половины 30-х годов: конфликту между поющим радостные песни и строящим
социализм обществом и мириадами иностранных шпионов и вредителей, которые
это строительство срывают.
Я не знаю, насколько принципиальным и продуманным было это решение, но
результат его остался фактом истории и литературы. Отказавшись от показа
драматической борьбы советских чекистов и пионеров с иностранными агентами
и вообще лишив свои романы конфликтных ситуаций, Беляев начал быстро терять
популярность. Да и понятно: своеобразное общественное мнение
распространялось и на вкусы редакторов, и на вкусы читателей, в массе своей
также убежденных, что страна окружена и набита врагами, как пирог маковыми
зернами.
7.
Наибольший интерес в ряду опытов советской социалистической утопии
представляет, по моему разумению, роман не только целиком не
опубликованный, но и недописанный. До недавнего времени о нем вообще знали
немногие. История его создания такова.
В апреле 1937 года умер писатель Илья Ильф. Творческий союз Ильи Ильфа
и Евгения Петрова, менее чем за десятилетие вознесший писателей на вершину
нашей литературы, трагически распался.
Как известно, Ильф и Петров прославились на рубеже 20-х годов романами
"Двенадцать стульев" и "Золотой теленок", а затем, после некоторого
официального колебания, были пригреты, приручены властями, определены для
писания фельетонов в "Правду", и все их попытки вернуться к настоящей
литературе оставались на уровне записных книжек. Время сатиры миновало -
смеяться в государстве победившего тоталитаризма было не над чем.
Отражением настроений писателей, их кризиса стали записные книжки
Ильфа, написанные им в последние годы жизни. Книжки проникнуты грустью,
разочарованием и горечью.
После смерти Ильфа Петров продолжал работать в "Правде", занимался
издательскими делами. Он отыскал себе соавтора (видно, стереотип работы
вдвоем довлел над ним). Им оказался драматург Мунблит. Новое соавторство
было куда ниже уровнем, чем прежнее. Вместе с Мунблитом Петров написал
несколько киносценариев популярных предвоенных комедий.
Но никто не подозревал, что в самом деле, как только появляется
возможность, Петров пишет фантастический роман.
Несмотря на то, что книга не была завершена, и лишь часть глав и планы
ее опубликованы в 1965 году, через четверть века после гибели Петрова, да и
то в специализированном литературоведческом издании "Литературное
наследство", степень воплощения авторского замысла такова, что роман можно
рассматривать как литературное явление, имея в виду не столько результат,
сколько намерение.
Эта вещь, названная Евгением Петровым "Путешествие в страну
коммунизма" и определенная жанрово как "публицистический роман", есть
очевидное завершение тенденции советской положительной утопии. Она -
безусловное достижение в этом направлении и в то же время очевидный
литературный провал автора.
Петров писал свой роман полтора года перед началом Отечественной войны
и оставил его лишь потому, что война вмешалась в ткань романа, сделав его
бессмысленным, ибо главным постулатом книги было утверждение: Советский
Союз не примет участия во второй мировой войне.
Действие романа происходит в 1963 году. В этом видится определенная
шутка судьбы - публикация именно в те годы, к которым относится действие.
По сюжету романа к этому времени в нашей стране уже должен был наступить
коммунизм. Я допускаю даже, что полное игнорирование критикой и
исследователями фантастики такого любопытного факта, как публикация
отрывков фантастического романа, принадлежавшего перу известного мэтра
советской литературы, вызвана почти комическим несоответствием прогноза и
действительности.
Этим же, похоже, объясняется и тот факт, что исследователи при
публикации романа поостереглись обнародовать первые четыре главы,
рассказывающие о событиях прошедшей эпохи в масштабе всей планеты, а
ограничились лишь теми главами, в которых Петров размышляет о конкретике
советской утопии.
Что можно сказать о романе в целом? Он скучен в тех главах, что
опубликованы, и, без сомнения, столь же тосклив в остальных написанных.
Более того, судя по планам так и не написанных глав, он должен был
оставаться тоскливым до самого конца.
Будучи профессиональным литератором и мастером создания конфликта в
произведении, Петров отлично понимал: движущей пружиной сюжета может быть
только конфликт между людьми. Разумеется, если бы время действия его
фантастического романа приходилось на рубеж 40-х годов, он мог бы ввести в
него диверсантов и шпионов, что и делали его коллеги. Но Петров перенес
действие романа в коммунистическое общество, внутри которого настоящих
конфликтов быть не должно. А если они есть, это либо
конфликты-недоразумения, либо конфликты, как вскоре будет сформулировано,
"хорошего с лучшим". Нельзя же считать конфликтом романа поиски героем в
Москве несчастного человека, которые завершаются сомнительным успехом:
единственным несчастливцем оказывается драматург, пьеса которого
провалилась.
Петров выходит из положения так же, как будут выходить продолжатели
его дела в послевоенные годы (не ведавшие о наличии предтечи). 'Он разводит
оппонентов по разные стороны государственной границы. Он оставляет
проклятому капитализму возможность догнивать в пределах США, а носителям
догнивания разрешает приехать в страну победившего коммунизма, чтобы воочию
увидеть, что же они потеряли.
Стремясь соблюсти видимость объективности и в то же время дать
максимально подробную картину коммунистического общества, Петров
предоставляет читателю возможность увидеть мир будущего глазами
американского прогрессивного журналиста, простака, для которого достижения
советских людей сказочны. То есть писатель показывает путешествие во
времени без путешествия во времени: американец Юджин Питерс как бы
представляет мир прошлого и, подобно читателю, никогда ничего толком не
слышал о мире коммунистическом.
Если Питерс слушает и наблюдает, наблюдает и восхищается, то его
соотечественник мистер Спрингфилд подводит под эту идею логическую базу.
Старый дипломат Спрингфилд некогда немало напакостил Стране Советов, но
теперь раскаялся: впечатления от нашей страны заставили его пересмотреть
свои жизненные позиции. Вот, к примеру, отрывок одного из его бесконечных
монологов: "С коммунистическими идеями я очень слабо знаком, но довольно
хорошо изучил внешнюю политику Советского государства. Я следил за ней
иногда с удивлением, иногда с неудовольствием, но чаще всего с
восхищением... В любом дипломатическом действии всегда заложены две мысли -
одна явная и другая тайная. Мы думаем одно, говорим другое, а делаем иногда
третье. Советские дипломаты открыли совершенно новый принцип, которому
неизменно следуют. Они всегда говорят то, что думают, и делают то, что
говорят. Они ни разу не потерпели ни одного поражения...".
Панегирик советской внешней политике, вложенный в уста раскаявшегося
иностранца, относился не столько к будущему, сколько к 1940-1941 годам,
времени написания романа, и был чистой конъюнктурой: автор знал о
"подвигах" нашей дипломатии не понаслышке. Но и обвинять писателя в
намеренной циничной лжи вряд ли справедливо. Петров словно грезит наяву: он
придает своему фантастическому обществу будущего те идеальные черты,
которые не нашли воплощения в реальной жизни.
Действие книги словно бы происходит в параллельном мире, где желаемое
стало явью.
Но в каком именно виде представляет Петров себе это "желаемое", и
насколько далеко ушел он от утопии 30-х годов?
Перечислим, чего же добьется Советский Союз за четверть века.
Во-первых, Москва - центр мировой моды. Встречающая героев "московская
американка" сообщает: "Для России вы одеты слишком экстравагантно и... не
очень... модно...". Моду диктовала Москва, как диктовал ее когда-то Париж,
а потом Нью-Йорк".
Поезда в СССР ходят со скоростью двести километров в час.
Купе в них рассчитано на одного пассажира, в каждом купе туалет и
горячий душ. Есть в каждом поезде также вагон-библиотека и вагон-веранда.
А что предстает взору за окнами поезда?
Бетонные дороги, обсаженные фруктовыми деревьями; рекламы нет, они
запрещены, поскольку уродуют пейзаж.
Вот и Москва. Подземный вокзал: "Высокие своды, освещенные розовым
светом, платформы, разделенные розовыми колоннами... В нем носился легкий
запах одеколона и хорошей кожи...".
Наверху такой же зал, но отделанный голубым мрамором.
Над Москвой металлическая статуя Ленина, видимая в радиусе ста
километров. В каждом доме ресторан или кафе - все бесплатно. Посетители в
вечерних костюмах. Гардероб не охраняется. Город пересекают три магистрали:
Измайловский парк - Ленинские горы, улица Горького - завод Сталина,
Останкинский парк - Серпуховское шоссе. Подземные гаражи под каждым домом.
Путь к коммунизму шел через пятилетки: пятилетка дорог и транспорта,
пятилетка изобилия, пятилетка обслуживания, пятилетка воды и электричества,
пятилетка комфорта и, наконец, пятилетка роскоши.
Как пришли к коммунистическому распределению? "Каждый новый товар,
который предполагалось выдавать бесплатно, надо было заготовлять в
гигантском количестве, значительно превосходящем нормальную потребность
людей. Потом они привыкали, и производство входило в норму. Все основано на
том, что человек быстро привыкает брать ровно столько, сколько ему надо".
В Америке людьми движет стремление к деньгам и власти. В СССР "нами
движет стремление к славе. Самое важное - это науки и искусства. Ими
занимаются все".
Частной собственности нет, но есть слово "мой" - моя библиотека.
Ранее общество делилось на классы и надстройку - интеллигенцию. В
коммунистическом обществе исчезли классы и осталась надстройка - все
интеллигенты.
В Сибири уничтожен гнус, что сделало привлекательной жизнь в этом
краю.
"В обслуживании нет слова "нет". Любой товар доставляется на дом в
течение часа".
В романе приводятся такие восемь заповедей коммуниста:
"1. Никогда не лги ни людям, ни самому себе. 2. Помни, что ты слуга
общества и должен трудиться для него. 3. Крепко держи свое слово. 4. У тебя
может быть только один враг - враг общества, личных врагов у тебя не может
быть. 5. То, что ты делаешь для общества, ты делаешь для себя. 6. Будь
почтительным сыном старшему, верным братом сверстнику и нежным отцом
младшему. 7. Справедливость есть высшая добродетель коммунизма. Будь
справедлив. 8. Будь готов в любую минуту броситься человеку на помощь.
Понятия же "не укради, не убий, не пожелай чужого" вымерли, так как
никто такими вещами и не помышлял заниматься".
Можно долго продолжать список достижений коммунистической утопии - в
заметках и набросках романа их множество. Но, составляя этот список,
невольно обращаешь внимание на то, что, в отличие от предшественников,
Петров куда больше места уделяет не достижениям техники, а моральным
проблемам. Техника - как бы вчерашний день утопии. Определенный уровень ее
развития подразумевается сам собой, но она не самоцель, а лишь средство для
достижения цели: чтобы все могли создавать картины и симфонии. Воображение
Петрова весьма в этом ограничено. Оказывается, что далее телевизора и
скоростных поездов общество не продвинулось и не нуждается в прогрессе.
Статичность коммунистического будущего отрицает бунтарство и движение
мысли. Как ни странно, это общество счастливых потребителей, которые пишут
стихи. Построено оно словно от противного. Будто автор посмотрел вокруг и
подумал: как плохо, что мы стоим в очередях! Давайте же выпустим много
товаров и будем получать без очереди и даже бесплатно!
Но любопытно отметить, что при полном нравственном возвышении жителей
страны Коммунизма правительство его на самом-то деле понимает: эти
совершенства - лукавство. Петров не заметил - и проговорился. Читая, как
выбрасываются на рынок новые бесплатные товары, сразу понимаешь: не верят
счастливцы в изобилие, если бросаются толпами получать мыло или сахар и,
пока не забьют свои чуланы этим добром, не успокаиваются.
Как только читатель замечает это противоречие, он уже внимательнее
приглядывается к восьми заповедям.
Итак, заповеди "не укради, не убий и не пожелай чужого" - неактуальны.
Правда, неясно, входит ли пожелание жены ближнего в этот набор или жену
желать можно.
Зато из восьми действующих заповедей три повторяют одно и то же:
житель будущего - слуга общества. Враг общества - его враг.
Остальные заветы касаются, скорее, правил поведения: кидаться на
помощь, держать слово, уважать родителей и т. д.
Следовательно, мы имеем утопию, в которой каждый, нажравшись от пуза,
одевшись в самую модную одежду, пережив пятилетку изобилия и даже пятилетку
роскоши, пишет симфонии и играет на скрипке. Но оказывается, делается это
не для себя, а для общества, в ожидании момента, когда нужно будет дать
отпор врагам.
И чем дольше вдумываешься во все эти постулаты, тем более проникаешься
жалостью к писателю, который, стараясь экстраполировать в будущее
окружающий мир, вынужден был отрицать этот мир и в то же время стараться ни
в коем случае не противоречить его постулатам. Задача неразрешимая.
Трудно сказать, как бы выпутался из этих тенет Евгений Петров. Но
начавшаяся война заставила бросить работу над романом не только потому, что
победа коммунизма строилась на "честном партнерстве" Гитлера, не напавшего
на нашу державу, но и потому, подозреваю, что к этому времени Петров
серьезно увяз в романе и был рад обстоятельствам, заставившим его спрятать
опус в ящик письменного стола.
Это была последняя попытка...
"Малой кровью"
1.
Природа не терпит пустоты. И раз уж таковая образовалась в
искалеченной фантастике, ее надо было заполнять.
И тогда пришли новые авторы.
Большей частью это были молодые инженеры и техники, интересующиеся
движением науки, часто неискушенные в литературном труде и не вполне
талантливые, а то и вовсе бездарные. Некоторые из них сгинули, выполнив
свою роль. Другие стали известны и продолжали трудиться на ниве
фантастической литературы еще много лет, пережив катаклизмы общественной
жизни и проделав любопытную эволюцию к послевоенной "фантастике ближнего
прицела" и далее - в наши дни.
Какова была отличительная черта "новой волны" фантастики?
Прежде всего - ее чудовищно низкий художественный уровень. Но это не
столько вина ее, сколько беда. В который уже раз фантастика острее, чем все
другие виды литературы, отразила те социальные изменения, которые произошли
в обществе.
Изменился и сам читатель. Во второй половине 30-х годов читательский
уровень серьезно уступал уровню читательской квалификации десятилетней
давности. Дореволюционная интеллигенция была в значительной степени
истреблена. Ее место заняли люди, обученные профессиональным техническим
или административным навыкам, но за их пределами лишенные возможности
приобщиться к мировой культуре, так как дозировка образования была
достаточно скудной. Для этой новой аудитории, которая и составляла
большинство читателей молодежных и популярных журналов, совершенно неважно
было, как пишет писатель. Он должен был писать понятно и предлагать пищу,
уже усвоенную из газет, как бы иллюстрируя картинками тот образ мира, что
был впитан читателем. Даже если авторы и желали поведать о прогрессе в
науке, редактура немедленно давала им понять, что важнее сейчас отразить
более актуальную проблему - борьбу с внутренними и внешними врагами. Этот
феномен был на пользу именно плохим, но умелым писателям, которые
использовали страшный голод на остросюжетную литературу.
Произведения второй половины 30-х годов единодушно отражают теорию
враждебного окружения и обострения классовой борьбы, они кишат шпионами и
вредителями. Однако их служение сталинской пропаганде не следует понимать
узко: нельзя забывать, что образ мышления и круг информированности молодых
писателей были равны читательским. Они были в такой же степени порождением
эпохи. И не все без исключения хитрили и лукавили. Я уверен, что в
1937-1939 годах молодые писатели находились в убеждении, что страна и в
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг