тщетными. Я видел лэтеев лишь как надсмотрщиков, да изредка на террасах,
опоясавших Гору, мелькали сероватые силуэты. Но я уже знал, что по ночам,
когда рабы заперты в своей зале, лэтеи спускаются в долину и гуляют по
аллеям между лугов под деревьями. Я уже знал, угадывал, что там, наверху,
есть роскошь, есть наука, искусства. Однажды всю ночь простоял я у входа в
нашу залу, слушая звуки нежной Музыки, долетавшие откуда-то сверху.
На седьмой или восьмой день моей жизни рабом пришел праздник Посева. В
этот день сам царь со свитой объезжает поля. С утра нас вывели в поле и
построили, как солдат, в ряды у дороги. Насколько хватал глаз, везде на
полях видны были такие же правильные группы рабов. Надсмотрщики хлопотали,
устанавливая их красивее и втолковывая, как надо приветствовать царя,
вельмож и царскую дочь. Лэтеи имели свой особый выход из Горы, с
противоположной стороны, чем рабы; поэтому мы не видели, как царский поезд
вышел в долину. Только громогласные крики, долетавшие до нас, показали, что
объезд начался. Нам, однако, пришлось ждать своей очереди до полудня.
Крики понемногу приближались к нам. Наконец стали видны царские
носилки. Их несли шестеро дюжих рабов. Около каждого поля царь
останавливался и милостиво беседовал с надсмотрщиками. Когда царские носилки
поравнялись с нами, я успел рассмотреть царя. То был уже совершенно седой
старик, но с осанкой истинного владыки. Черты лица его были правильны и
напоминали тип древних египтян. Одет он был, как все лэтеи, в сероватый
плащ, но на голове его было особое украшение, служившее короной, все
усыпанное самоцветными камнями.
Мы, как было приказано, упали на колени и прокричали: "Лэ!", царь
проговорил несколько слов на особом лэтейском языке, обращаясь к нашему
надсмотрщику, потом махнул рукой, и носилки направились дальше. За царем шла
длинная процессия лэтеев, женщин справа, мужчин слева. Все были в серых
плащах, все с украшениями из драгоценных камней и золота. Ноги были в
сандалиях. Волосы у мужчин обрезаны, у женщин собраны в красивые прически.
Некоторые держали в руке какой-то музыкальный инструмент в виде лиры и пели.
Другие разговаривали между собой и смеялись. Лица их почти все были очень
красивы, только бледны слишком.
Мы кричали ["Лэтэтэ!"], пока процессия проходила. За лэтеями, шедшими
пешком, рабы опять несли носилки. То была дочь царя, царевна Сеата. Ее
носилки были маленькие, изогнутые, тоже убранные блестящими камушками.
Царевну не было видно за розовыми полами из какой-то тонкой материи. По
сторонам носилок шло несколько юных лэтеев, очень хорошеньких.
Когда носилки поравнялись с нами, царевна вдруг открыла розовые полы и
сделала знак остановиться. Я увидел бледное красивое лицо, большие черные
глаза и прелестную руку. Царевна подозвала знаком надсмотрщика и что-то
говорила ему. Но мне показалось, что она смотрела все время на меня.
Конечно, она слышала о странном [иностранце], а из числа рабов я выделялся
цветом кожи. Вот скрылись и носилки царевны. Весь поезд прошел дальше и
скрылся за поворотом. Скоро и нам объявили, что мы свободны, загнали нас в
нашу залу и дали бочку хмельного маисового напитка, встреченного рабами с
ревом восторга...
Но в моей памяти запечатлелось глубоко лицо царевны Сеаты. Безумная
мечта овладела моей душой, и я не мог с ней бороться. Я почему-то был
уверен, что именно она связана с моей жизнью. Так, задумавшись, сидел я в
стороне от гогочущей толпы, когда ко мне подошел Итчуу.
- Учитель, - сказал он, - я хочу тебя спросить.
- В чем дело, друг?
- Скажи мне, что лэтеи - люди?
- Как? Люди ли?
- Разве они такие люди, как мы? И они умирают?
Я уже понял.
- Конечно, они люди, такие же, как ты, как все здесь. Конечно, они
умирают. Неужели ты никогда не узнавал, что умер царь, или надсмотрщик, или
еще кто...
- Нет, не слыхал, - пробормотал юноша.
Он отошел от меня еще в некоторой неуверенности...
8
На ночь все рабы должны были собираться в большой зале нижнего этажа
Горы. Зала эта имела в поперечнике не меньше ста саженей и занимала,
вероятно, больше трех десятин пространства. В нее вел широкий проход длиною
саженей в пятьдесят. Ночью проход этот задвигался особыми камнями, и на
стражу становился очередной лэтей, который должен был убивать каждого раба,
который попытался бы выйти в долину.
Несмотря на то, рабы умели обманывать бдительность сторожа, и нередко
смельчаки уходили ночью в Гору искать добычу; особенно ценились оружие и
водка. Порция хмельного напитка, розданная на празднике Посева, разлакомила
рабов. На другой день вечером пошли толки, что хорошо бы было раздобыть еще
водки. Идти на добычу вызвались двое: Ксути, человек бывалый, уже немолодой,
и мой знакомец, Итчуу. Я попросил, чтобы взяли и меня. Старики после
некоторого колебания согласились.
Первая трудность состояла в том, чтобы проскользнуть мимо сторожа-лэтея
у выхода из Горы в долину. Нам это не оказалось трудным. Лэтей дремал,
положив около себя свой короткий меч. Мы проползли осторожно через поляну
перед самой Горой, так как нас могли заметить с террас. В первом леске мы
встали на ноги.
Тишина царила над долиной. Лэтеи утомились вчера в день праздника.
Никто не вышел гулять в лунном свете. Пустынны были красивые аллеи среди
вечерних пальм. Никого не было видно и на отдаленных террасах. Однако,
соблюдая осторожность, мы пробирались от дерева к дереву и так обошли весь
полукруг Горы. Там был второй вход в нее, ведший сначала в кладовую, а потом
крутой лестницей уходивший в верхние этажи. И у этого входа всю ночь стоял
на страже кто-нибудь из лэтеев.
Выйдя опять на поляну, мы поползли снова. Скоро я различил сторожа. Он
сидел под сводом входа, голова его свешивалась на грудь, он тоже спал.
Сторожить, видимо, стало для лэтеев простой условностью, проформой.
- Мы можем проскользнуть мимо него, он не услышит, - сказал я своим
спутникам.
Действительно, я прополз в двух шагах от спящего лэтея, я отчетливо
видел его бритое лицо и золотые кольца на его пальцах, но он даже не
пошевелился. Ксути последовал за мной.
- Здесь, - сказал мне Ксути, когда на конце короткого прохода открылась
зала, похожая на нашу залу Рабов, но меньшая по размерам. - Здесь и акэ
[водка], и хлеб, и топоры.
Я вглядывался во мрак, к которому начинали привыкать мои глаза, как
вдруг меня поразил тихий смех сзади. Ксути, весь затрепетав, посмотрел на
меня. Смех шел от входа. Мы пошли назад. Под сводом лежал неподвижно
лэтей-сторож, а над его телом сидел на корточках наш Итчуу и, покачиваясь из
стороны в сторону, неудержимо смеялся.
- Что с тобой, Итчуу? - спросил я.
- Смотри, учитель, смотри... он мертв! Лэтеи - люди!.. Они умирают.
Итчуу, ползший сзади нас, задушил сторожа.
Ксути был [смертельно] испуган.
- Быть беде, - твердил он, - ты слишком молод, ты не знаешь, что теперь
грозит нам! Горе! Горе!
- Да, ты это сделал напрасно, - сказал я. - Завтра его найдут и
догадаются, что мы сюда приходили.
- Нет, учитель, я его унесу в лес и закопаю. А он мертв! Мертв!
Юноша готов был плясать. Но нам нельзя было терять много времени. Мы
опять пошли в кладовую. Ксути, бывавший уже здесь, провел нас прямо к бочкам
с водкой. Оба негра стали жадно наполнять принесенные с собою сосуды и тут
же пробовать дорогой напиток.
- Не пейте много, - строго заметил я, - иначе, опьянев, вы заснете и
завтра лэтеи убьют вас.
Но мне не хотелось оставаться с ними. Я различал во тьме лестницу,
которая вела в верхние этажи, в это таинственное царство таинственных
лэтеев. Я не мог преодолеть искушение, я решился проникнуть туда. Я уже
сделал несколько шагов вверх, когда у меня мелькнула новая мысль. Я вернулся
назад ко входу, где лежал мертвый лэтей, снял с него плащ и завернулся в
него. Это могло спасти меня при какой-нибудь нечаянной встрече.
Так в плаще лэтея поднялся я по лестнице. Она вывела во второй этаж в
центральную залу. В этой зале горели два факела. Она была пуста. Никакого
убранства в ней не было. От нее радиусами исходило пять коридоров, ведших,
вероятно, в жилища лэтеев. Я не решился идти туда, а пошел выше. После трех
поворотов я оказался в третьем этаже. На этот раз это была роскошно убранная
зала, ярко озаренная факелами и блистающая украшениями из самоцветных камней
и блестящих металлов. Потолок ее изображал звездное небо. Созвездия были
сделаны из крупных алмазов, а семь планет из рубинов, особенно ослепительным
сделан был Марс; вокруг рубина, изображавшего его, шла кайма из мелких
бриллиантов. На одной стене было изображено Солнце из золота, а на
противоположной - изображение Луны из серебра. Я долго [блуждал] в этой
зале, а после хотел идти через широкую арку в соседнюю, но там я увидел, что
перед желтым балдахином, закрывавшим вход в следующую комнату, спали на
коврах лэтеи, положив около себя мечи. Я догадался, что это была дверь в
комнату царя. При звуках моих шагов один из стражей проснулся, поднял голову
и открыл сонные глаза, но тотчас же опять опустился на ковер, и опять
послышалось его ровное дыхание. Однако я пошел назад и попал в узкий проход.
Он вывел меня на террасу. Полная луна светила ярко. Широкая терраса была
пустынна. Только на противоположном от меня краю стояла одинокая фигура
женщины, облокотившейся на парапет. Я приблизился. То была царевна Сеата.
9
Несколько мгновений я колебался, потом выступил вперед, стал прямо
перед царевной. Она вздрогнула, вскрикнула, что-то спросила на языке лэтеев.
Я опустился на колени и сказал:
- Царевна, я царский сын, у вас я раб, я несчастный, который пришел
сюда, чтобы посмотреть на тебя.
Лунный свет падал прямо мне в лицо. Сеата не могла меня не узнать.
- Зачем ты пришел? - медленно проговорила она, как бы колеблясь, не
зная, как ей поступить.
- Я видел тебя однажды, царевна! Ты показалась мне прекраснее всего,
что я видел и на своей Звезде, и на этой. Я пришел еще раз взглянуть на тебя
и умереть.
Царевна молчала, глядя мне прямо в глаза. Я трепетал.
В ответ на мои пышные речи она сейчас могла позвать стражу, и я бы
погиб... Но опять медленно и раздельно царевна спросила меня:
- Ты прибыл к нам со Звезды?
- Да, с утренней Звезды, с того мира, который бывает виден здесь, как
яркая звездочка перед восходом.
- Зачем покинул ты родину?
- Я предугадывал, что увижу тебя, царевна!
Но так как мои льстивые слова прозвучали слишком грубо, я поспешил
добавить еще:
- Тягостно жить, царевна, в одних изведанных, пределах. Душа жаждет
иного, нового, хочет проникнуть в области Тайны. Все неведомое влечет к
себе.
Лицо царевны странно оживилось, я видел, как тени забились на ее
чертах.
- Ты хорошо говоришь, чужестранец, - промолвила она. - Скажи мне, у
вас, на вашей Звезде, все то же, что здесь, или иное? Иное небо? Иные люди?
И жизнь?
- Там много, царевна, такого, о чем ты не можешь помыслить, о нашей
жизни, не знаю, сумела бы ты мечтать. Ты не должна обижаться, царевна. Я
жалкий раб в вашей стране, но я говорю правду. Насколько здесь, в стране
Звезды, вы стоите выше рабов, настолько мы в нашей стране выше вас. Наши
знания для вас тайна, наше могущество - чудо. Подумай, что я мог прибыть к
вам через звездные пространства.
Высказывая эти гордые слова, я встал с колен, я говорил властно, и
царевна впивалась в каждое мое слово, упиваясь ими.
Вдруг она отшатнулась.
- Скажи мне, кто там? - воскликнула она.
Я обернулся. Через поляну, ярко озаренную луной, явственно переходили
две тени. Это возвращались Ксути и Итчуу. Оба они были пьяны, забыли о
необходимых предосторожностях и прямо через поле тянули куда-то труп убитого
лэтея.
С горечью отвечал я царевне:
- Это два моих сотоварища. Они показали мне путь сюда. Сами же они
ходили воровать водку. Вот я раб, царевна! Вы сделали меня рабом! Прощайте
же, я должен вернуться во мрак... Впрочем, вероятно, вы прикажете завтра
умертвить... Видишь, они несут тело... Это они убили лэтея... [...] Прощай
же навсегда, царевна.
Последние слова я договаривал, сбиваясь. Царевна молчала, и это лишало
меня уверенности. Я резко повернулся, чтобы уйти.
Вдруг царевна окликнула меня:
- Чужеземец, постой! Я хочу еще говорить с тобой. Ты не должен умереть.
Мне еще надо говорить с тобой.
- Может быть, это в твоей власти, - холодно сказал я.
Царевна задумалась.
- Слушай меня, - сказала она после долгого [нового] молчания, - я не
могу нарушить законов страны. Вернись осторожно туда... к рабам... где ты
всегда... Завтра я позову тебя.
И вдруг, отшатнувшись, она закрыла лицо руками. Я медленно пошел прочь,
прошел через Звездную залу во второй этаж, потом в нижний. Никто меня не
видал. Я перешел твердым шагом, не наклоняясь, через поляну и вернулся ко
входу в залу Рабов. Сторож-лэтей спал по-прежнему.
Скоро я был снова среди рабов. Толпа дико ликовала вокруг принесенной
водки. Увидя на мне плащ лэтея, все пришли в бешеный восторг. Пьяный Итчуу,
шатаясь, подошел ко мне.
- Учитель, - сказал он умиленно, - ты прав... ты совсем прав... Лэтеи -
люди... Но ведь и ты человек, учитель...
И он начал хохотать бессмысленным смехом.
10
На другой день утром, когда я уже работал в кокосовом лесу, к нашему
надсмотрщику подошел посланный раб. Он стал на колени и показал ему красиво
сработанный браслет.
- Господин, я от царевны, - сказал он, - она хочет, чтобы ты прислал к
ней того раба, который у нас недавно, с белой кожей.
Наш надсмотрщик почтительно поцеловал браслет, поманил меня пальцем и
грубо приказал мне идти за посланником. Я повиновался молча. Так странно
было мне идти свободно по широкой дороге, среди работающих рабов. По той же
лестнице, где я прошел вчера, мы поднялись во второй этаж. Если нам
встречались лэтеи, проводник мой падал на колени, я делал то же. Из Круглой
залы в третий этаж оказалась еще вторая лестница, узкая и темная,
совершенная нора, нарочно сделанная для рабов. Она вывела нас в небольшую
комнату, служившую царевне как бы прихожей.
- Подождем, - угрюмо сказал мой вожак.
Я спросил его, кто он, раб ли самой царевны, но он не ответил. Скоро из
комнаты царевны выбежали две молоденькие рабыни, увидали меня, закачали
головами и снова убежали. Вернулись они с тазом из цельной яшмы с теплой
водой и, хохоча, начали меня отмывать. Я втайне был очень рад этому. Потом
на меня накинули особый короткий "полурабский" плащ, так как я был
совершенно без одежды. Эти две девушки тоже не отвечали на мои вопросы, но
были очень смешливы и хохотали без умолку.
Наконец, в последний раз осмотрев меня, они порешили, что я достоин
предстать пред светлые очи царевны. Меня провели через второй покой в
опочивальню.
То была небольшая комната, красиво убранная изумрудом и бирюзинками.
Факел, [стоявший] в изящной подставке посередине, освещал ее довольно полно.
Царевна полулежала на каменном ложе, покрытом подушками из орлиного пуха.
Две другие рабыни держали около нее два маленьких благоуханных факела, не
для света, а для аромата. Ручной орленок стоял у ног царевны.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг