словно авторы переписывали друг у друга частности будущего общества. И
понятно, почему это происходило. Бралась популярная фраза из учебника
политэкономии либо цитата из Маркса и разворачивалась в абзац. Литературой,
конечно, при этом она стать не могла.
"Каждый берет по потребностям", "Государство отомрет лишь при полной
победе коммунизма" и т.д. Писатели старались фантазировать так, чтобы не
сказать ни одного нового слова.
Обратимся для сравнения к двум утопиям.
Повесть Д. Дара "Ошибка доктора Пикеринга" была напечатана в журнале
"Вокруг света" за 1935 год.
Во врезе редакция писала: "Считая, что тема социалистического
будущего, входящая в жизнь с каждым днем, является неисчерпаемым материалом
для увлекательных художественных произведений, "Вокруг света" в ближайших
номерах вернется к этой теме".
...Оторванный от жизни американский ученый Пикеринг отправляется в
Карелию в 1927 году, обозревает ее и пишет проект освоения этого края.
Работа над 47-томным проектом заняла у него более 10 лет. И вот в 1938 году
он посылает его в Советский Союз. В проекте Пикеринг дает советы, каким
образом постепенно развить карельские ресурсы.
В ответ на это Пикеринг получает приглашение вновь посетить Карелию.
Он летит в самолете, просыпается, глядит вниз, видит весьма цивилизованные
пейзажи и спрашивает у соседа, точно как Рассеянный с улицы Бассейной:
- Это уже Латвия или все еще Голландия?
На что сосед, конечно, отвечает:
- Это Карелия.
И вот Хибиноград: "Железобетонно-стеклянные корпуса простираются до
самого озера, озаряемые рассыпанными звездами негаснущих прожекторов и
голубыми солнцами электросварки... На площадях простираются к облакам,
засасывая взор порфиром, ослепляя белоснежным мрамором, здания
правительственных, хозяйственных и культурных учреждений...". На стенах
зданий в другом новом городе -Медвежьей Горе "выпуклые буквы составляли
наименования помещающихся здесь учреждений".
На полях Карелии выращивается клубника и пшеница.
И вот Беломорско-Балтийский канал. "Через несколько минут самолет
пролетел над колоссальной красной звездой, упершийся двумя лучами в две
стенки последнего шлюза".
Посрамленный профессор отправляется обратно, выкинув сорок семь томов
своих рекомендаций.
Заверяю вас, что подобные утопии, начиная с 1934 года, печатались в
научно-популярных журналах регулярно. Среди них не было ни одной, которую
можно было бы отнести к художественной литературе, ни одной, которая
всерьез попыталась осознать будущее с точки зрения современности.
Не надо было осмысливать. Достаточно дать несколько розовых картинок,
в основном идущих от обратного. Если сегодня гремят трамваи, в счастливом
будущем трамваев не будет, если сегодня улицы плохо освещены, завтра они
будут освещены замечательно. Если сегодня дома деревянные, завтра мы их
построим из мрамора. Поглощение такой духовной пищи не требовало никаких
усилий, кроме необходимости преодолевать скуку.
Этот род утопии тихо вымрет перед началом войны и вновь возродится уже
в 50-х годах. Но на несколько ином уровне.
Литература превратилась в заклинание. Цель всех авторов одна - не
выйти за пределы установленной молитвы, а если на данный случай таковой
нет, то хотя бы не разойтись в чем-то с молитвой, установленной для другого
случая жизни. Так "творили" все: и авторы, уже писавшие фантастику ранее,
как А. Беляев или В. Никольский, и авторы, возникшие на волне Великого
перелома и сумевшие раньше и бодрее других закричать "Аллилуйя!", как Н.
Баскаков, Д. Дар, Н. Сотников и другие. Писали они схоже плохо, схоже
трескуче, и выхода из этого тупика не было.
Может возникнуть законный вопрос, а почему не нашлось ни одного
умельца, который смог бы создать нечто обобщающее, выйти за пределы
описаний архитектурных монстров или тружеников станка, которые вечерами
поют в опере и ходят на маскарады. Казалось бы, можно сделать шаг вперед и
постараться воспеть сталинскую утопию во вселенском масштабе.
Мне думается, что против возникновения такого произведения были
объективные причины. Во-первых, страх. Страх писателя ошибиться. Ведь как
только ты выходил за пределы положенного набора лозунгов уже существующей
утопии, ты должен был в самом деле подключать фантазию. Казалось бы, есть
прецедент - комсомольские утопии двадцатых годов. Но в тех фантазиях не
было страха ошибиться, выйти за рамки. Не было страха, одинаково владевшего
редактором и писателем. Даже мировую революцию не страшно было изобразить,
потому что прямого указания на мировую революцию не существовало.
И второе соображение: те люди, что ковали сталинскую утопию 30-х
годов, оказались бездарны или старались таковыми стать. Им просто не под
силу было подняться выше лозунгов - фантасты без фантазии.
Очевидно, благодаря этому сталинская утопия не состоялась. И сегодня
ее следы приходится раскапывать в пожелтевших журналах, на страницах
которых она прошипела и погасла, так и не вспыхнув.
Десятый номер "Вокруг света" за 1934 год открывается новым романом
Александра Беляева. Более того, на первой странице журнала есть и
фотография автора, что совершенно немыслимо, так как прежде на этом месте
публиковались лишь портреты вождей.
Роман, спешно написанный Беляевым, интересен тем, что он, как флагман,
должен был дать сигнал к перестроению кильватерной колонны.
Мне неизвестны собственные свидетельства Беляева о том, как он писал
"Воздушный корабль", но можно предположить, что до какой-то степени замысел
и даже исполнение - плод коллективных усилий редакции и писателя. Рождался
новый жанр - "фантастика периода государственной утопии".
Беляев как бы еще раз написал жюль-верновский роман "Пять недель на
воздушном шаре", только перенес его действие в 30-е годы, снял
драматические коллизии и поменял имена собственные. Об этом романе трудно
говорить как о фантастическом: он настолько лишен полета мысли, что даже
отстал от науки тех дней.
Молодые планеристы различных национальностей решают развить свою идею
о свободном планирующем полете в интересах народного хозяйства. Для этого
им доверяют громадный дирижабль "Циолковский", который в следующей главе
превращается в "Альфу", что говорит, по-моему, не только о спешке, с
которой редактировался и набирался роман, но и о том, что с запозданием
спохватились не называть дирижабль именем еще живого К. Э. Циолковского.
Цель героев - отыскать постоянные воздушные потоки над нашей родиной,
подобные пассатам и муссонам, и наладить, используя их, сообщения
дирижаблями между отдаленными районами, включая двигатели только в моменты
перехода из одной воздушной реки в другую.
Надо сказать, что к моменту появления романа обе его основные научные
идеи устарели. К середине 30-х годов доживали свой век последние дирижабли.
Новые не строили. Они уже уступили первенство в воздухе самолетам.
Возвращение к дирижаблям могло иметь смысл только в случае реальной
возможности существования воздушных рек. Однако к тому времени уже было
установлено, что над территорией нашей страны нет постоянных воздушных
потоков, тем более дотягивающихся до Северного полюса.
Может быть, романист компенсировал нехватку науки острыми коллизиями,
яркими человеческими характерами, изысканным стилем?
Ничего подобного. Роман нарисован настолько холодной, равнодушной
рукой очеркиста, что трудно поверить, будто он принадлежит художнику,
написавшему "Человека-амфибию" и "Голову профессора Доуэля"...
Более того, события, изложенные в романе, подчас не укладываются даже
в рамки обычной человеческой логики. Судите сами. Пролетая над пустыней
Гоби, команда "воздушного корабля" замечает человека в пробковом шлеме и
рядом мальчика в таком же головном уборе. Стоят они возле ящиков и машут
руками. Экипаж решает, что долг советского человека - помогать терпящим
бедствие. И вот "Альфа" опускается на территории Китая и подбирает
итальянского археолога вместе с примкнувшим к нему китайчонком. Умирающий
от жажды археолог Бачелли, которого ограбили и бросили проводники, просит
взять на борт дирижабля ящики с находками невероятной ценности, которые
археолог отыскал, следуя путем Марко Поло. После довольно долгой свары,
потому что дирижабль, как Боливар, "двоих не свезет", все же берут на борт
археолога, китайчонка и часть ценностей. И контрабандой вывозят в Советский
Союз (правда, героям не приходит в голову, что это контрабанда). Дирижабль
снова отыскивает воздушную реку и плывет над просторами нашей родины.
Археолог просит спустить его на землю. Но оказывается, то, что возможно в
пустыне Гоби, невозможно в нашей стране - экипаж категорически отказывается
хоть на минутку приземлиться и выпустить невольного пленника. При этом
выясняется: дирижабль настолько перегружен, что где-то над Сибирью
приходится сбросить один из археологических ящиков.
Я как читатель начинаю подозревать, что Беляев совершает такое насилие
над логикой и здравым смыслом потому, что итальянец в самом деле, конечно,
не итальянец, а если и итальянец, то фашистский шпион. О таких "итальянцах"
немало написано на соседних страницах того же журнала. В ином случае он для
сюжета вовсе не нужен. Особенно мои подозрения усиливаются, когда этот
итальянец выбирается из гондолы, чтобы поглядеть, не украли ли его
драгоценные ящики, и тут в него попадает шаровая молния, побрившая
итальянца, как в парикмахерском салоне.
Но меня обманули! Бачелли вовсе не шпион! Он самый настоящий археолог!
Посмеиваясь над своими подозрениями, я понимаю, что Александр Беляев,
допустивший на страницы романа подданного фашистского государства, который
при том оказывается не мерзавцем, совершил рискованный шаг. Конечно же,
этот итальянец совершенно не способен понять величие задач, стоящих перед
авиаторами, и все время беспокоился о своих паршивых коллекциях, к тому же
со слов китайчонка выясняется: он угнетал проводников, так что они
заслуженно ограбили и бросили его в пустыне.
Добравшись наконец до Северного полюса, герои начинают обсуждать
вопрос, ринуться ли им в дирижабле в воздушную Ниагару, отчего они могут
погибнуть и погубить аппарат. Конечно же, они решают ринуться - чтобы
показать пример другим. Чудом они остаются живы, правда, приходится
выкинуть за борт ящики археолога, к великому огорчению последнего. Он даже
чуть не умер, буржуазный бедняга! Но никто не желает облегчить его участь.
Оказывается, все знают, что содержимое ящиков спрятано в другом месте, и
наши герои кидались лишь пустыми ящиками. Но от итальянца, обливающегося
слезами, это скрыли - помучим буржуя! И только в последних строках романа,
уже во время торжественного митинга, с ясной улыбкой наши товарищи
разъясняют, что итальянец хотел покончить с собой. Такие вот шутки...
Я обратился к пересказу романа Беляева - первой ласточке фантастики
30-х годов, потому что в нем отчетливо проявились некоторые черты,
характерные для литературы последующих лет.
Первое: мы с осуждением говорим о фантастике "ближнего прицела" 50-х
годов. На самом деле основы ее были заложены именно в романе Беляева и
последующих опусах того же рода.
Второе: полностью изымается из фантастики любая социальная идея.
Общество, на фоне которого происходит действие, дается лишь штрихами, за
которыми угадывается все тот же идеализированный вариант окружающей
действительности. Также убрана и вся физическая сторона жизни героев,
которая могла бы потянуть за собой быт либо обращение к реалиям. Герои не
имеют родственников, земных проблем, и мысли их не выходят за пределы
газетных лозунгов. Это тоже станет законом фантастики последующих лет.
Третье: роман плохо написан. Он существует на границе художественной
литературы и плоского научно-популярного очерка. И поскольку мы знаем, что
Беляев умел писать гораздо лучше, становится понятным: примитивизация -
часть программы фантастики.
Четвертое: все персонажи романа - люди недалекие. Они делают глупости,
они ведут себя по-детски, они не способны к оригинальным мыслям. Ради
дешевого сюжетного хода Беляев готов разрушить логику и тот гуманизм, к
которому призывает, что особенно видно в историях с несчастным итальянцем.
Оглупление фантастической литературы - также необходимая составляющая
большинства произведений тридцатых годов. Когда же дело доходит до врагов
социализма и нашей страны, то глупость их вообще превосходит все разумные
пределы. Тенденцию эту последователи "позднего" Беляева разовьют сказочным
образом.
Пятое (положительное): от "Воздушного корабля" через последующие
романы Беляева тянется ниточка к предвоенной фантастике, для которой
первостепенна научно-техническая проблема, что генетически ведет к
послевоенной советской научной фантастике.
6.
Одним из основных факторов, позволявших Сталину удерживаться у власти
и оправдывать политику беспрерывных репрессий, было утверждение,
воспринимавшееся как аксиома, о существовании империалистического
окружения, поставившего своей целью ликвидацию первого в мире
социалистического государства.
Начиная с процессов 1937 года, шпионаж как главное занятие миллионов
людей становится обязательной частью мнимого преступления: все от премьера
до командующего оказывались агентами фашизма.
На втором месте в списке угроз шел японский милитаризм, и лишь с
большим отрывом следовали итальянские, английские и французские поджигатели
войны. Страна была переполнена шпионами, шпионы выглядывали из-за каждого
куста, гнездились на каждом заводе и в каждом учреждении. Они коварно
травили баранов в Киргизии, рвали рыболовные сети на Дальнем Востоке,
проникали в общество слепых и заполнили не только ряды эсперантистов, но и
филателию. Мальчики-пионеры, которые в начале 30-х годов доносили на своих
непутевых отцов-подкулачников, сменились в литературе пионерами, которые
выследили шпиона или диверсанта.
Разумеется, этот переход общества от убеждения, что через несколько
лет коллективизация и индустриализация приведут к раю на земле, к
уверенности, что сделать этого не удастся, ибо миллионы шпионов и
вредителей ставят нам палки в колеса, не мог не отразиться на литературе.
И, как всегда, в первую очередь, на ее наиболее чувствительном к социальным
проблемам отряде - фантастике, только-только встававшей на ноги после
Великого перелома.
На первое место в списке социальных нужд вышла необходимость
вооружиться, бдительно смотреть по сторонам, чтобы успеть обезвредить врага
столь дьявольски хитрого, что он смог спрятаться под каждой подушкой, в
любом письменном столе.
Вторая половина 30-х годов - отход фантастики от голого славословия и
розового оптимизма. Темы эти остались - куда деваться! Они дожили до наших
дней. Но перестали быть определяющими. Эта перемена в общественном сознании
дала определенный толчок фантастике.
В этом нет парадокса: литература движется вперед через конфликты -
людей, идей, общества... В начале 30-х годов фантастика оказалась
бесконфликтной. В романе Беляева "Воздушный корабль" нет даже ретроградов,
даже заблуждающихся, единственный противник - природа. Читателю отлично
известно, что, в конечном счете, человек сильнее стихии. Поэтому появление
в литературе второй половины 30-х годов допустимого и одобренного
противника - вредителя, шпиона, диверсанта, бывшего троцкиста - сразу
оживило действие.
Но надо сказать, что определенная аморальность использования именно
такой движущей силы для сюжета ощущалась любым крупным писателем. Если
обратиться к наиболее крупным произведениям реалистической литературы тех
лет, обнаружится, что за малым исключением настоящие писатели старались
игнорировать общественное безумие. Фантастике такая позиция "над схваткой"
была не по плечу. Она должна была оставаться отрядом "быстрого
реагирования". Фантасты оказались перед необходимостью выбора: либо ты
отказываешься от живописания живых людей в фантастическом антураже и все
внимание посвящаешь какому-нибудь технологическому новшеству, либо должен
изображать те проблемы, которые дает тебе действительность.
Отдавая должное Александру Беляеву, следует сказать, что он избрал
первый и материально невыгодный путь. В 1935 году он пишет, а в следующем
публикует "Звезду КЭЦ", значительно уступающую литературным произведениям
20-х годов, но отражающую интерес нового поколения инженеров и ученых к
современным научным проблемам. Беляев смог сделать большой, по сравнению с
"Воздушным кораблем" и фантастическими очерками, шаг вперед. Он пишет об
освоении ближнего космоса, о колонизации Луны, привлекая труды
Циолковского, с которым советовался и который был для него авторитетом. Но
пишет он в "жюль-верновской манере" - то есть начисто вычеркивает любую
конфликтность в отношениях между персонажами. Однако ни в "Звезде КЭЦ", ни
в последовавших, также относительно слабых, закатных произведениях Беляев
не обращается к официально объявленному главному "конфликту" второй
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг