Он все еще любил Лайгу, хотя
происшедшее заронило в его душу подозрения, что не такая жена нужна ему.
Улисс провел мучительную, бессонную ночь. Он понимал, что в таком
состоянии нельзя ничего решить, нужно спокойно, с ясной головой обдумать
все случившееся, но не мог заставить себя уснуть.
К полуночи он лег в постель с твердым намерением ни о чем не думать,
забыться. Он начал было погружаться в сон. Но вот опять выплыл образ Лайги
- знакомый, близкий, желанный. Она говорила нежно, мягко, как тогда, когда
он уступил: "Сделай это для меня, Улисс. Сделай. Я люблю тебя". И глаза ее
заволокло лаской...
Он напряг все силы, чтобы думать о чем-нибудь другом, что могло бы
отвлечь его от мыслей о Лайге. Можно, например, думать о книгах... Да,
хорошо думать о книгах. Он мысленно прохаживался по полкам шкафа. В углу
стоит трехтомник "Анатомии человека". Дальше книга о гипертонии,
справочники по фармакологии. Всю вторую полку занимает медицинская
энциклопедия. Не хватает пятого тома. Сколько раз он собирался пойти к
букинистам и купить его. Лайга говорила, что это чепуха, не стоит бегать в
поисках одной книги... Нет, нельзя думать о Лайге...
На третьей полке зеленые корешки "Истории музыки", о которой говорил
профессор Милоти. Как настойчиво он просил не торопиться с опытами над
людьми! Но трем детям введен милотицин, они стали талантливыми музыкантами,
их знает весь мир. Надо же было когда-нибудь начинать опыты на людях! Да,
это так. Но профессор Милоти говорил, что время - один из главных факторов
в науке. Надо уметь ждать, терпеливо, годами ждать, чтобы успеть выслушать
все возражения. Спокойно, когда уляжется пыл творчества, взвесить все
противоречащие гипотезы. Ждать, ждать, пока всей душой, разумом не
почувствуешь: вот сейчас наступило время, можно начинать... Значит, надо
действительно ждать, проверить, чем кончится первый эксперимент...
Но Лайга, как же тогда Лайга? Тогда, значит, она потеряна для него.
Навсегда! Нет, это невозможно...
Улисс вскочил с постели, включил свет. Он задел лампу, и она
зашаталась. Тени предметов забегали по стенам. Улисс смотрел на них, и ему
казалось, что комната раскачивается из стороны в сторону.
Он сел на кровать. "Принять снотворное? Но утром будет еще хуже".
Он выключил свет и снова улегся в постель. Не думать о Лайге... Думать
о чем угодно, только не о Лайге... Но о чем же еще думать, если не о ней?
Ведь она ушла, ее нет, он один... Нет, нельзя об этом думать. Ни о чем не
надо думать. Уснуть. Только бы уснуть. Хоть на час... Это, наверное,
освежит, и легче станет разобраться во всем, что произошло.
А кто виновен в том, что произошло? Лайга? Конечно, она. Ей нужны
только деньги. Привыкла жить в роскоши. Она и сейчас забрала все деньги, не
оставив ему ничего. Любит хорошо одеваться, блистать в обществе... Но разве
можно ее винить в этом? Она была так прекрасна в новом черном платье, с
ожерельем из великоокеанских жемчужин. А сейчас?.. Может быть, она и сейчас
в этом платье где-нибудь на балу? Наверняка...
Улисс опять вскочил с постели.
Чёрч... Он, конечно, может помочь... Что если пойти к нему,
согласиться произвести новые опыты? Да, да, это выход. Только за то, чтобы
он помог, вернул ее. Не надо денег, ничего не надо. Только бы Лайгу
вернуть!
Улисс лихорадочными рывками сбросил с себя пижаму и начал одеваться.
Но вдруг вспомнил насмешливое лицо Чёрча, когда тот, не скрывая иронии,
сказал:
"Я не думаю, что божественной Лайге могут нравиться кролики. Мне
кажется, ей больше по душе львы".
И Лайга кивком головы подтвердила это. Они тогда ушли вдвоем. Они
вообще всегда вдвоем. Все последние месяцы...
И эти тени на стене... Когда он пришел поздно и не хотел никого
будить. Своим ключом открыл дверь. В гостиной, на стекле двери, отразились
две тени. Две... Он хорошо разглядел это. Он не мог ошибиться. Они были
рядом, совсем рядом, их губы сомкнулись. Улисс взбежал по лестнице. Пройти
надо было тихо, чтобы они не слышали. Но это стыдно. Ах, как было стыдно!..
Он открыл дверь. Лайга одна. Она была необычно возбуждена, раскраснелась,
волосы ее растрепались... И никого больше. Хотя Улисс готоВ поклясться, что
видел две тени.
Дверь на веранду была открыта. В саду слышались шаги. Улисс
постеснялся подойти к двери. А Лайга... Какие глаза были тогда у нее:
немного испуганные и насмешливые...
Мысли одна другой страшнее гнали сон от Улисса.
Уже на рассвете он забылся в тревожном, тяжелом сне. Утром пришла Эли.
Она взглянула на бледное, осунувшееся лицо Улисса, на его растрепанные
волосы и с тревогой спросила:
- Что с вами, Улисс? Вы нездоровы?
Улисс не мог ответить. Судорога сдавила ему горло. С трудом сдерживая
слезы, он прошептал:
- Лайга ушла... все пропало.
- Куда ушла?
Улисс протянул записку Лайги. Эли быстро пробежала ее.
- Этого не может быть! Как она могла это сделать? Я не верю... Уйти от
такого человека!..
Она спохватилась, покраснела и закрыла рукой лицо. Но Улисс не обратил
внимания на неосторожные слова Эли. Он был так поглощен своим горем, что
ничего не замечал.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
Худшее было впереди.
На другой день утром раздался звонок телефона. Улисс услышал
взволнованный голос госпожи Ричар:
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг