Я вошел и поклонился по-европейски. Царевна наклонила в знак
приветствия голову.
- Мы слышали, - сказала она мне, - что ты прибыл к нам с другой Звезды.
Я тебя позвала, чтобы ты рассказал мне о своей родине.
Я знал, что от моего рассказа зависит мое будущее, что я должен увлечь
царевну, пленить ее, что только это даст мне надежду проникнуть в ревниво
хранимую Тайну Горы.
Я начал говорить. В ясных, простых, но ярких словах описывал я чудеса
европейской цивилизации, многомиллионные города, железные дороги,
переносящие через тысячи верст со скоростью ветра, океан и покорившие его
пароходы, телеграф и телефон, переводчики мысли и голоса. Со своей родной
Звезды перешел я ко вселенной, стал рассказывать о Солнце, о безмерных
пучинах пространства, о звездах, свет которых добегает до нас через тысячи
лет, о планетах и законах, которые неуклонно стремят их вдоль по их орбитам.
Я прибавлял вымыслы к истине, говорил о двойных солнцах, о зеленой заре,
созданной лиловым светом второго светила, о живых растениях, ласкающихся
друг к другу, о мире ароматов, о мире вечно блаженных бабочек андрогин. Я по
пути сообщал неожиданные тайны науки о воздухе и электричестве, намекал на
истины математики, сколько мог приводил в переводах наших поэтов... Я
замолчал только после того, как мой голос окончательно перестал служить мне,
в полном изнеможении...
Я говорил часа три, может быть, больше. Все это время царевна слушала
меня с неослабевающим вниманием. Я видел, что она была захвачена рассказом,
я победил. Но лучшим торжеством моего рассказа было то, что то у одной, то у
другой рабыни вырывались восклицания:
- Как хорошо! Ах, что за чудеса!
Когда я замолчал окончательно, Сеата встала со своего ложа.
- Да, ты умней всех наших мудрецов, - сказала она восторженно, - не
рабом тебе здесь быть, а учителем. А как жаль, что ты не говоришь на нашем
языке!
Царевна заметила, что я затрудняюсь в выборе выражений; меня стеснял
бедный, неразработанный язык бечуанов.
- Дело нетрудно поправить, - заметил я, - поучи меня, царевна.
- Как? Изучить наш язык? - невольно воскликнула царевна. - Да разве ты
сможешь?
Я улыбнулся.
- Царевна! Я знаю языки всех народов, живущих и живших на нашей Звезде,
языки, звучные, как хрусталь, и гибкие, как стальные полосы. Посмотрим,
однако, каков ваш язык.
И я стал задавать грамматические вопросы, приведшие царевну в
совершенное изумление своей точностью и методичностью.
- Нет! Я больше не расстанусь с тобой, - решительно сказала царевна. -
Скажи мне, как звали тебя в твоей стране?
- Зачем заходить так далеко, царевна, - возразил я. - Здесь на первых
порах меня прозвали Толе, то есть камень. Оставь за мной это имя.
- Хорошо, пусть будет так. Я жалую тебя. Толе, своим учителем и прошу
тебя принять эту должность.
Я отвечал, что буду счастлив быть близ царевны.
Сеата ударила в маленький ручной барабан. Вошел тот же раб, который
привел меня сюда.
- Ступай отыщи начальника работы, - сказала царевна, - и скажи, что я
беру этого чужестранца к себе. После ступай к начальнику зал и прикажи найти
свободный покой в третьем этаже. Чужестранец будет жить здесь. Так хочет
царевна.
11
С того же дня я поселился в маленькой комнатке третьего этажа. В этом
третьем этаже жили лишь знатнейшие лэтеи, потомки трех семейств, которым в
разное время принадлежала в стране царская власть. Как слугу я взял к себе
Мстегу.
В законах страны было определенно сказано, что все чужестранцы должны
становиться рабами; поэтому я считался личным рабом царевны. Такого
послабления она добилась не без труда, сама ходила просить отца, и тот
наконец уступил. Впрочем, мне приказано было явиться к Болло, чтобы
выслушать его предупреждения. Не без неприятного чувства предстал я перед
этим вельможей, который видел мои унижения, которого я молил о жизни,
хватаясь за край одежды. Болло заставил меня долго прождать себя, наконец
появился в сопровождении двух рабов, несших факелы. Я приветствовал его
поклоном, и мы несколько мгновений молча смотрели друг на друга. Он
заговорил первый:
- Итак, ты уже не считаешь себя рабом? Не считаешь нужным стать на
колени? С каких это пор?
Я отвечал твердо:
- Приходя к вам, я не знал ваших жестоких законов. Гость везде
священен, вы же обошлись со мной как со злодеем. Я подчинился силе, мог
работать как раб, но сделать рабом меня не может никто. Я по рождению
свободный, я царский сын, я оставался им и в рабстве.
Болло смотрел на меня почти с насмешкой.
- Наша царевна, - сказал он с ударением, - хочет, чтобы ты забавлял ее.
Мы согласились. Ты можешь жить там, где она тебе укажет. Помни, однако, что
такова воля царевны. Если она изменит решение, ты вернешься на свое место к
рабам. Ступай.
Я молча повернулся. Но Болло, видимо, не кончил, он опять позвал меня.
- Слушай еще. - Тут лицо его стало мрачным. - Недавно один из наших,
стоявших на страже, исчез неизвестно куда. Прежде этого не бывало. Молчи! Не
возражай мне! Если еще раз я узнаю, что ты склонял рабов к чему-либо
подобному... знай, сумеем найти пытки, о которых ты не слыхивал на своей
Звезде. Ступай! Нет, стой еще. Помни, что мы за тобой следим. Царевна может
забавляться, мы же обязаны блюсти безопасность страны. Ну, теперь ступай
совсем.
Я вышел в бешенстве.
Меня успокаивал, впрочем, истинный восторг царевны. Она упивалась моими
уроками. Она готова была учиться с утра до вечера. Я знакомил ее с
европейскими методами математики, с физикой, с философией и с историей наших
классических народов. Со своей стороны, я жадно учился языку лэтеев и
пользовался всяким случаем, чтобы ближе ознакомиться со страной. Мне
помогало то, что царевна несколько стыдилась передо мной за свою страну;
желая показать мне, что и они стоят не на низкой ступени развития, она
показала мне много чудес, скрытых в Горе. Я видел роскошно убранные залы
третьего этажа, среди которых, однако, Звездная зала была самой любопытной.
Я видел музеи и библиотеки четвертого этажа. У лэтеев была самостоятельная
литература; книги писались на тонких листах золота заостренным алмазом.
В музеях были собраны редкие камни, замечательные изделия из металлов и
целый ряд прекрасно выполненных статуй. Некоторые были из бронзы, другие из
камня, но самые замечательные были те, которые были высечены из самой толщи
скалы, образовывали одно целое с полом, на котором стояли.
Но все мои попытки проникнуть выше, в пятый этаж, в Царство Тайны, как
его называли, царевна отклоняла. Там жили жрецы, туда собирались на
молебствия, и для меня вход туда был решительно закрыт.
Вместе с тем, ближе знакомясь с жизнью лэтеев, я яснее чувствовал, что
в ней была какая-то тайна. Лэтеи употребляли некоторые слова в каком-то
особом смысле: "звезда", "наши", "глубина" - они разумели под ними что-то
особое.
Однажды я решился прямо спросить Сеату:
- Скажи мне, царевна, ваш народ не пришел сюда тоже с другой Звезды?
Сеата явно вздрогнула и после молчания сказала решительно:
- Об этом нельзя говорить. Ты не знаешь, но здесь есть то, о чем нельзя
говорить. Не спрашивай меня никогда о наших тайнах.
Я должен был повиноваться.
Через неделю я уже мог объясняться на языке лэтеев. Скоро я начал свои
уроки читать на том же языке. Слушать меня, кроме царевны, собирались другие
молодые люди и подростки. Я знакомил их с европейскими методами математики,
с зачатками физики, излагал им учения наших величайших философов и
пересказывал истории классических народов; именно история больше всего
увлекала моих слушателей.
12
Я не сразу понял, чего искала во мне Сеата, каковы были ее истинные
чувства ко мне. Это непонимание привело меня к очень тяжелой сцене еще в
первые дни моей жизни среди лэтеев.
Только научился я немного говорить на языке лэтеев, как царевна
пригласила меня на большую охоту за орлами; то была самая любимая забава
лэтеев. Я согласился, хотя и знал, что присутствие мое будет ненавистно
многим из обычных спутников царевны, которые тяготились обществом бывшего
раба. Действительно, мне пришлось вынести немало презрительных взглядов и
колких замечаний. Особенно враждебно относился ко мне Латомати, изящный
юноша из третьего этажа, значит, из знатнейших лэтеев; так, он, обращаясь ко
мне, упорно пользовался наречием бечуанов, [которым] говорят с рабами, и я
не мог ничего возразить, потому что действительно по-бечуански объяснялся
лучше, чем по-лэтейски.
Охота была устроена ночью, так как днем сходить в долину считалось
неприличным. Месяц был на ущербе, но все же светил довольно ясно. Охотников,
кроме меня и царевны, было восемь человек, среди них две девушки. Все шли,
оживленно болтая, до края котлована, что составляло верст пять. В нескольких
местах снизу были устроены всходы к Проклятой пустыне. По одной из этих
тропинок мы начали подыматься.
Надо было при лунном свете разыскивать орлиные гнезда, подкрадываться к
ним и бить орлов стрелами. Это было довольно занимательно и не совсем
безопасно. Охотники рассеялись. За каждой дамой следовали ее кавалеры. За
царевной шел Латомати, потом некто Болалэ и я, как ее раб.
Мы увлеклись охотой. Латомати выследил гнездо, но не сумел подкрасться.
Орлица, заслыша шаги, взлетела, но, оберегая неоперившихся птенцов, начала
носиться над нашими головами; со страшным шумом рассекала она воздух в
полете. Латомати выстрелил из лука, но промахнулся. В бешенстве он напал на
птицу со своим коротким мечом. Болалэ пытался взять из гнезда орленка.
Орлица налетела на него.
Царевна же заметила другое гнездо, повыше, и, сделав мне знак следовать
за ней, стала подниматься. Мы подкрались довольно удачно, царевна спустила
лук, но тоже промахнулась. Орел взлетел ракетой, покружился минуту в
воздухе, упал и заковылял по камням дорожки. Мы бросились его преследовать.
Так все охотники потеряли один другого из виду. Я случайно поднял в это
время голову и был поражен. Громадная черная туча закрывала небо.
Надвигалась страшная тропическая гроза, ураган, который бывает однажды в
несколько лет, но остается памятным на целые десятилетия.
- Царевна, - окликнул я, - надо бежать!
Но было уже поздно. В две-три минуты туча закрыла все небо, луну и свет
звезд. Наступил непроглядный мрак. Затем завыл ветер, внизу под нашими
ногами застонали пальмовые деревья.
Уцепившись за кусты, мы едва могли держаться на узкой тропинке,
извивавшейся по отвесу. Хлынул африканский ливень, сразу пронзивший нас,
ударявший по телу, как тяжелый град. Земля стала скользкой. Беспрестанные
молнии разверзали небо, и грохот грома не прекращался вовсе.
Каждое мгновение мы могли скатиться в пропасть. Я уперся твердо в
какой-то камень и поддерживал царевну, которая жалко перепугалась. При
блеске молний я видел ее совсем побледневшее лицо и пальцы, конвульсивно
сжимавшие ветку кустарника. Вдруг при новом потоке дождя камень под моей
ногой дрогнул: вода его подмачивала.
"Все равно, - подумал я, - если я разобью сегодня голову, ничего не
будет потеряно; если же мы останемся в живых - это послужит мне на
пользу..."
И, наклонясь к Сеате, чтобы она могла расслышать мои слова сквозь
грохотание грома, рев ветра и шум дождя, я крикнул ей, стараясь придать
своему голосу оттенок отчаяния:
- Царевна! Кажется, наша смерть близка! Но я не хочу умереть, не сказав
тебе, что люблю тебя. Полюбил тебя с первого взгляда. Моей единственной
мечтой было однажды в жизни поцеловать твою руку. Моя царевна! Прощай
навсегда!
Камень под моей ногой действительно быстро пополз вниз. Я покачнулся,
выпустил царевну, но удержался еще, поймав какую-то новую ветку. Опять
вспыхнула молния, и на одно мгновение я опять увидел лицо Сеаты. Но в нем не
было страха, в нем не было и того волнения, какого я ждал; ее лицо выражало
одну тоску, мучительную тоску.
- Ах, Толе! Толе! - ответила она мне, и голос ее все-таки достиг до
меня, несмотря на гул стихий. - Зачем ты мне сказал это? А я верила в
лучшее! Ах, Толе! Неужели и на твоей Звезде, как и здесь, женятся, выходят
замуж и мужчины любят девушек? Неужели это везде так?
Не знаю, каким чудом эти томительные слова проникли в мое сердце. Я
потерял власть над собой. Я припал поцелуем к краю ее одежды. Я чувствовал,
как слезы давят мне горло.
- Прости меня, царевна, - воскликнул я, - прости! Это было безумие. То
была подлость. Клянусь, я никогда не повторю этого. Никогда! - Несколько
мгновений тому назад я никогда не поверил бы, что скажу такие слова.
Так стояли мы один против другого, опираясь на случайно выступавшие
камни, держась за измокшие ветки. Но буря уже проходила. Блеснула полоса
ясного неба, быстро становилось светло.
Через полчаса при помощи Латомати, первым заметившего нас, и
подоспевшего на помощь Болалэ мы свели [царевну] по размытой тропинке в
долину. Там уже ждали носилки, посланные перепуганными вельможами.
13
Царя видел я еще раз на похоронах одного лэтея. Хоронили лэтеев в
подземном этаже горы, в том же, где устроена и темница. Там была особая Зала
Смерти, с низкими сводами, узкая, но длинная, саженей сорок в длину. Вдоль
стен ее были расставлены человеческие черепа, в самом конце стояло высокое
изваяние, вероятно, изображавшее смерть. То была фигура человека, плотно
завернутого в плащ или в саван, у которого вместо головы был череп; этот
череп был сделан пустым внутри, и туда при совершении похорон вставлялся
маленький факел, так что из орбит глаз, из отверстия носа и сквозь зубы
вырывался свет.
Похороны происходили ночью. На них собрались все взрослые лэтеи, за
исключением только тех, которые были назначены на стражу. Вся зала была
полна народом. Царь и вельможи третьего этажа стояли отдельно. Из рабов было
только четверо, несших носилки царя, да я, на этот раз державший факел сзади
царевны. Увидал я и жрецов. Их пятеро. С каждым пришел мальчик, в котором
подготовлялся будущий преемник жреческого сана. Жрецы были одеты в плащи
красного цвета; на головах у них были короны такой же формы, как царская,
лишь поменьше. Весь обряд состоял в том, что жрецы однообразно пели какие-то
гимны. Я еще недостаточно знал язык лэтеев, чтобы понять их. Слышно было
только часто повторяемое обращение к Звезде, которая была Божеством в стране
Горы.
После пения гимнов по знаку жрецов все присутствовавшие, не исключая
царя, стали на колени. Один из жрецов отчетливо и многозначительно произнес
следующие слова:
- Не будем ни завидовать отошедшему, ни страшиться его примера. Смерть
есть тайна, поэтому почтим ее безмолвием.
Молчание продолжалось минуты две. Потом жрец опять возгласил:
- Слава Звезде!
Все встали с колен, повторяя это восклицание. Около ног статуи смерти
было широкое отверстие в виде глубокого колодца. В этот колодец опять с
пением начали опускать тело на веревках. Потом веревки [приподняли], и тело
должно было упасть на дно. Мне послышался словно всплеск воды, но тогда я не
был в этом уверен. Все начали расходиться. Лэтеи расступились, чтобы дать
дорогу царским носилкам. Но вдруг царь остановил рабов и сделал мне знак
подойти. Я повиновался с невольным трепетом.
- Это ты человек, прибывший к нам со Звезды? - спросил он меня на
наречии бечуанов.
- Да, государь, это так, - отвечал я почтительно.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг