деньги за то, что он не хочет читать, невозможно), заставил вернуть
фантастику в нашу страну. Исчезла она лишь на три года, но, возродившись,
уже не могла стать такой, как прежде.
Основные требования читателей в анкете: "Верните Александра Беляева".
Редакция была вынуждена признать, что это общее требование, и обещание было
дано.
Выяснилось, что именно Беляев, морально сосланный, подобно Суворову, в
свое Кончанское (в командировки на рыбные промыслы и строительство
Днепрогэса), нужен для "победы отечественного оружия". Возникла ситуация,
когда, кроме Беляева, писателей, готовых подхватить растоптанное знамя
фантастики 20-х годов, не оказалось. Для читателей "Вокруг света", большей
частью школьников, студентов и молодых инженеров, воспитанных уже при
советской власти, Беляев был кумиром, певцом науки, куда более интересным,
нежели Толстой с его марсианскими революциями, либо Грин с мечтой об алом
парусе. Это были жизнерадостные молодые люди, еще не поделившиеся на жертв
и палачей второй половины 30-х.
Возвращение Беляева еще не означало возвращение фантастики. Ведь
Беляев и те, кто должен был работать рядом с ним, были поставлены в жесткие
рамки правил старой детской игры: "Да" и "нет" не говорите, черного, белого
не берите".
Правила новой игры накладывали новые вериги на писателя.
И тут появилась первая советская утопическая повесть, которую
следовало рассматривать как указание свыше.
Повесть была написана не фантастом и даже не литератором.
Автором ее был напуганный своим меньшевистским прошлым и опалой у
некогда расположенного к нему Сталина публицист Карл Радек. Радек,
остроумный и изобретательный человек, решил ударить в литавры так нагло,
что даже Вождь застыл бы в изумлении.
Он написал фантастическую повесть "Зодчий социалистического общества",
в которой фантастическим был лишь подзаголовок: "Девятая лекция из курса
истории побед социализма, прочитанного в 1967 году в школе междупланетных
сообщений в пятидесятую годовщину Октябрьской революции".
Лекция была скачком в славословии, ступенькой в развитии жанра
панегирика Сталину. Это одно из первых произведений о вожде, где не
скрывается его божественное величие. Только прислушайтесь: "К сжатой,
спокойной, как утес, фигуре нашего вождя шли волны любви и доверия, шли
волны уверенности, что там, в мавзолее Ленина, собрался штаб будущей
победоносной мировой революции".
Радек не ошибся. Сталину "фантастическая" лекция действительно
понравилась. Отпечатана она была четвертьмиллионным тиражом, к тому же
частями или целиком перепечатана многими журналами и газетами.
Я думаю, хитроумный Радек отыскал важную деталь, которая порадовала
сердце вождя: он объявил всему народу, что в 1967 году Сталин будет жив,
здоров, славен, что все эти высокопарные слова будут произносить и тогда,
через тридцать четыре года после написания "лекции". Сталину в 1933 году
было пятьдесят четыре - ну, что ж, он кавказец, восемьдесят восемь - это
еще не возраст.
Была в "лекции" и еще одна хитрость, которую вождь, конечно же,
уловил, но пока оставил без последствий, и она внушила Радеку ложное
чувство безопасности: ведь автором-то "лекции" был Карл Радек, а значит, и
в 1967 году он будет славить вождя с трибун.
В самом-то деле к этому времени он будет уже почти тридцать лет как
замучен сталинскими палачами. "Лекция" его не спасла. Но сделала свое дело
в создании культа "небожителя".
В "лекции", кстати, употреблен эпитет, на котором все мы потом
воспитывались. Сталин там впервые назван "Великим зодчим социализма".
У Радека есть указание писателям-фантастам: все, что делается в
стране, - это воля Сталина, ум Сталина, решение Сталина. Следовательно,
любая альтернатива, любой вариант развития общества исключен.
И добро бы эту идею, губящую фантастику на корню, проповедовал лишь
Радек. Куда большим авторитетом для писателей был Максим Горький, который в
том же году написал статью "Правда социализма", где доказывал, что Сталин -
это Ленин сегодня, что в нем объединились "ум великого теоретика, смелость
талантливого хозяина, интуиция подлинного революционера"... Критик А.
Турков, рассуждая в 1953 году о Горьком, писал: "Известно, как мягко и
тактично разъяснял Иосиф Виссарионович Сталин Горькому роль критики и
самокритики в нашем обществе... Горький отлично понял и принял на
вооружение сталинские идеи".
Съезд писателей, открывшийся в 1934 году для того, чтобы прекратить
всяческие разногласия в общем хоре писателей, прошел под лозунгом
социалистического реализма. И, как говорилось в ту пору, "товарищ Сталин
указал единственно верный творческий метод в художественной литературе -
это метод социалистического реализма. Произведения Горького дают нам
блестящие образцы применения этого метода на практике. Съезд должен помочь
писателям в претворении этого метода в жизнь".
Теперь представим себе писателя-фантаста, того же Александра Беляева,
который должен воспринимать указания съезда как руководство для своей
дальнейшей работы. При разработке метода никто, разумеется, о фантастике,
которой в те дни не существовало, и не думал. Социалистический реализм
воспринимался как общий закон воспевания существующего строя. Как фантасту
вписаться в этот хор?
Разъяснения в том же году дал комсомольский вождь А. Косырев. В своей
статье "Огонь по мелкобуржуазной стихии" он дал указания молодежным
писателям. Они, по его мнению, "должны твердо уяснить себе, насколько
велика их роль в формировании и воспитании нового человека
социалистического общества. Строя социализм, мы каждую пядь, каждый участок
завоевываем в бою, а там, где идет бой, должны быть жертвы. Борьба идет, мы
бьем врага, и он становится все ожесточенней. Поэтому каждого молодого
рабочего, каждого взрослого рабочего и колхозника нужно поднять до уровня
понимания трудностей, которые неизбежны в этой борьбе".
Будучи одним из пропагандистов и апологетов придуманной Сталиным
теории обострения классовой борьбы в процессе построения социализма,
Косырев через несколько лет потребует смертной казни для советских
маршалов, а еще через год и сам станет жертвой столь горячо воспетой
борьбы. Но писатели, что печатались в комсомольских и молодежных изданиях,
должны были эти его слова принимать как закон, потому что в государстве
существовала нерушимая система вождей. Был Вождь, а под ним, естественно,
вожди поменьше, и в ведомстве каждого шло то же славословие в адрес вождя,
и он, подобно главному, в доступных пределах карал и миловал. Чаще карал.
5.
Именно в эти годы под водительством главного идеолога молодого
поколения сталинских соколов Жданова была разработана система
социалистического реализма - казенной утопии. Социалистический реализм был
"изображением действительности в ее революционном развитии". То есть это
метод, с помощью которого послушные лакеи должны воссоздавать черты
социалистического проекта идеального бытия. Вот как эта обязательная утопия
описывалась в теоретическом труде 1936 года: "Социализм уже не отдаленное
будущее, он становится действительностью, создается новый тип человека,
развиваются новые формы труда, быта, семьи, нравственности... Трудность
состоит в том, что художники не имеют перед своими глазами социалистической
жизни в ее сложившемся, оформленном виде... Художник должен в известном
смысле опережать жизнь... разглядывать в нашей действительности очертания
социалистического будущего и показывать их как осязательную цель.
Социалистический реализм требует от художника известной идеализации
действительности, в хорошем, материалистическом понимании этого слова,
понимая под идеалом цель, вытекающую из самой действительности".
Первый классик соцреализма, не создавший с помощью этого метода ни
одного произведения, Максим Горький развивал идею государственной утопии в
следующих словах: "Извлечь из суммы реально данного основной смысл и
воплотить в образ - так мы получим реализм. Но если к смыслу извлечения из
реального данного добавить, домыслить по логике гипотезы желаемое,
возможное, и этим еще дополнить образ, мы получим тот романтизм, который
лежит в основе мифа и высоко полезен тем, что способствует возбуждению
революционного отношения к действительности, отношения, практически
изменяющего мир".
Как теоретик социалистического реализма Горький оказался удивительно
невнятным. А фантастике предстояла попытка вписаться в метод.
Советская фантастика, молча просидев три года в углу в обличье
осиротевшей Золушки, собралась на бал и примеряла подаренное волшебницей
платье и башмачки, хотя и фея, и читатель отлично знали, что одежда и
карета получены в распределителе по талонам.
Допущенная на бал в эфемерных одеждах фантастика должна была
подчиняться правилам, выработанным для литературы в целом, однако, в
отличие от своих коллег, фантасты не имели права сбежать в историю или в
детские сказки. Их призвали в первые шеренги идеологического обслуживания
общества.
Правила для Золушки были предельно четкими: воспевать окружающую
действительность как лучшую в мире и невероятно счастливую. Смотреть
вперед, популяризируя достижения отечественной науки и техники, самых
передовых на планете, однако не заноситься в мечтах и не отрываться от
задач индустриализации. Наконец, сражаться с врагами внутренними и
внешними, помня, что классовая борьба обостряется, а дальше обострится еще
более. В коммунизм лучше не заглядывать.
В журналах появились первые ростки новой фантастики. Авторами
выступили те, кто быстрее и лучше других учел характер перемен и новые
запросы.
Первые рассказы 30-х годов были столь беспомощны, что хитроумные
редакторы, дабы не позорить свои издания, придумали удивительный термин
"фантастический очерк".
Для "фантастических очерков" и близких к ним "рассказов" характерно
удивительное оглупление и примитивизация литературы. Можно подумать, что
написаны они учащимися средней школы, лишенными литературного дарования.
Типичен для таких опусов "фантастический очерк" недавно еще
подававшего надежды фантаста В. Никольского "Ленинградские пустоты". Не
мудрствуя лукаво, автор поведал читателю, как ленинградский инженер
Ростовцев обнаружил, что пустоты под Ленинградом наполнены "сжатым до
многих атмосфер водородом"! И вот этот инженер начинает ходить по
организациям, чтобы осуществить свой проект: проделать дырку в земле и
выпустить водород по трубам на поверхность. Будет много теплого газа, и
Ленинград получит дешевое отопление. По мере того как инженер Ростовцев
ходит по организациям, где его внимательно выслушивают, у него рождается
дополнительная идея: сделать вторую дырку. Зачем? Чтобы с ее помощью
построить гидроэлектростанцию. Но как? - спрашивают отцы города. А так...
И вот, несмотря на скептические ухмылки западных империалистов, в
Ленинграде начинается бурение двух больших-больших шахт. Наконец первая
шахта готова, и через нее по трубам начинает выходить "горячий" водород.
Отныне в Ленинграде самое дешевое в мире отопление. А потом в дело пускают
вторую шахту - в нее вливается Нева, и ее вода заполняет пустоты,
освобожденные горячим водородом. По пути вниз невские воды вращают
подземные турбины. Таким образом, в Ленинграде самая дешевая в мире
электроэнергия. Все. Точка.
Перечитывая этот фантастический опус, я вспомнил, что читал его много
лет назад, сразу после войны. И тогда мне, мальчишке, было интересно
узнать - выше Ленинграда или ниже сделана дырка, чтобы загнать под землю
Неву? Мне представилось пустое ложе реки и на дне ил... Но никто в журнале
об этом не думал. Две дырки - и дело с концом!
Как правило, для авторов утопических очерков счастье будущих лет за
пределами общих деклараций выглядело скорее количественной, чем
качественной категорией. Того, чего сегодня еще мало, будет в изобилии. А
так как очерки и рассказы брали отсчет от лживой предпосылки, что у нас уже
и сейчас все замечательно, то количественный принцип вполне устраивал
авторов и был понятен читателям, готовым к правилам игры.
Вот, к примеру, опубликованный в 1934 году очерк Н. Сотникова
"Путешествие в город Ленина".
К ленинградскому причалу пришвартовывается английский туристический
пароход. Судовая прачка Эссел Хьюз не смеет спуститься на берег вместе с
богачами. С тоской глядит она на огни русского города. Но вдруг - о чудо,
на борт поднимаются представители ленинградского пролетариата, которые
предлагают бедным членам экипажа осмотреть город. По Ленинграду едет
автобус...
- Как красив ваш город! - слышен голос.
Вот рабочая окраина: "Кварталы 5-этажных светлых благоустроенных
домов. Дома окружены асфальтированными проездами и тротуарами, одеты
зеленью газонов". (Оцените литературный уровень: дом, одетый газоном!)
"- Здесь живут рабочие? - с тенью недоверия спрашивает английский
труженик".
Ненадолго автобус задерживается у здания профилактория. "Ни о чем
подобном наши зарубежные друзья не слышали".
Эта часть очерка дает картину сталинской утопии. То есть гости видят
лишь то, что приятно видеть, и поражаются, обнаружив советских рабочих в
пятиэтажных домах или на лечении в профилактории. Фантастики вещественной
нет или почти нет - фантастика лишь в тоне очерка, в отношении к
реальности. Зато во второй части эта утопическая картина развивается.
Действие переносится в 1945 год.
Мы в том же Ленинграде, только в эпоху победившего социализма. И тут
фантазия полностью отказывает автору, ибо он смеет фантазировать лишь в
количественном плане. Разговор идет о новых проспектах, которые будут шире
Невского и ради которых будут снесены все старые дома. Московский проспект:
"Это прежде всего путь для оживленного скоростного транспорта: трамваев,
троллейбусов и легковых машин. Но это еще не все. Такая магистраль призвана
быть громадным протоком для свежего воздуха. Весь город будет
проветриваться при помощи таких мощных вентиляторов (?)... Теперь проследим
за течением Невы. Ее берега далеко по течению застроены новыми домами.
Посмотрите, как эффектно оформлены излучины реки. Сколько новых красивых
мостов переброшено через нее. Вдоль Невы протянуты бульвары - получше
парижских".
Следующий шаг делает Д. Дар в произведении "Москва", напечатанном в
1935 году. На сей раз объектом фантастического исследования становится
столица. Вместо прачки возникает германская революционерка Луиза, которая
погибает на баррикадах в 1945 году и завещает старику отцу увидеть
собственными глазами Москву. И тот отправляется в путь.
Основное внимание в очерке уделено архитектуре. Архитектура эта
безлика, но громогласна. Автор живописует будущее как некую архитектурную
фантазию, которая своим совершенством затмевает все иное.
Путешествие старика по Москве 1945 года превращается в какой-то
цикличный бред: "На высоком берегу громадные стеклянные стены вонзались в
облака ледяной пирамидой... Высокие фонтаны, изваянные в форме человеческих
тел, могучих, мускулистых и красивых, старались вознести свои тонкие
водяные струи до самой синевы небес... Дома были высокими уступами,
уходящими вверх, улица была залита утренним солнцем, дома были похожи на
аквариумы, где так много солнца. Пестрые веселые цветы свешивались с
каждого окна, и дома были как бы увиты венками... Он видел фонтаны,
вонзающиеся в небо на перекрестках и площадях, он видел белые памятники -
величественные и колоссальные. И каждый дом, каждое здание были
художественно законченными, как памятники - от них невозможно было оторвать
взора, они вызывали восторг и трепет... Здания уносились под облака
высокими острыми башнями и террасами ниспадали обратно на улицу. Они были
окружены величественными колоннадами, и каждое было непохоже на
соседнее..." Становится жалко немецкого старика, хотя он сам себя не жалеет
и постепенно проникается восторгом к миру социализма.
В подавляющем большинстве очерков и рассказов авторы ограничиваются
именно внешней стороной будущего, доводя до идиотизма тенденции в
архитектуре. Сельскохозяйственная выставка 1940 года могла бы стать
замечательной иллюстрацией к экзотическим упражнениям писателей.
Что же касается проблем социальных, они обычно ограничиваются общими
производными от формулы "жить стало лучше, жить стало веселей". Почему-то
все жители будущего, творчески поработав, тут же бросаются на карнавалы и
маскарады... "Музыка грянула с удвоенной силой, и все десятки тысяч
человек, танцуя, напевая веселые песенки, смеясь и ликуя, направились в
одном направлении!"
Только представьте себе эту картину!
Социал-утопии 30-х годов отличались не только скудной фантазией,
отсутствием художественности, но и были удивительно схожи между собой,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг