Как архиепископ экзорцизмами боролся с демонами в монастыре
святого Ульфа
I
Утро следующего дня было ясное и яркое, и я, вышедши рано в поле, присел
на пригорке, спускавшемся к маленькой речке, отделявшей наш лагерь от
монастыря, и стал прилежно его рассматривать. То был весьма обыкновенный
монастырь, каких много воздвигали в старину, безо всякой заботы о красоте
постройки, обнесённый толстыми стенами, заключавшими в свой квадрат грубые
строения для келий и один храм, первобытно-стрельчатой архитектуры. Хотя
видны были мне, с моего возвышения, и двор, содержимый весьма чисто, и
кладбище, с посыпанными песком дорожками вокруг могил, и крыльца отдельных
домов, но час был ещё столь ранний, что всё было пустынно и первая обедня
ещё не начиналась. И довольно долго так сидел я, словно соглядатай,
высматривающий путь в неприятельский город, но преданный мыслям и смутным и
невыразимым, как впечатления от позабытого сна.
Мечтания мои прервал брат Фома, приблизившийся неслышно и
приветствовавший меня как давнего друга, и я, как ни тягостно мне было, что
потревожили моё уединение, почти обрадовался этой встрече, подумав тотчас,
что от инквизитора можно узнать подробности о сестре Марии: ибо тёмное
беспокойство не покидало моей души. Однако брат Фома, вместо ответа на все
мои вопросы, повёл длинную и лицемерную речь о развращении века сего и начал
пространно жаловаться, что потакают протестантам сами князья церкви. Так,
понизив голос, словно мог нас кто услышать, сообщил он мне, что Архиепископ
Кёльнский [CXCIII], Герман, состоит в дружбе с Эразмом, и притом долго щадил
еретиков Падерборнских, и что даже наш Архиепископ Иоанн, в свите которого
мы оба состоим, не погнушался заключить союз с Филиппом Гессенским,
отъявленным лютеранцем. Очень может быть, что такие клеветы рассчитаны были
на то, чтобы услышать, в свою очередь, от меня доносы на других лиц, хотя бы
на нашего графа, но я был очень осторожен в ответах и постоянно старался
перевести разговор на то событие, ради которого было предпринято всё наше
путешествие.
В конце концов брат Фома сказал мне:
-- Сестру Марию многие славят как святую и уверяют, что обладает она
даром исцелять больных одним наложением рук, как благочестивейший король
французский. Мне, однако, скромная моя опытность подсказывает, что сестра
эта состоит в сношениях с Дьяволом, который снискал её доверие, являясь к
ней по ночам в образе инкуба. Такой грех, к сожалению, всё чаще проникает в
святые обители, и недаром в Писании сказано о грешнике: "Се -- ты почиваешь
на законе и хвалишься о Боге" [CXCIV]. Князь-Архиепископ надеется изгнать
этого духа силою молитвы и экзорцизмов, но я так полагаю, что придётся, с
прискорбием, прибегнуть к допросу и пытке, чтобы обличить порочную душу и
найти соучастников преступления.
Большего я не мог добиться от инквизитора, да и беседа наша вскоре
прекратилась, так как раздался в монастыре звон, призывающий во храм. С
нашей высоты видно было, как сёстры выходили из дверей отдельных строений и
вереницами тянулись через двор к церкви; но тщётно всматривался я в
маленькие фигурки, которые, за дальностью расстояния и одетые в одинаковые
серые одежды клариссинок, все были похожи друг на друга и казались
марионетками уличного театра. Когда последнюю из них поглотила пасть
церковных дверей и к нам стали доноситься звуки органа, мы с братом Фомою
попрощались: он направился слушать мессу, а я пошёл разыскивать графа.
Графа застал я уже совершенно одетым и в настроении духа самом весёлом,
чем и постарался искусно воспользоваться, чтобы проникнуть с его помощью в
монастырь. Зная, на какую приманку легче всего его поймать, я напомнил ему о
взглядах на демонов знаменитейшего Гемиста Плетона, веровавшего в реальность
демонов, полагая их богами третьего порядка, которые, получив благодать от
Зевса, ею охраняют, укрепляют и возвышают людей. Также указал я графу на
возможность, что некоторые боги древности, пережив столетия, достигли нашего
времени и что не кто другой, как Поджо Браччолино, повествует о древнем боге
Тритоне, изловленном на Берегу Далмации, где местные прачки заколотили его
насмерть вальками [CXCV]. Этими и подобными соображениями постарался я
возбудить в графе интерес к событиям в монастыре, и наконец он, так как и
без того подобало ему быть близ Архиепископа, объявил мне, наполовину
смеясь:
-- Ну, что ж, Рупрехт! Если так тебя занимают эти ангелы и демоны,
вселившиеся в бедных монашенок, пойдём и поисследуем это событие на месте.
Только заметь, что ни Цицерон, ни Гораций никогда не повествуют ни о чём
подобном [CXCVI].
Не медля, вышли мы из нашей палатки, спустились в долину речки, перешли
её по двум качающимся жердям, танцуя, как гауклеры, и скоро были уже у
монастырских ворот, где сторожившая монашенка почтительно встала при нашем
приближении и поклонилась знатному рыцарю чуть не земно. Граф приказал ей
отвести нас к настоятельнице монастыря, с которой был несколько знаком, и
она проводила нас через двор и садик в отдельный деревянный домик, в его
второй этаж, по шаткой лестнице, и, юркнув первая в дверь, потом отворила
её, снова низко кланяясь и приглашая нас войти. Весь этот маленький переход,
путь от палатки графа до кельи настоятельницы, почему-то запомнился мне
необыкновенно, словно бы врезал мне в память его картину некий гравёр, так
что сейчас выступают передо мной отчётливо все изгибы дорожек, все виды,
менявшиеся при поворотах, все кусты по сторонам.
Келья настоятельницы была невелика и вся заставлена мебелью, старинной и
тяжёлой, со множеством святых изображений везде: статуй Девы Марии,
распятий, чёток, повешенных на стене, различных благочестивых картинок. При
входе нашем настоятельница, женщина уже весьма пожилая, имя которой в
монашестве было Марта, но которая происходила из знатного и богатого дома,
сидела, словно вся ослабнувшая, в глубоком кресле, причём близ неё была
только её келейница, но напротив уже стоял как докладчик брат Фома, успевший
втереться и сюда. Граф очень почтительно назвал себя, напомнив прежнее
знакомство, и настоятельница, несмотря на преклонные годы, следуя, вероятно,
уставу монастыря, приветствовала его тоже весьма низким поклоном.
Наконец, после разных других учтивостей, требуемых тем, что итальянцы
называют bell parlare [72], все мы заняли свои места, граф сел в другое
кресло против настоятельницы, а я и брат Фома стали сзади него, как бы люди
его свиты. Только тогда наконец обратился разговор на свою истинную тему и
граф начал расспрашивать мать Марту о сестре Марии.
-- Ах, высокочтимый граф! -- отвечала мать Марта, -- то я пережила за
последние две недели, что никогда, по милосердию Божию, не чаяла испытать во
вверенном мне монастыре. Вот скоро пятнадцать лет, по мере своих слабых сил,
пасу я стадо моих овец, и наша обитель была до сих пор украшением и
гордостью страны, ныне же стала соблазном и предметом раздора. Скажу вам,
что иные теперь даже боятся приближаться к стенам нашего монастыря, уверяя,
что в него вселился Дьявол или целый легион злых духов.
После таких слов граф стал вежливо настаивать, чтобы настоятельница
рассказала нам подробно все события последнего времени, и она, не сразу и
неохотно, приступила наконец к подробному рассказу, который передам я здесь
в изложении, ибо речь её была слишком пространной и не во всём искусной.
Месяца полтора тому назад, по словам матери Марты, пришла к ней
безвестная девушка, назвавшая себя Марией, и просила, чтобы позволили ей
остаться при монастыре хотя бы на должности самой последней служанки.
Пришедшая понравилась настоятельнице своей скромностью и разумностью своей
речи, так что, пожалев бездомную скиталицу, не имевшую с собой решительно
никаких вещей, она позволила ей жить в монастыре. С первых же дней новая
послушница Мария проявила ревность необыкновенную в исполнении всех
церковных служб и усердие неистовое в молитве, часто всю ночь до первой
обедни проводя на коленях перед Распятием. Вместе с тем заметили вскоре, что
множество чудесных явлений сопровождало Марию: ибо то под руками её
несвоевременно распускались на зимних стеблях цветы; то видели её в темноте
осиянной некиим светом, словно нимбом; то, когда молилась она в церкви,
раздавался близ неё нежный голос, исходивший из незримых уст, которые пели
святую кантику; то на ладонях её выступали святые стигматы, словно от
пригвождения ко кресту. В то же время открылся у сестры Марии дар
чудотворения, и она стала исцелять всех больных одним прикосновением, и
стало их стекаться в монастырь всё больше и больше из окрестных селений.
Тогда настоятельница спросила у Марии, какой силой творит она эти чудеса, и
она призналась, что неотступно сопровождает её один ангел, который даёт ей
наставления и поучает подвигам веры, причём объяснила это всё столь
чистосердечно, что трудно было усомниться в её исповеди. Сёстры же
монастыря, восхищённые её дивными дарованиями, соединёнными к тому же с
крайней скромностью и почтительностью ко всем, -- были исполнены пламенной к
ней любовью, радуясь, что девушка, столь святая, вошла в их союз, и,
конечно, не почитали уже её послушницей, но равной себе или даже первой
среди других.
Всё это длилось более трёх недель, и за это время слава сестры Марии
возрастала как в округе, так и в самом монастыре, где явились у неё
поклонницы преданнейшие, не покидавшие её ни на шаг, славившие её
добродетели громогласно и почти поклонявшиеся ей, как новой преподобной. Но
среди остальных сестёр нашлись, понемногу, и недоброжелательницы, которые
стали высказывать сомнения, подлинно ли Божеским наитием творит свои
исцеления сестра Мария и не есть ли всё происходящее в обители новые козни
древнего врага рода человеческого -- Дьявола? Обратили внимание, что
явления, везде сопровождающие сестру Марию, не всегда подобали ангельской
воле, ибо порой слышались близ неё как бы удары невидимым кулаком в стену,
или при ней некоторые предметы сами собой вдруг падали, словно брошенные, и
тому подобное. Потом некоторые из сестёр, приблизившихся к сестре Марии, на
исповеди покаялись духовнику, что с недавних пор начали их бороть странные
соблазны, а именно: ночью в их кельях стали им являться образы прекрасных
юношей, как бы сияющих ангелов, которые уговаривали вступить с ними в
плотскую любовь. Когда обо всём этом сказали сестре Марии, она весьма
опечалилась и просила удвоить молитвы, усилить посты и ревность иных
монашеских подвигов, говоря, что там, где близко святое, всегда рыщут и духи
коварства, ища погубить добрые семена. [CXCVII]
Однако, хотя сестра Мария и её приверженицы действительно молились
неустанно и подвергали себя всякого рода благочестивым испытаниям,
проявления злой силы в монастыре стали усиливаться с каждым днём.
Таинственные стуки в стены, в пол, в потолок слышались везде, как в
присутствии сестры Марии, так и без неё; проказливые руки по ночам
опрокидывали мебель и даже святые предметы, путали содержимое в ящиках,
производили всякого рода беспорядок в комнатах и храме; порой неизвестно кто
метал с поля в монастырь тяжёлые камни, словно осыпая его ядрами, что было
весьма страшно; в тёмных проходах сёстры ощущали прикосновения незримых
пальцев или вдруг попадали в чьи-то тёмные и холодные объятия, что наполняло
их трепетом несказанным; затем демоны стали показываться воочию, в виде
чёрных кошек, являвшихся неведомо откуда и забиравшихся смиренным сёстрам
под одежду.
Первое время настоятельница пыталась бороться с грехом и наваждением
уговорами и молитвами; после монастырский священник читал достодолжные
молитвы и кропил все покои святой водой; ещё после пригласили известного
заклинателя из города, который двое суток творил экзорцизмы, заговаривал
хлеб и воду, сор и пыль, но смятение только всё возрастало. Видения стали
являться во все часы дня и ночи и во всех углах: призраки показывались
сёстрам во время молитвы, во время обеда, на постели, там, куда шли они за
своей нуждой, в кельях, на дворе, в церкви. Стали раздаваться неизвестно
откуда звуки арф, и сёстры не имели сил одолеть искушение и начинали плясать
и кружиться. Наконец, демоны стали входить в сестёр и одержать их, так что,
повергнув на пол, подвергали всяким спазмам, корчам и мучениям. Сестра
Мария, хотя она тоже не избегала таких припадков, продолжала уверять, что
это лишь натиски злого воинства, с коими должно бороться всеми силами,
следуя указаниям её ангела, и оставались сёстры, которые продолжали верить
ей и чтить её. Но зато тем яростнее кляли её другие, говоря, что это она
напустила порчу на монастырь, и обвиняя её в пакте с дьяволом, так что
совершилось великое разделение в обители и распря постыдная и губительная.
Тогда-то, в такой крайности, решено было обратиться к князю-Архиепископу,
коему, по преемству от святых Апостолов, дано в сём мире вязать и разрешать
грехи наши.
Вот что рассказала нам мать Марта, в длинной и запутанной речи, хотя она
повторяла её, по-видимому, не первый раз, и, пока она говорила, узнавал я с
несомненностью черты из образа Ренаты, так что страх и отчаяние разом
вселились в мою душу, тоже как демоны, и я слушал повествование, как
осуждённый чтение смертного приговора. Когда настоятельница кончила рассказ,
граф, проявивший к нему неожиданное для меня внимание, спросил, нельзя ли
призвать сюда сестру Марию, чтобы задать ей несколько вопросов.
-- Несколько дней, -- отвечала настоятельница, -- что я запретила ей
выходить из кельи, ибо присутствие её возбуждает волнение -- и за трапезой,
и в часы святой мессы. Но тотчас я пошлю за ней и прикажу привести её.
Мать Марта сказала вполголоса несколько слов своей келейнице, и та,
поклонившись, вышла, а я, при мысли, что сейчас увижу Ренату, едва мог
стоять на ногах и принужден был опереться на стену, как человек совсем
пьяный. А между тем, как послушница ходила за сестрой Марией, настоятельница
сказала графу следующее:
-- Высокочтимый граф! Я, что бы ни было, но должна сказать вам, что, со
своей стороны, обвинить бедную Марию не могу ни в чём. Не знаю, верно ли,
что сопровождает её ангел Божий, но убеждена, что по воле своей не вступала
она ни в какой союз с демоном. Вижу, что она очень несчастна, и сегодня
жалею её столь же, как в день, когда она, неимущая и голодная, пришла
просить у меня приюта.
За эти благородные слова готов я был пасть на колени перед почтенной
женщиной, но тут отворилась дверь, и вслед за келейницей, тихой поступью, с
глазами опущенными, в одежде монахини, с покрытой головой, вошла -- Рената
и, сделав низкий поклон, остановилась перед нами. Я не мог не узнать её,
хотя бы и в несвойственном ей сером одеянии клариссинки, не мог не узнать её
лица, любимого всеми силами моего сердца, знакомого, как самый дорогой в
жизни образ, -- хотя и побледневшего, измождённого страданиями последних
недель. Рената была всё та же, какой я знал её, то исступлённо-страстной, то
в последнем бессилии отчаянья, то в необузданном гневе, то
спокойно-рассудительной среди книг, то милой, доброй, ласковой, нежной,
кроткой, как дитя, с детскими глазами и с детскими, чуть-чуть полными
губами, -- и я, в тот миг, потеряв последнее обладание собой, невольно
воскликнул, обращаясь к ней:
-- Рената!
Все, бывшие в комнате, невольно обернулись ко мне, ибо до той минуты я
не вымолвил ни слова, а Рената, не сделав ни движения, только подняла на
меня свои ясные глаза, одно мгновение смотрела мне прямо в лицо и потом
произнесла тихо и раздельно:
-- Отойди от меня, Сатана!
Граф, изумлённый, спросил меня:
-- Разве ты, Рупрехт, знаешь эту девушку?
Но я уже поборол своё волнение, поняв, что вся надежда для меня
заключается в соблюдении тайны, и ответил:
-- Нет, милостивый граф, я вижу теперь, что ошибся: этой я не знаю.
Тогда граф сам обратился с вопросом к сестре Марии:
-- Скажите мне, милая девушка: знаете вы, в чём вас обвиняют?
Своим обычным, очень певучим, голосом, в котором теперь было, однако,
необычное смирение, Рената отвечала:
-- Господин! Я пришла сюда искать мира, потому что измучилась слишком, и
не обращалась ни к кому с мольбой, кроме как к Всевышнему Богу. Если враги
мои ищут погубить меня, может быть, у меня и недостанет сил с ними бороться.
Подумав, граф спросил ещё:
-- Видали ли вы сами когда-либо демонов?
Рената отвечала с гордостью:
-- Я всегда от них отворачивалась!
Тогда граф задал свой третий вопрос:
-- А вы верите в существование злых духов?
Рената возразила:
-- Я верю не в злых духов, но в слово Божие, которое об них
свидетельствует.
Граф улыбнулся и сказал, что больше ему спрашивать пока не об чем, и
Рената, снова низко поклонившись, покинула келью, не взглянув на меня
вторично, а я остался, потрясённый этой встречей более, чем самым страшным
видением. Не помню я, о чём после того говорили между собой граф и мать
Марта, но, впрочем, разговор их вскоре прервался, ибо прибежала
сестра-ключница, говоря, что его высокопреподобие приказывает немедленно
всем сёстрам и всем приехавшим с ним собраться в церкви. Настоятельница,
конечно, торопливо встала, отдавая приказания, а граф обратился ко мне и
сказал:
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг