подружка!
И долго-долго смотрела она стыдливо сквозь приотворенное окно на
Порфирия, который также разгорелся, устремив на нее взоры, и думал: "Ах,
какой славный мальчик! вот бы нам вместе играть!"
"Я поклонюсь ей", - подумала Сашенька, но вошла няня, и, как будто
боясь открыть ей свою находку подружки, захлопнула окно.
На дворе стало смеркаться, а няня сидит себе да вяжет чулок.
Так и вечер прошел. Легли спать; а Савденьке не спится, ждет не
дождется утра.
Настало утро. Надо умыться, богу помолиться, идти к дедушке
поздороваться, пить с ним чай, слушать его рассказы, а на душе тоска
смертная.
- Не хочется, дедушка, чаю.
- Куда же ты? Сиди.
Ах, горе какое! - Сашенька с места, а дедушка опять:
- Куда ж ты?
- Сейчас приду, дедушка.
Сашенька наверх, в свою комнату, а там няня вяжет чулок.
Так и прошло время до обеда; а тут обед. А дедушка кушает медленно, а
после обеда, покуда заснет - сиди, не ходи.
Господи! Что это за мука!
Но вот дедушка уснул. Няня вышла посидеть со старым Борисом за ворота.
Сашенька одна; приотворила тихонько окно, тихонько запела: "Подруженька,
голубушка", но никто не отзовется, в соседском доме окно закрыто.
Ах, какое горе!
Прошел еще день. Сидит грустная Сашенька подле няни, призадумавшись.
Вдруг послышался напев ее песни, сердце так и екнуло.
- Ну, уж хорошо как-то там курныкает, нечего сказать! - проговорила
няня.
- Нянюшка, пить хочется.
- Ну что ж, испей, сударыня.
- Мне не хочется квасу, мне хочется воды.
- Э-эх, ведь вниз идти надо!
- Пожалуйста!
- Ну, ну, ладно.
Няня вышла - а Сашенька к окну. Приотворила - глядь, ей поклонились.
- Здравствуйте! - сказал Порфирий.
- Здравствуйте! - произнесла и Сашенька.
Они посмотрели друг на друга умильно и не знали, что еще сказать друг
другу.
- Приходите к нам, - сказал наконец Порфирий.
- Нет, вы приходите к нам; меня не пускают из дому, - отвечала тихо
Сашенька.
- Экие какие!
Этим разговор и кончился; послышались шаги няни, Сашенька захлопнула
окно.
На следующий день Порфирий целое утро курныкал песенку под окном.
Сашенька все слышала, с болью сжималось у ней сердце от нетерпения, покуда
дрожащая рука ее не.отворила снова окна с боязнью.
- Здравствуйте!
- Здравствуйте!
- Послушайте... выходите в садик!
- В садик? Ну, хорошо.
- Поскорей.
- Ну, хорошо.
Порфирий притворил окно. Сашенька также и побежала в садик.
- Здравствуйте, сударыня-барышня, - сказал ей Борис, беседовавший с
няней на крыльце.
- Здравствуй, Борис, - отвечала ему Сашенька.
- Куда вы, барышня? - спросила ее няня.
- В садик.
- Посмотрите-ка, сударыня-барышня, какую я вам дерновую скамеечку
сделал под липой-то, извольте-ка посмотреть.
И Борис потащился следом за Сашенькой.
Ах, какая досада!
- Вот, видите ли, барышня... Извольте-ка присесть.
- Спасибо тебе.
- Кому ж и угождать мне, как не вам, барышня: вы у нас такое нещечко...
Дай вам господи доброго здравия да женишка хорошенького.
- Ах, полно, Борис, - проговорила Сашенька, покраснев, - ступай себе.
- Ничего, сударыня-барышня, что тут стыднова...
В соседском садике послышалось курныканье Порфирия.
"Ах, какой этот несносный Борис", - подумала Сашенька.
- Ничего, сударыня-барышня... да и красавицы-то такой не сыщем... и
дедушка-то не нарадуется на вас... Скупенек немножко, бог с ним. Вас бы не
так надо было водить... в золоте бы водить, барышня, да не все дома
держать... чтоб женишки...
- Ступай, Борис, оставь меня.
- Экие вы какие! Я ведь к слову сказал... Вот, сударыня-барышня,
попросите-ка у дедушки на сапоги мне... Извольте посмотреть, совсем
развалились.
- Хорошо, хорошо, я попрошу.
- Извольте посмотреть: пальцы вылезли.
- Хорошо, хорошо, ступай.
- Да, вот оно: у солдата купил, три рубля заплатил... солдатские-то,
говорят, крепче...
Сашенька от нетерпения и досады вскочила с дерновой скамьи и пошла
прочь от Бориса.
- Что ж вы, барышня, не изволите сидеть? Дерн-то какой славный.
И Борис начал поглаживать скамью и обирать с дерна желтую и завядшую
травку.
Между тем Сашенька прошла подле забора.
- Здравствуйте, - раздалось в скважинку за кустами малины.
- Здравствуйте, - тихо проговорила и Сашенька, остановясь и
оглядываясь, не смотрит ли на нее Борис.
- Как я вас люблю, - сказал Порфирий.
- Ах, как и я вас люблю... Если бы мы были всегда вместе!
- Барышня, а барышня, где вы, сударыня? Чай кушать зовут, - крикнул
Борис.
- О боже мой, какая скука, - проговорила Сашенька.
- Приходите после, - шепнул Порфирий.
- После? Хорошо.
И Сашенька побежала домой.
После чаю она двинулась было с места, но дедушка усадил ее подле себя
перебирать старые письма.
- О господи, когда ж после? - проговорила Сашенька про себя, почти
сквозь слезы.
Старик ужинал рано; хотелось ему спать или не хотелось, но он ложился в
постель в определенное время. А тут, как нарочно, сидит себе да
раздобарывает [растабарывает, болтает. - Примеч. автора.] с внучкой и с ее
няней, потешается, что у них глаза липнут. Рассказывает себе про житье-бытье
своего дедушки, какой у него был полный дом, какой сад, какое именье, какое
богатство, великолепие и этикет. Призванный Борис, как живая выноска
примечаний к рассказу, стоял у дверей, заложив руки назад, и по вызову
барина подтверждал его рассказ.
- Помнишь, Борис? а?
- Как же, сударь, не помнить...
- А гулянье-то было по озеру, с роговой музыкой, в именины покойной
бабушки Лизаветы Кирилловны... Вот, надо рассказать...
- Никак нет-с, батюшка: это было не в именины, а как раз в день
рождения ее превосходительства... Как раз, сударь, в день рожденья.
- Как в день рожденья?.. Постой-ка, врешь!
- Да как же, батюшка, именины-то ее превосходительства, покойной
Лизаветы Кирилловны, дай бог ей царство небесное, когда были? В октябре,
сударь?
- Да, да, да!.. Экая память!..
- Дедушка, мне спать хочется, - проговорила Сашенька, зевая и привстав
с места.
- Спать? А отчего ж мне не хочется? а?
- Не знаю, дедушка.
- То-то, не знаю, а я знаю. Это потому, что дедушка любит внучку и ему
приятно провести с ней время.
- Да что ж, сударь, пора ночь делить, - проговорила и старая няня,
зевая.
- Ты дура, ты все потакаешь ребенку! Пошли! спите!
Дедушка рассердился. Сашенька и няня, потупив глаза, молчали и ни с
места.
И дедушка молчит, сурово нахмурился. И это гневное молчание тянулось
обыкновенно до тех пор, покуда не вытянет душу.
Сашенька прослезилась, но утерла слезку: дедушка не любит слез.
- Ну, ступайте спать, - сказал наконец дедушка смягченным голосом,
довольный, что дал урок в терпении.
Сашенька простилась с ним, побежала наверх, бросилась в постелю и
залилась слезами. В первый раз почувствовала она тяготу на сердце, в первый
раз воля дедушки показалась ей невыносимой. Ей так и хотелось броситься в
окно, чтоб хоть умереть на свободе.
Няня, уговаривая Сашеньку, что грех так огорчаться, раздела ее и легла
спать. Но у бедной девушки не сон в голове: душа взволнована, сердце бьется,
в комнате душно; так бы и дохнула свежим воздухом.
- Когда же после? - повторяла Сашенька. - Когда мне было после
прийти?.. Ах, как голова болит!.. Пойду в сад...
И она обулась, надела капотик, прислушалась, спит ли няня, осторожно
отворила дверь и вышла. Сени запирались задвижкой.
Из сеней два шага до садика. Ночь светлая, прекрасная. Только что она
подошла к липе, под которой старый Борис устроил ей дерновую скамью, вдруг
что-то зашевелилось.
Сашенька затрепетала от страха.
- Это вы? - тихо проговорил Порфирий, бросаясь к ней из-за куста и
схватив ее за руку.
Сашенька долго не могла перевести духу.
- Чего ж вы испугались?
- Так, что-то страшно, - проговорила Сашенька.
- Страшно? Отчего?
- Так.
- А я ждал-ждал, ждал-ждал.
Держа друг друга за руку, они присели на дерновую скамью и долго молча
всматривались друг в друга с каким-то радостным чувством.
- Ах, как хорошо мне с вами! - сказал Порфирий.
- Ах, и мне как хорошо! - произнесла Сашенька, приклонясь на плечо
Порфирия.
Высвободив руку из бабушкина салопа, который был на нем, он обнял
Сашеньку, приложил свою щеку к ее горячему лицу и поцеловал ее.
- Ах, если б всякий день нам быть вместе!
- Дедушка меня никуда не пускает, - сказала Сашенька, вздохнув.
- Экой какой! И меня бабушка никуда без себя не пускает.
- Экая какая!
- Да, ей-богу, это скучно!.. Вот с вами как бы мне весело было.
- И мне, - произнесла тихо Сашенька.
И они обнялись.
- Как вас зовут?
- Сашенькой. А вас?
- Меня зовут Порфирием.
- Как же это так? Такой святой нет у дедушки в календаре, - сказала
Сашенька, которая и по дедушкину календарю, и по напоминанью няни знала
наизусть всех святых и все праздники.
- Как нет? - отвечал Порфирий. - Нет есть; у бабушки в святцах есть.
Мои именины 26 февраля, в день святого отца Порфирия архиепископа. И дедушка
у меня был Порфирий.
- Мужское имя!
- А какое же? Что я, девушка, что ли? Я не девушка.
- Ах, боже мой! - вскрикнула с невольным чувством испуга Сашенька,
отклоняясь вдруг от плеча Порфирия.
- Что такое? Чего вы испугались? - спросил Порфирий, осматриваясь
кругом. - Какие вы боязливые... Не бойтесь!.
- Пустите, - проговорила Сашенька.
- Куда, Сашенька? Нет, не уходи, пожалуйста!
- Пустите, пустите! - проговорила Сашенька, и, вырвавшись из рук
Порфирия, она быстро побежала вон из саду.
- Сашенька! дружок! послушай! - крикнул вслед ей Порфирий. Но Сашенька
уже дома, испуганная, взволнованная.
IV
На другой день няня, удивляясь, что барышня заспалась, вошла в ее
комнату. Сашенька, вместо спокойного сна, лежала в какой-то болезненной
забывчивости, лицо ее горит, дыхание тяжко.
Няня перепугалась; не горячка ли, подумала она. Но Сашенька очнулась, и
пылкий жар лица заменила вдруг бледность, живой взор стал томен, и все она
как будто чего-то ищет и не находит.
Когда в мезонине соседнего дома раздается напев ее песни, Сашеньку
бросит в огонь; как испуганная, она вскочит с места и не знает, куда ей
идти.
Так прошло несколько времени. А между тем старушка, бабушка Порфирия,
отдала богу душу. Она водила его с собою только в храм божий да к своим
старым знакомым обвязанного, окутанного. Теперь он свободен, хозяин дома, а
располагать собою не умеет, его понятия обо всем - еще детские понятия.
Привычка к безусловной покорности бабушке передала его в распоряжение
дядьке Семену и бабушкиной ключнице Дарье. Старая Дарья видела в нем еще
ребенка и хотела водить его как ребенка, по обычаю бабушки; но Семен твердил
ему по-свойски:
- Что вы, сударь, бабитесь, стыдно! И то бабушка-то вас продержала в
пеленках, покуда все невесты ваши замуж повышли!
Слова Семена быстро подействовали на молодого человека, и он
приосанился, как будто вдруг подрос. С потерею детских чувств исчезло в нем
и страстное желание познакомиться с хорошеньким соседом. Он перестал
напевать заунывную песенку Сашеньки.
По завещанию бабушки ему следовало навестить одного из дальних
родственников, который обещался определить его на службу.
Вот Порфирий и собрался к нему. Семен, сходив за извозчиком, начал
одевать своего молоденького барина и, по обычаю, разговаривать сам с собою:
- Эка, ей-богу, кажется, живые люди, а похлопотать о похоронах некому.
- О каких похоронах? - спросил Порфирий.
- Да вот в соседском доме старик-то умер, а кругом-то его кто?
Молоденькая барышня-внучка, да дура старая баба, да старый хрен слуга;
туда же в гроб глядит.
- Где это, где? В каком соседском доме?
- Да вот рядом, через забор. Что за внучка-то, что за девочка, ах ты
господи!
- Тут рядом? с мезонином-то? Какая же внучка? У этого старика
молоденький внук.
- Вот! Я своими глазами видел барышню. Что это за раскрасавица такая!..
Плачет!..
- Семен, пойдем посмотрим, - прервал Порфирий, - сделай милость,
пойдем!
- Да пойдемте, пойдем, отчего ж не сходить. Оно, по соседству,
следовало бы и помочь в чем-нибудь. Барышня-то молодая, а крутом-то ее что?
Порфирий схватил шляпу и побежал. Семен за ним, на соседний двор.
Сквозь толпу гробовщиков, стоявших в передней, трудно уже было
пробраться. Ни в одном роде торговли нет такого соперничества и перебою.
Старый Борис, отирая слезу, бранился с ними.
- Что, брат, что просят? - спросил его Семен.
- Пятьсот рублей за гроб! Мошенники!
- Не за гроб, сударь, а за покрышку, дроги и мало ли что.
- Ты молчи, воронье чутье! Барин только что заболел, а уж эта рыжая
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг