убегал бы, падал бы и лязгал).
Гнев, что его план не удается. Разочарование, потому что не удавалось
потешиться своей властью, подчеркнуть свою значительность. Страх, потому что
кто его знает, а вдруг этот бич-бичом и правда окажется инспектором
угрозыска и мужику за это что-то будет?
- Ну-у... Петр Филиппович Янкелев, вот кто я. Заготконторы я хозяин.
Судя по выражению лица, сейчас-то и должна была последовать сентенция,
что защищать заготконтору и все ее несметные сокровища Петр Филиппович готов
до самой последней капли крови. И Павел опередил:
- Пистолет где покупали, Петр Филиппович? Уверены, что он не "мокрый"?
А то недавно одного я загорать лет на десять отправил, а он клянется и
божится, что "машинку" у бича купил. Вы его как, в упаковке брали или
стреляный уже?
И Петр Филиппович, полуоткрыв рот, опустил ствол, и теперь он смотрел
уже не Павлу в грудь, а куда-то в угол заготконторы. А потом Петр Филиппович
зачем-то заглянул в ствол собственного оружия, ухмыльнулся и пожал плечами.
- Так, значит, "грязное" оружие? Понятно. На вашем месте я завел бы
официальное, по лицензии, а то ведь не ровён час... У меня вот есть знакомый
завмаг, он завел, знаете, "беретту". Не видали?
Ствол пистолета прочно уставился вбок, Петр Филиппович полуоткрыл рот,
и Павел сделал большой шаг вперед и не то чтобы схватил, то будет сильно
сказано, а просто взял левой рукой за ствол ТТ, а правой размахнулся и даже
без особого усилия двинул Янкелева по башке, ребром ладони выше уха.
ТТ успел с диким грохотом выпалить, выстрел снес угол стола, а потом
Павел рванул его на себя, и Янкелев свалился.
- А ты не обижай проезжих, дядя!
Павел положил пистолет в карман, вытащил из рюкзака веревку и аккуратно
связал дурака, прикручивая его к собственному стулу. К концу процесса Петр
Филиппович оклемался и что-то, кажется, забормотал. Будучи гуманен и от
радости, что просто отделался, Павел даже насадил ему очки на нос.
А Бродов, говоря откровенно, был способен его придушить. И не потому,
что если бы не кое-какие навыки, он сейчас валялся бы на давно не мытом полу
этой долбаной заготконторы с дыркой в грудной клетке или в черепе.
Но он же двое суток спешил к людям! Он боялся медведей, волков, он
боялся потеряться, сломать ногу, сгинуть в мире, где нет человека. А мир
людей встречал его... кем? Этим скучным, нелепым болваном и его
неряхой-женушкой. И чем? Необходимостью дать по башке своему
собрату-человеку. Как увидеть, так сразу и дать! К тому же даже дал по башке
он как-то очень неудачно - сгибать руку стало больно, в тыльной стороне
ладони нарастала пульсирующая боль, и его раздражения это не уменьшало.
Обидно было пройти столько таежных километров, добраться до людей и,
получается, только для того, чтобы отбить руку об этого поганца.
Паша поднял трубку телефона, аппарат отозвался чудным, радующим душу
звонком. И в тот же момент словно бы желчь разлилась во рту у Павла или как
будто во рту у него оказался огромный лимон без сахара.
Самое обидное, оказывается, было не в отбитии руки... Самое обидное
было совершенно в другом. Павел только сейчас сообразил, что его победа -
чистейшей воды фикция, и только. Он все равно не может позвонить, потому что
он не знает местных кодов. Иногда, конечно, райцентр, а то и сам Карск
отзывается на "22", но этот вот не отзывался. А Павлу нужен был Карск и
только Карск.
Самое красивое, конечно, было бы оставить Петра Филипповича посидеть
немного одного, чтобы поразмыслил о смысле жизни. Наверное, даже не надо
было бы оставлять этого говнюка надолго, наверное, хватило бы часа или двух,
чтобы он предался размышлениям и постиг бы смысл прихода Бодхисатва с юга, а
также глубокий смысл и несомненную пользу взаимной помощи людей. Но не было
у Паши даже часа. Даже на такое душеполезное дело, как помощь Петру
Филипповичу в делах самоусовершенствования. Потому что совершенно
неизвестно, что происходило сейчас возле маленького зимовья по ту сторону
перевала.
И потому Павел тяжело вздохнул, покачал головой и вытащил из
засаленного кармана еще один предмет из старой, полузабытой жизни,
удостоверение лейтенанта угрозыска.
- В общем, давайте, Петр Филиппович, без ненужных осложнений, ладно? Я
не буду вспоминать, как вы пытались убить должностное лицо при исполнении.
Меня то есть, - при этих словах Павел выразительно скосил глаза в сторону,
где пуля снесла угол стола и разворотила угол комнаты.
- А ежели ты этот... беглый? Кто тогда будет отвечать?
- Давай так, Петр Филиппович. Сейчас я поговорю с начальством, а потом
трубку дам вам. Годится? А номер телефона можете проверить. Если есть где.
Это личный телефон главы угрозыска Карской области, и выполняю я его
задание. А если я наврал, оплачу разговор до копеечки. Идет?
- Ты, ты тоже - на должностное лицо...
Наезжать на Павла Петр Филиппович явно боялся, но уж очень грызли его
сомнения. Бродов долго, тягостно вздохнул. Так горестно, тягуче, чтобы даже
идиота проняло. И долго смотрел на Петра Филипповича в упор. И еще раз
тяжело, длинно вздохнул.
- Ну, значит так, Петр Филиппович... Если вы мне помочь не хотите,
звоню я в уголовный розыск. Там, как я понимаю, с нетерпением дожидаются как
раз вот этого оружия. Того самого, с которым вы соизволили напасть на
должностное лицо. Решайте сами. Если вы мне такой малостью помочь не хотите,
так что ж...
И, быстро подойдя вплотную, приставив к жирной груди Петра палец:
- Ну, решайте!
- Да что там... решайте, решайте, - плаксиво заныл Петр Филиппович. -
Что вам надо-то? Ну что?!
- Значит, мы звоним не по вашему поводу, верно? А по моему, так? Петр
Филиппович, я и правда пришел с Исвиркета. Там и правда погибает несколько
человек, выполняющих важное правительственное задание.
Павел снял телефонную трубку. Между прочим, продолжая рассказывать:
- Код Карска от вас какой?
- От нас в Карск не позвоните... нужно в Туорманск, это 60 - 12... А
оттуда уже заказ.
- Так вот, Петр Филиппович, враги уничтожили нашу рацию - прямое
попадание, представляете? И мы оказались без связи.
Рассказывая всю эту чушь, Павел набирал код, и трудно описать его
восторг при звуках недовольного девичьего голоска:
- Алло... вас слушают, да говорите же...
Впрочем, крик радости Павел Бродов сдержал без особенного труда -
уроком послужила эйфория, пережитая перед факторией.
- Девушка, можно Карск?
- А вы откуда?
- Из Бриндакита! Можно? Поскорее бы!
- Да можно... В Карске номер? Ожидайте.
- А вы... Вам номер Бриндакита нужен? Знаете?
- Не болтайте, конечно же знаю.
- А как вас зовут?
- А, много вас таких. Олей зовут. Ожидайте.
Можно было, конечно, и развязать Петра Филипповича, да не хотелось.
Пусть сидит и самоусовершенствуется, рефлексирует. А то руку об него
отбивай, об засранца.
- Так представляете себе, Петр Филиппович! Пуля-то в рацию срикошетила
и в лоб!
Здесь Павел от души шарахнул по крышке стола - левой, здоровой рукой, и
Петр Филиппович, к его радости, нервно вздрогнул.
- И представляете что, Петр Филиппович? Пуля-то - сплющилась!
Сплющилась, Петр Филиппович! А лоб? - Павел бросился к Петру Филипповичу, и
тот, как сумел, отшатнулся. - Представляете, лоб - хоть бы что! Вот если бы
мы, скажем, попали бы из карабина вам в лоб, Петр Филиппович...
Представляете?
И чтобы тот лучше представил, Павел вскинул карабин, поставленный было
в сенях.
- Как думаете, если сразу в лоб, то что скорее сплющится, почтеннейший
Петр Филиппович, а? Что подсказывает ваша интуиция?
- Развяжите меня лучше, - тихо проскулил перековавшийся Филиппыч. - Вы
же уже позвонили. И я больше, я больше не буду...
Вообще-то, развязать было пора, но Павла уже понесло. В конце концов,
надо же было и правда проучить этого убогого. Может, правда
самоусовершенствуется?
- Не-ет, почтеннейший Петр Филиппович, не-ет! Совсем даже не время вас
развязывать, уж поверьте! Оч-чень! Оч-чень уж вы тут у нас загадочная
личность, Петр Филиппович! На работников угрозыска бросаетесь, сидите тут
один черт знает сколько времени, а чем занимаетесь, кто знает? Кто знает, я
вас спрашиваю, Петр Филиппович? А может, и не Филиппович? - шагнул к
привязанному Павел, обвиняющим перстом ткнул в очкастую физиономию. - А
может быть, вовсе не Петр?!
- А-ва-ва-аааа...
То ли Петр Филиппович лишился дара членораздельной речи от удивления и
ужаса, то ли он просто не успел произнести нечто имеющее смысл, но Павел не
дал продолжать.
- А?! Что?! Непонятно! Не слышу! - начальственно окликал Павел,
прогуливаясь по кабинету. Физиономия Петра Филипповича приобретала
помидорный оттенок.
И тут раздался телефонный звонок... Такой родной, знакомый зуммер,
многократный, короткий клич межгорода; зуммер, зовущий так ко многому, так
многое обещающий, что Павел с придушенным воплем ринулся к телефонному
аппарату и уже плевать хотел на трусливое сипение Филиппыча.
- Карск заказывали?
- Да!
- Говорите.
- Евгений Михайлович?! Вы?!
Мгновение стояла тишина, а потом раздался голос Бортко. Нельзя сказать,
что звучный и красивый, нет. И очень многие дали бы немало, чтобы больше
никогда его не слышать. Но для Павла этот голос был таким родным, таким
милым, что буквально вышибал слезу.
- Куда ты девался, сынок?!
- Долго рассказывать... Докладываю по порядку. Целью экспедиции было
найти живых мамонтов. Вернее, проверить, есть они или нет. Лагерь стоял
возле озера Пессей, в устье реки Коттуях, там мы и прочитали письмо Тоекуды.
А сейчас мы на Исвиркете, в зимовье, в двадцати километрах от устья. На
нас напали. Мы потеряли телефон. Я пешком шел два дня, пришел в Бриндакит.
Звоню вам из Бриндакита.
И вот тут-то Павел растерялся. До сих пор ему казалось, что достаточно
позвонить, и все решится само собой. Все станет ясно, толково и никаких
проблем уже не будет. А теперь встал простейший вопрос - что, просить
Ведмедя прилететь сюда самому? Или просить выслать отряд?
И Павел закончил вяло, без конкретики:
- Жду ваших указаний.
- Все целы?
- Мишу Будкина взяли в плен.
- Противник известен?
- Люди Чижикова.
- А ну-ка, расскажи подробнее. На вас там, говоришь, напали?
- Да. Наш лагерь на Коттуяхе захватили, когда мы были на маршруте.
Лагерь взяли и Мишу Будкина в плен. Он оставался стеречь. Снег запер нас в
зимовье на Исвиркете.
- Почему всех понесло на Исвиркет? Мамонтов нашли?
- Нашли, но не живых, два трупа.
- Настоящих трупа, как березовский?
Павел мог и ошибаться, но в этот момент в голосе Бортко впервые
прозвучала нотка самого неподдельного, самого живого интереса. И кому же,
как не Павлу Бродову, можно было все это понять. Трупы, преступления,
нападения, сотовые телефоны - все это, в конце концов, бытовщина, не более.
А тут - мамонты! Самые настоящие, хотя, к сожалению, мертвые... Тут не эта
скукотища, с трупами бичей или бомжей или в лучшем случае с опознанными, с
заказными.
- Самые настоящие, Евгений Михайлович! Сам видел! - Тут Павел вдруг
представил, что Бортко окончит разговор, и заторопился, заспешил: - Так что
мне делать, Евгений Михайлович?! И как можно помочь экспедиции?!
- А что тебе понимать, Паша? Тут вроде ты сидеть немного можешь? В
Бриндаките?
- Могу, а...
- Подожди, не пыли... Провести до Исверкета сможешь?
- Обижаете... Конечно, проведу.
- Ну вот сиди и жди. Часа через четыре буду.
В трубке зазвенела тишина...
Дело было сделано. Приказ получен. И даже издеваться над Филиппычем уже
не было моральных сил. Петр Филиппович молча и преданно смотрел на Павла,
сидя почти по стойке "смирно", насколько позволяла веревка.
- Петр Филиппович, - серьезно сказал Павел, - на первый раз я вас
отпущу. Но имейте в виду, что через несколько часов здесь будет половина
всего Карского ОМОНа.
Интересно, что подлянок больше не было. Филиппыч повел кормить, и
оказалось, что даже водка есть. Жена - та сама странная дама в
полузастегнутом халате - собирала на стол. У нее здесь гостила сестра, с еще
более северной внешностью. Еда была местная, а русских блюд типа грибков или
моченой ягоды не было совершенно. Дамы не общались с гостем, подавали
строганину и резали ее ужасно ловко. Передвигались они с легкостью привычных
к пересеченной местности, а застегнуться и не подумали с наивностью детей
природы.
И при этом в речи сестер было что-то ужасно знакомое... то-то знакомое
с детства, полузабытое, и уж, конечно, не отсюда. Интонации, акцент - все
было местное. Но вот слова... Где-то Павел слышал такие. И стоило ему,
чокнувшись с Филиппычем, засосать свою первую водку, как вдруг все встало на
свои места!
- Was ist das "Messer"? - выплеснул Павел свои школьные познания
немецкого. Словно выдохнул выхлоп от водки.
- Das ist ein Messer, - показала нож одна из женщин.
- Ой, девочки, так вы из немцев! То-то я слышу знакомое.
- Мы не из немцефф... Мы это... Мы есть рода Дучьцынтыр...
Но "лампочка" все еще горела в голове у Павла, и он делал правильные
выводы.
- А отец у вас был немец?
- Нейн...
- А дед?
- У нас деты... У всех в роду деты - да, немьец. Немьец в тундре жил,
олешка заводил - получился род Дучьцынтыр.
Становилось относительно понятно. Павел не первый раз сталкивался с
отголосками этой старой и страшной истории. В Российской империи жили
немцы... Много немцев, больше двух миллионов человек. Предки части из них
переселились в Россию еще при Екатерине II, им давали землю по Волге, на
Алтае. Другие жили в Прибалтике со времен завоевания земель эстов и ливов
Тевтонским и Ливонским орденами; эти земли вошли в состав Российской империи
в XVIII веке, после Петра I.
В XX веке СССР начал войну с Германией. И немцев - миллионы ни в чем не
повинных, чаще всего - вполне лояльных России людей, готовых даже воевать с
нацистами, ссылали сюда, в тундру. "Ссылали" - это не совсем точно, потому
что людей, набитых в трюмы барж, "сбрасывали" вниз по сибирским рекам.
"Сбрасывали", кстати, это официальный термин тех времен. Так и писали
тогда - "за навигацию сброшено столько-то барж с таким-то количеством врагов
народа".
Сбрасывать старались под осень, прямо на обледенелые берега, без всяких
средств к существованию, без продуктов - умирать. К весне из сотен людей
выживало несколько сильнейших мужиков. У большинства и могил не было - зимой
хоронить невозможно, а весной начиналось гниение сотен трупов, и похоронить
их оставшиеся все равно не смогли бы. И эти... "счастливчики", дожившие до
весны живые скелеты, разбегались от несущих заразу трупов близких и родных.
Они пристраивались в заготконторы, на валку леса, становились чернорабочими.
А кто-то прибивался к ненцам жить, бежал из обернувшегося адом
"цивилизованного" мира; эти учились разводить оленей, охотиться на дикого
зверя.
Из смеси немцев и тундровых жителей возник целый оленеводческий род.
Языком его стал немецкий - все же более гибкий и сложный. Слова, отражавшие
охоту, оленеводство, вошли в язык от ненецкого, и только. И в наше время под
сполохами северного сияния вполне можно услышать беглую немецкую речь от
людей в меховых одеждах, с широкими монголоидными лицами.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг