-- Пойдём и мы, Рупрехт. Да почему же ты так бледен?
Последнее замечание показало мне, что я не сумел утаить от других своего
смущения, и потому я сделал все усилия, чтобы сохранить спокойный вид,
сжимая зубы до боли и напрягая всю свою волю.
Когда выходили мы из домика, где жила настоятельница, брат инквизитор,
идя сзади графа, спросил меня, по-видимому, не без коварства:
-- Что вы теперь думаете о сестре Марии: не были ли слова мои, вам
сказанные утром, истиною?
Я возразил:
-- Думаю, что тут нужно ещё подробное исследование, ибо многие стороны
дела для меня темны.
Брат инквизитор радостно подхватил мою мысль и стал распространять её
так:
-- Вы, конечно, правы, и мы оба с вами видим, что истинного следствия
произведено ещё не было. Прежде всего должно установить, что здесь имеет
место (ибо влияние дьявола сомнению уже не подлежит): одержание или
овладение; possessio sive obsessio. В первом случае эти обсерватинки
[CXCVIII], и особенно эта сестра Мария, грешны союзом с демонами, коих
допустили они в самое своё тело; во втором виноваты они лишь слабостью духа,
что позволили бесам извне управлять собою. Много существует средств к
открытию этого, как, например: у одержимых не идёт кровь [CXCIX], если
порезать тело ножом, благословив его; они могут держать красный уголь в
руке, не обжигаясь; также не тонут в воде, если туда бросить их связанными
[CC], и тому подобное. Затем необходимо выяснить, причиняли ли виновные
ущерб лишь своей душе или также и окружающим: изводили ли они наговорами
скот и людей, делали ли женщин бесплодными, напускали ли дожди и туманы,
подымали ли бури, выкапывали ли трупы младенцев и подобное [CCI]. Наконец,
надлежит установить точно, какие именно демоны проявили здесь свою
богомерзкую деятельность, их имена, их излюбленные внешние облики и те
заклятия, коим они подчиняются, -- дабы впоследствии легче было
противостоять их губительному влиянию.
Брат инквизитор говорил ещё многое другое, но я постарался не слушать
его диалектики, ибо казалось мне, что каждое его слово обрызгано
омерзительной, ядовитой слюной. Стараясь обрести уединение среди своих
спутников, я начал про себя шептать молитвы, ибо не к кому мне было
обратиться, кроме Всевышнего, и говорил так: "Господи, если хочешь ты, чтобы
я в тебя веровал, сделай так, чтобы сегодня всё обошлось благополучно!" И
поистине, от сердца была моя молитва, и мне хочется вспомнить слова
божественного Спасителя об Отце нашем небесном: "Есть ли между вами такой
человек, который, когда сын его попросит у него хлеба, подал бы ему камень?"
II
Медленно подвигаясь вперёд, дошли мы всё же до дверей храма, где уже
толпилось немало народа, ибо собрались не только все приехавшие с
архиепископом, но и многие из окрестных жителей, а, конечно, было бы
любопытных, желающих видеть своего князя и его борьбу с демонами, и гораздо
больше, но по его собственному приказанию простых крестьян в монастырь не
пропускали, и они толпились за воротами. Для нас, которые шли с графом,
проход в церковь был, разумеется, свободен, и тотчас оказались мы под
крестовыми сводами старинного храма, тёмного, угрюмого, гулкого, но не
лишённого своего величия, и я стал всматриваться в ряды серых монашенок,
жавшихся, как испуганная стая голубей, ceu tempestate columbae [73], как
говорит Вергилий Марон, все в одной стороне; но Ренаты среди них не было.
Граф, а близ него и я с братом Фомою, заняли места на первой скамье, и на
несколько минут, пока длилось общее молчаливое и томительное ожидание,
углубился я в горестные воспоминания о тех днях, когда в других церквах,
таясь за колоннами, так же выискивал я глазами Ренату. Я знал, что сейчас
она войдёт сюда, что я вновь увижу её, и от этого сознания моё сердце в
груди колотилось, как сердце робкой ящерицы, которую схватила грубая рука
человека.
Скрип двери заставил меня поднять глаза, и я увидел, как из сакристии, с
двумя своими келейницами, вышла сначала мать Марта, за ней, потупив глаза,
но поступью твёрдой -- Рената, а сейчас же после них, едва прошли они к
другим сёстрам, -- князь-Архиепископ, в сопровождении двух прелатов и
монастырского священника. Архиепископ был в торжественном облачении, шитом
золотом, с эпитрахилью на плечах, с богатым епископским посохом в руке, в
инфуле, ещё более роскошной, нежели на вечере в замке, по рубцам унизанной
драгоценными каменьями, сверкающими при свете зажжённых, несмотря на
полдень, восковых свеч, и все, при его входе, пали на колени. Архиепископ с
прелатами прошёл прямо к алтарю, где, также став на колени, прочёл молитву
"Omnipotens sempiterne Deus" [74], и, когда кончил, вся церковь в один голос
ответила: "Amen", в том числе и Рената, которая, одиноко от других, впереди
скамеек, стояла на коленях, на виду у всех. Потом, встав и обратившись к
нам, Архиепископ голосом громким и чётким воззвал: "Te invocamus, te
adoramus" [75] и далее, и мы все отвечали ему тем же. Наконец, благословив
воду, он этой освящённой водой брызнул на все четыре страны света и, сев на
архиепископское кресло, приказал Ренате приблизиться.
Взоры мои были связаны с образом Ренаты так прочно, что, думаю я,
никакая сила в ту минуту не могла бы повернуть мою голову в другую сторону,
и я видел каждое малейшее колебание одежды Ренаты, когда, медленно
поднявшись, она сделала несколько шагов вперёд и вновь, перед самым креслом
архиепископа, опустилась наземь. Архиепископ сделал знак креста на её челе,
возложил благословляюще руки на её голову и произнёс новую молитву
"Benedicat te omnipotens Deus, Pater et Filius et Spiritus Sanctus" [76],
которую выслушала Рената в тихой покорности и на которую все мы вновь
отвечали "Amen". У меня же, пока длились все эти обряды, так как видел я,
что во всём Рената проявляла себя верной дочерью святой церкви и что не было
никаких следов присутствия злой силы, -- возникла радостная надежда, что всё
может обойтись благополучно, словно первая полоска яснеющей зари,
проглянувшая во тьме моей души.
После второй молитвы архиепископ опять встал и обратился к нам всем с
такой речью:
-- Возлюбленные братья и сестры! Достаточно ведомо, что дух Тьмы
принимает часто облик ангела Света, чтобы тем вернее соблазнить и погубить
слабые души. Но на то и дан нам духовный меч, чтобы отсечь в таком случае
ему постыдную морду, и мы призываем вас не страшиться более. Ты же, любезная
дочь наша, ответь нам: какое имеешь ты свидетельство, что видения твои от
Господа, а не от Дьявола?
Тут вновь услышал я голос Ренаты, тихий, сдержанный, но ясный, и она
сказала:
-- Высокочтимый отец! Я не знаю, от кого мои видения, но тот, кто
является мне, говорит мне о Боге и о Добре, призывает меня к жизни
непорочной и клянет мои прегрешения, -- как же я ему не поверю?
Но едва только Рената кончила эти слова, как вдруг, кругом неё, в пол,
словно бы изнизу, раздались быстрые и порывистые удары, те самые, о которых
говорила она, что это стучат "маленькие" [CCII]. В тот же миг в церкви
произошло великое смятение: среди сестёр послышались вскрики, все
зашевелились, и я сам не мог преодолеть внезапного ужаса, потрясшего меня, а
Архиепископ, гневно и мощно ударив посохом, воскликнул:
-- Чьи это козни? отвечай!
Мне лица Ренаты не было видно, но по дрожи её голоса я понял, что она --
в величайшем волнении, и голосом очень тихим она произнесла:
-- Отец! Это -- враги мои.
Архиепископ, не теряя обладания собой, начал заклинание, говоря сначала
на нашем языке:
-- Выступи вперёд, тёмный дух, ежели обрёл ты себе пристанище в этом
святом месте! Ты -- отец лжи, и разрушитель истины, и выдумщик неправоты;
узнай же, какой приговор произнесёт ныне наша простота твоим исхищрениям!
Разве же ты, осуждённый дух, не подчинишься воле нашего Создателя? Ты впал в
смертный грех и низвержен был со святой горы в тёмные пропасти и в бездны
преисподней. Ныне же, гнусное создание, кто бы ты ни был, к какой адской
иерархии ни принадлежал, но если, по попущению Божию, ты обманом вторгся в
доверие сих благочестивых женщин, мы называем Отца Всемогущего, мы умоляем
Сына Искупителя, мы призываем благословенного Духа Святого против тебя! О,
древний змий! тебя анафемствуем, тебя изгоняем, тебя проклинаем, от твоих
деяний отрицаемся, это место тебе воспрещаем, да бежишь, устыженный,
униженный, изгнанный, в места странные и безводные, в пустыни ужасные, людям
недоступные, и там, прячась и грызя узду своей гордости, да ожидаешь ты
страшного дня последнего Суда! Не насмеёшься ты над служительницами Иисуса
Христа, не обманешь никого из них, беги поспешно, уходи скоро, оставь их
поклоняться Богу в мире!
Но пока Архиепископ произносил эти проклинания и заклинания, стуки не
только не прекращались, но всё возрастали и начали раздаваться уже не только
в полу, но в скамьях, в стенах церкви и даже доносились с её высоких
крестовых сводов, причём сила их увеличивалась, и уже казалось, что ударяют
со всего размаха могучим молотом. Вместе с тем увеличивалось и смятение в
церкви, ибо многие из зрителей в страхе искали выхода, а среди сестёр
поднялся крайний переполох: одни из них трепетно прижимались друг к другу,
как овцы при появлении волка, другие же, не выдержав, кричали Ренате
проклятия и укоры. А сама Рената оставалась неподвижной, как статуя,
вырезанная из дерева, не подымаясь с колен, но и не наклоняя голову, словно
бы всё, происходившее вокруг, её не касалось.
Наконец, из рядов сестёр, одна монахиня, юная и красивая, сколько мог я
разглядеть, вдруг вырвалась вперёд, выбежала на середину церкви, делая
страшные движения и что-то крича непонятное, а потом поверглась на пол и
начала биться в том припадке одержания, какие случалось мне наблюдать у
Ренаты. Тут, в страхе и смущении, все повскакали со своих мест, и я тоже
устремился к упавшей девушке и видел, как она страшно вытягивалась, причём
живот её выпучивался под одеждой, словно бы она вдруг становилась
беременной. Но Архиепископ властным голосом приказал всем оставаться
неподвижными. Потом, приблизившись к несчастной, он велел прелатам крепко
связать её святыми эпитрахилями, чтобы она не могла биться, и, брызнув в
лицо ей святой водою, спросил громко, обращаясь к ней:
-- Здесь ли ты, проклятый сеятель смуты?
И связанная сестра отвечала, причём устами её говорил вошедший в неё
демон, так: "Я здесь!"
Этим ответом мы были поражены больше, чем всем предшествовавшим, а
Архиепископ спросил снова:
-- Заклинаю тебя именем Бога живого, отвечай: ты злой дух?
Сестра отвечала: "Да!"
Архиепископ спросил:
-- Ты тот, который соблазнил сестру Марию под обликом ангельским?
Сестра отвечала: "Нет, ибо нас здесь много".
Архиепископ спросил:
-- Отвечай, с какой целью измыслили вы сей обман и ложными ликами
обольстили служительниц Бога?
Ответа не последовало, и Архиепископ спросил снова:
-- Имели ли вы постыдное намерение погубить вечное блаженство сих
благочестивых сестёр и все общежитие от святости обратить в нечестие?
Сестра отвечала: "Да!"
Архиепископ спросил:
-- Отвечай: имели ли вы сообщниц среди сестёр этой обители?
Сестра отвечала: "Да!"
При этом ответе все, толпившиеся вкруг, содрогнулись, а Архиепископ
спросил:
-- Кто же был такой сообщницей? Не та ли, в теле которой ты сейчас
обретаешься?
Сестра отвечала: "Нет!"
Архиепископ спросил:
-- Тогда не сестра ли, именующая себя Мария?
Сестра ответила: "Да!"
Я понял в эту минуту, что то был произнесён смертный приговор Ренате, а
Архиепископ, вновь брызнув святой водой на поверженную и связанную сестру,
начал заклинать одержащего её демона, чтобы он вышел из её тела.
-- Дух лукавый и порочный, -- говорил Архиепископ, -- приказываю тебе --
покинь это тело, которое неправо избрал ты своим местопребыванием, ибо оно
есть храм Духа Святого. Изыди, змея, поборник хитрости и мятежа! Изыди,
хищный волк, полный всяческой скверны! Изыди, козёл, страж свиней и вшей!
Изыди, ядовитый скорпион, проклятая ящерица, дракон, рогатая гадина!
Повелеваю тебе именем Иисуса Христа, ведующего все тайны, иди вон!
При этом последнем заклинании связанная сестра стала особенно сильно
биться и стонала уже от своего лица:
-- Он идёт! Он идёт! Он в моей груди! Он в моей руке! Он у меня в
пальцах!
По мере того как она говорила, вздутие её живота переходило сначала на
грудь, потом на плечо, потом она приподняла вверх связанные руки и наконец
осталась неподвижной, как больной, обессиленный страшным приступом болезни.
Брат Фома говорил после, что он и некоторые другие с ним, видели демона,
вылетавшего из пальцев несчастной, в виде маленького человечка,
бесформенного и безобразного, который и унёсся на дымном облаке в церковную
дверь, оставив по себе зловоние, но я, хотя наблюдал всё происходившее
пристально, не видел такого видения и такого запаха не заметил. Когда же
бесновавшаяся сестра утихла и стало ясно, что одержавший демон её покинул,
Архиепископ приказал её унести, ибо она идти не могла, а сам направился
вновь к Ренате, и мы все вслед за ним.
Рената, во всё время заклинания бесновавшейся сестры, оставалась в
стороне от нас, стоя по-прежнему на коленях и не делая даже попытки обернуть
к нам лицо. Несколько раз влекло меня подойти к ней и заговорить с ней, но
удерживала мысль, что этим я выдам свою близость к ней, тогда как помочь ей
и, может быть, спасти её мог я только в том случае, если меня будут считать
ей чужим и даже враждебным. Поэтому, преодолевая страстное влечение, я
оставался вдали от неё, вместе со всеми, и, тоже вместе со всеми,
приблизился к ней лишь тогда, когда вновь к ней подошёл Архиепископ. На этот
раз я постарался стать так, чтобы я мог видеть лицо Ренаты и чтобы она меня
видела, но выражение её лица, столь мною изученного, не предвещало мне
ничего доброго, ибо тотчас заметил я, что выражение кротости сменилось на
нём выражением суровости и упорства, -- и новый томящий страх ущемил мне
сердце. Должен я прибавить к этому, что таинственные стуки, хотя несколько
притихли на время беседы архиепископа с демоном, однако не смолкали
совершенно и порою всё ещё раздавались то в стенах, то в полу, то под
сводами.
Вернувшись к алтарю, архиепископ приказал, в знак печали, погасить
восковые свечи, потом, обратившись к Ренате, ударил сурово посохом по
каменной плите и воззвал:
-- Сестра Мария! Один из врагов наших, коего, с помощью Господней и
данной нам свыше властью, понудили мы покинуть тело одной из сестёр твоих,
сообщил нам, что ты находишься в греховном пакте с дьявольскими силами.
Кайся перед нами в Богоотступничестве своём.
Рената подняла голову и ответила твёрдо:
-- Неповинна я в грехе, который ты назвал.
Чуть она это сказала, вдруг раздались такие потрясающие удары кругом,
словно бы все стены храма расседались и рушились или словно бы пушки своими
ядрами и стенобитные орудия своими таранами громили нас со всех сторон. В
гуле и грохоте ударов, быстро следовавших один за другим, минуту ничего
нельзя было слышать, и все присутствующие пали ниц вокруг Архиепископа,
простирая к нему руки, как к единственному человеку, способному спасти их.
Он же, всё-таки не утратив силу духа, устремил вперёд посох, как магический
жезл, и, обращаясь уже не к Ренате, но к демону, которого полагал
вселившимся в неё, воскликнул повелительно:
-- Злой дух! Тем, Кто приведён был перед Каиафу, первосвященника
иудейского, был спрашиваем и давал ответ, заклинаю тебя, отвечай мне: ты
ли -- противник Божий и слуга Антихристов?
Тогда Рената вдруг встала с колен и, смотря прямо на архиепископа,
отвечала, от чьего имени, не знаю:
-- Святым и таинственным именем Бога, Адонаи, клянусь и свидетельствую:
я -- служитель Всевышнего, предстоящий у трона Его!
И снова ответ её сопровождался страшным грохотом, но в то же время
несколько сестёр, вырвавшись из рядов, бросились к Ренате, приникли, став на
колени, к её ногам, и восклицали в безумии:
-- И мы! и мы! свидетельствуем! Сестра Мария -- святая! Ecce ancilla
Domini! Ora pro nobis! [77]
В крайней ярости Архиепископ, весь красный от напряжения, с лицом, по
которому струился пот, воззвал:
-- Прочь, коварный дух! Vade retro! [78] Дети, опомнитесь!
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг