тем более что другой возможности у меня, скорей всего, не будет. Как я сразу
об этом не подумал!
Я быстро собрал сумку, натянул на себя походную амуницию, потуже
затянул капюшон, раскрыл окно.
Ветер гнул и раскачивал едва различимые в темноте ветви деревьев, гулко
ходил в их вершинах, плескался дождем. Где-то рядом мокрые листья шуршали о
стену замка. Я дал глазам привыкнуть, учел поправку на ветер и, чтобы не
задеть близкое дерево, взмыл вверх. Резкий порыв ветра попытался прижать
меня к стене, но это ему не удалось. Огоньки окон отклонились в сторону и
ушли вниз, под ногами мелькнули зубцы башен. Завершив этот маневр, я тут же
нырнул и полого прошел над смутной массой деревьев парка. Высь меня не
манила: чтобы не привлекать внимания, я заранее выключил маяк-ответчик, и
теперь следовало избегать трасс, которыми мог воспользоваться любой реалет..
Бреющий полет в темноте - не самое приятное занятие, зато никаких
посторонних мыслей тут быть не может, а этого я и хотел. Лицо нахлестывал
дождь, тело ласточкой рассекало воздух, всякая минута требовала предельного
внимания, и лучшего сейчас быть не могло. За рельефом земли следил
сблокированный с расчетчиком локатор, я заведомо не мог врезаться ни в холм,
ни в здание, но кроны деревьев давали размытый сигнал, тут приходилось
полагаться на инфраоптику и быть настороже. Особенно из-за шквалистого
ветра, порывам которого надо было противостоять. Конечно, я уже мог включить
ответчик и уйти в вышину, благо поодаль от замка никто ни о чем не стал бы
расспрашивать, но толика сумасшедшинки и риска иногда полезней благоразумия.
Почему-то я ничуть не боялся сбиться с пути, хотя на бреющем полете,
ночью, это вполне возможно. Мне нравилось лететь именно так, спорить с
непогодой, а то и судьбой. Не знаю, почему я был так уверен в себе. Можно
назвать это интуицией или озарением, только каждый рано или поздно чувствует
в себе некую подсказку, которая, если ей довериться, не хуже компаса ведет к
цели. Причем, самое странное, не обязательно к той, к которой человек
устремился бы, знай он все наперед.
Разгоряченный полетом, я опустился возле пещеры и по инерции шагнул
так, словно кто-то другой еще час назад ковылял с палочкой от окна к
кровати. Нога тут же напомнила о себе, и это меня отрезвило. Щебень у входа
был мокрым и скользким, я зажег фонарь. Тьма раздалась, отпрыгнула в глубь
пещеры, в ярком конусе света забелели острые сколы щебня, проступил серый
известняк холма, выделилась темная зелень редких пучков травы. Не только
дыхание, но и одежда курились паром. Пригнувшись и выставив вперед фонарь, я
протиснулся в пещеру. Захлюпала грязь, на стенах вдоль трещин заблестели
капли. Вот это новость! То, что я посчитал сухим и надежным убежищем, первый
же дождь превратил в грязную и сырую нору.
Девушка, очевидно, спала. Внезапный и резкий свет заставил ее
привскочить; в расширенных зрачках метнулся красноватый отблеск, какой
изредка бывает и у людей. Но сейчас на меня смотрел именно звереныш,
сжавшийся, насмерть перепуганный, готовый отчаянно драться, ощерившийся.
- Не бойся, это же я, - кляня себя за поспешность, сказал я как можно
мягче.
Голос она, похоже, узнала; зрачки сузились, впились в мое лицо, огоньки
в них погасли. И это все, чего я добился. Тот же оскал готовых рвать и
кромсать зубов, худое угловатое тело Напряжено, как перед прыжком, в правой
руке зажат камень, который она готова метнуть, и только это, пожалуй, в ней
человечье. Нет, еще выражение страха. Еще бы! Чем мог быть Для первобытного
человека внезапно и ярко озаривший пещеру свет, что он должен был подумать
при виде черно и смутно выросшей за ним фигуры? Такое, да еще спросонья,
могло насмерть перепугать даже философа не столь далеких веков.
Я поспешил сорвать очки, убавил свет, отключил терморегуляцию, чтобы
одежда перестала куриться паром, отступил на шаг, давая девушке время
опомниться и узнать меня.
- Ну вот, ты вглядись, никакой я не бог, не дух, не оборотень, такой
же, как и ты, человек, не надо меня бояться, не надо... Ты меня узнаешь,
узнаешь?
Я говорил без остановки, спокойно, важны были не слова, которых она,
разумеется, не понимала. В тот раз все было куда проще! Кем я был для этого
существа теперь? Божеством? Нет, понятия бога эти люди, кажется, еще не
выработали. Злым, явившимся из темноты духом? Призраком ночи? Кем-то еще?
Праздный, в общем, вопрос. Она для меня была и осталась человеком, а я,
бьющий врагов молниями, летающий и повелевающий светом, был для нее, надо
думать, чем-то потусторонним. И ладно, мне от нее ничего не нужно. Накормлю,
подлечу, а уж как выглядит человек одной эпохи в глазах своих далеких
предков, пусть этой проблемой терзаются историки.
Звук моего голоса наконец дошел до нее. Лицо смягчилось, оскал исчез,
зверька больше не было, но, хоть убей, я не мог понять ни одной ее мысли!
Пульс у нее был бешеный, я видел, как под кожей ходят ребра, как вздрагивает
грудь, как вся она напряжена, но это смятение чувств никак не отражалось на
замурзанном, осунувшемся лице, вернее, отражалось нечитаемо.
Сколько времени так прошло? Дыхание девушки выровнялось, стиснувшая
камень рука разжалась, взгляд расширенных глаз ушел внутрь, они угрюмо и
темно отражали свет. Казалось, она свыклась со мной, как перепуганный
котенок свыкается с присутствием нового хозяина. Что ж, этого достаточно...
Продолжая говорить, я шагнул к ней. Мне казалось, что я готов ко всему.
К тому, что она сожмется в комочек или внезапно полоснет мою руку ногтями
или, наоборот, распластается ниц. Но к тому, что произошло в
действительности, я оказался не более подготовленным, чем она к моему
светозарному появлению в пещере.
При первом же моем шаге ее взгляд метнулся удивлением. Забыв обо всем,
она в недоумении уставилась на мою поврежденную ногу.
Хромота! Ее поразила моя хромающая походка. Но почему?
Я остановился в растерянности. Теперь она смотрела на меня так, будто
силилась что-то понять или вспомнить. Ее взгляд уже не был ни взглядом
попавшего в ловушку звереныша, ни темно-непроницаемым взглядом грязнолицего
сфинкса, это был взгляд человека, который срочно должен решить что-то очень
и очень важное для себя.
- Хо'ошая...
Хотя я отчетливо видел движение ее губ, до меня не сразу дошло, что я
слышу ее голос, а не эхо собственных слов.
Наконец истина проникла в сознание.
- Что? Что ты сказала?
- Хо'ошая... Эя хо'ошая... - Она ткнула себя в грудь. - Хо'ошая, -
повторила она.
Но теперь ее палец указывал на меня!
Все перевернулось. Теперь она владела собой, тогда как я... Летающий,
повелевающий и все такое прочее, я стоял с разинутым ртом.
- Ты... ты говоришь по-нашему?!
- Хо'ошая, - повторила она мне как неразумному. - Эя хо'ошая...
По-детски оттопырив губу, она тронула больную ногу, затем показала на
мою и гримасой изобразила боль.
- Нет хо'ошая... Нет хо'ошая...
Я так и сел. Куда лингвасцету до этой замурзанной пещерной девчонки! С
какой быстротой она усвоила слова и сопоставила факты! Десять-пятнадцать
минут - и такие успехи! Что это - норма того времени или мне встретился
гений? Кто из нас смог бы на ее месте так быстро разобраться в ситуации?
Вероятно, никто.
- Павел. - Я ткнул себя в грудь.
- Авел, - повторила она. - Авел хо'ошая. Эя хо'ошая.
Она улыбалась, она была довольна. Она признала во мне человека - вот
что самое поразительное.
- Нога. - Я повторил ее жест и воспроизвел ту же гримасу.
- Но-а... - Некоторые звуки давались ей с трудом, она добавила что-то
по-своему.
- Говори, говори еще! - Досадуя на молчащий лингвасцет, я тщетно
пытался уловить смысл ее слов.
Нет, просьбы она не поняла и замолкла. Но это уже не имело значения. Я
торопливо отстегнул сумку и протянул ей. Она, не церемонясь, вцепилась в
протянутое обеими руками, фыркнула, как котенок, от резкого и непонятного
запаха специй, переломила брикет и, не срывая обертки, впилась в него
зубами.
- Да подожди ты! - вскричал я и попытался стянуть обертку, но она лишь
поспешней заглотнула кусок, ее зубы предостерегающе щелкнули.
Столь мгновенный переход снова к дикости меня отрезвил и смутил.
Пожирая мясо, она только что не рычала. Но успокоилась, едва я убрал руку.
А я - то было вообразил! Как все же одно могло согласоваться с другим?
Феноменальная понятливость и... Впрочем, о чем говорить: далекие предки этой
девочки оставили нам в наследие великое искусство пещерной живописи, ее
современники умели неплохо считать, но, судя по раскопкам, спали среди
кухонных отбросов. Подавая тюбик с какой-то пастой, я предусмотрительно
свинтил крышку и показал, как им надо пользоваться, но это не помогло, - она
вгрызлась в него, как в кость, и лишь слегка удивилась, когда содержимое
брызнуло ей в лицо. Она тут же слизнула все и отбросила изжеванные останки
тюбика. Зато она прекрасно знала, как поступить с фляжкой, и запрокинула ее
тем же движением, что и любой из нас. Отталкивающего, неопрятного в ней было
не больше, чем в проголодавшемся зверьке, но теперь я легко мог представить
ее разрывающей кролика и пьющей теплую кровь.
И это существо только что говорило на моем языке!
Сырая и тесная пещера, белый свет электричества, глухая тьма позади,
спутанные волосы девочки падают ей на лицо, такое похожее на лица девушек
нашего века и такое чуждое мне, когда она рвет и заглатывает пищу, - где я
сам, в каком времени? И в каком времени эта худая мускулистая голышка, в
чьих глазах то возникают, то пропадают мрачно-красноватые огоньки? Дите,
которое только что лепетало слова моего века и тут же ушло, отдалилось,
исчезло, хотя по-прежнему могу коснуться его рукой и в ответ, верно, услышу,
что мы оба хорошие и у обоих плохо с ногой. Или ответом на прикосновение
будет царапающий взмах руки, лязг острых зубов?
Нет, подумал я, ее слова не должны обольщать, они лишь эхо моих
собственных. Так говорить мог бы и попугай. Ну, не совсем попугай, однако
доброе отношение и ему понятно, а здесь все-таки разум. Или он тоже иллюзия?
Иллюзия, вызванная точно таким же, как в наши дни, сложением тела, сходством
черт лица?
"Человек разумный". Так нас впервые определил Карл Линней. Меня,
Алексея, Снежку, Эю - всех. Но его определение имело окончание: "человек
разумный, познай самого себя..."
- Нет, ты совсем другая, - вырвалось у меня. - Может быть, ты
прапрабабушка Снежки, но ты даже не ее сестра... И нечего себя обманывать.
Эя посмотрела на меня ничего не выражающим взглядом, удовлетворенно
облизала губы.
- Пить, есть - хо'ошо... Авел хо'ошая. Снеш-шка хо'ошая.
- Да, конечно, - согласился я с горечью. - Снежка хорошая, только не
повторяй все, как магнитофон!
Мое раздражение ее, кажется, удивило. Похоже, она ждала другого, взгляд
дрогнул недоумением, руки задвигались, как у ребенка, который в чем-то
просчитался и снова силится как можно лучше все втолковать.
- Эя хо'ошая! Снеш-шка хо'ошая! Эя Снеш-шка - друзья!
Пещера вдруг сузилась, душно сдавила меня, на мгновение я онемел, оглох
и ослеп.
Эя и Снежка - друзья?
Все поплыло перед глазами.
Так, но совсем по-другому бывало, когда я встречался со Снежкой. Все,
что не было ею, теряло тогда отчетливость, размывалось, оставалось только ее
лицо, всегда подвижное, недосказанное, как живой бег ручья, как солнечный на
нем свет. И такое же неуловимое, желанное, близкое, когда она, притихнув,
вслушивалась в мой голос, или одной ей известным знаком приманивала с дерева
белку, или, задумчиво вслушиваясь в чей-то спор, внезапно проясняла его
одним словом, или, кинув на меня вопросительный взгляд - можно ли? - Разом
превращалась в сорванца, которому нипочем на виду у всех пуститься
наперегонки с жеребенком, ласточкой уйти в воду с обрыва, чтобы, выложив все
силы в рывке, в преодолении, в смехе, обессиленно откинуться на спину, уйти
в себя, в свои мысли, словно вокруг нет никого и я, ее верный спутник, столь
же далек, как невидимая в дневном небе звезда.
Такой она была... Неизменным в ней была лишь верность самой себе. Та
самосвобода, та открытость души, которую я больше не встречал ни в ком,
она-то и делала наши отношения такими наполненными. И строгими. Настолько,
что когда во мне все немело от ее доверчивой близости, от обморочной жажды
ее смеющихся губ, я не мог сделать последнего движения, таким грубым и
невозможным оно казалось. Посягательным на ее свободу, на непосредственность
каждого ее движения, взгляда, слова. Ей, а не мне пришлось сказать первое
слово любви. Она сделала это так же естественно и просто, как жила, как
дышала, и все, что было после этого, стало новым счастьем и новым
узнаванием - и поцелуй, от которого мы оба задохнулись, и еж, который
некстати запыхтел у наших ног, и смех, который нас обессилил, и бег без
оглядки, и обжигающее соприкосновение тел, объятия, в которых мы блаженно
умирали и воскресали. Но и тогда, после всех дней и ночей, когда нас ничто
не разделяло, у меня, после самой короткой разлуки, при взгляде на Снежку
все так же кружилась голова, и первое мое прикосновение к ней было робким,
точно мы еще не знали друг друга, будто все начиналось впервые и каждый из
нас боялся вспугнуть любовь.
Было ли это только любовью или также предчувствием, что нам недолго
быть вместе? Снежка пропала в первый день катастрофы. Все, что окружало ее,
провалилось, исчезло, смешалось с другим временем, другим небом, другой
землей, которая могла быть и за столетие, и за миллиард лет до нашей любви.
Какая разница - оттуда никто не возвращался. Что ждало ее там? Сколько раз я
представлял ее задыхающейся на берегу архейского моря, умирающей в пасти
чудовища, проданной в рабство неизвестно где и кому! Орфей хоть знал, где
его возлюбленная, какой ад ее поглотил, у меня не было и такого утешения.
- Что ты сказала?! Что ты сказала?!
Вне себя я кинулся к Эе. Но остановился на полдороге. Чего я от нее
хотел? Она сжалась и онемела. С минуту мы дико смотрели друг на друга. Затем
в ее глазах мелькнула какая-то мысль. Казалось, она пытается угадать, что
мне надо. Это? Неуверенным движением она протянула мне недоеденный сухарь.
Это? Последовала фляжка. Может быть, это? Она откинулась навзничь.
- Нет. - Я отпрянул. - Нет, нет...
Она снова сжалась в комочек, по ее телу прошла дрожь. Испуг? Нет. Она
все время дрожала, я мог бы заметить это и раньше. Это мое лицо покрывал
лихорадочный пот, а ей было зябко в промозглой пещере, холодно, темно и
страшно.
- Успокойся... - пробормотал я. - Успокойся...
То же самое я мог бы сказать себе.
Ее веки дрогнули. Подтянув колени, она свернулась клубочком, только
мерцающий взгляд выдавал в ней жизнь. Дрожь унялась, теперь ей было хорошо.
Она поела, сытость разлилась по телу теплом, очередная опасность, похоже,
миновала, я был рядом, снова заботливый, - много ли человеку надо?
- Снежка и Павел - друзья, - сказал я тихо.
Она не отозвалась. Ее клонило в сон, она уже была почти во сне, но не
спускала с меня полуоткрытых глаз, чтобы в мгновение ока снова быть готовой
ко всему, что возможно в этом неверном и непонятном мире.
Кого она все-таки видела во мне? А, какая разница! Ее желания были
просты и бесхитростны, как сама ее жизнь. Еда. Тепло. Племя. Мужчина.
Теперь меня бил озноб, свет фонаря дрожал тенями. "Пить, есть,
хорошая..." - произнесенное там, за тысячелетиями, еще звучало здесь, в этой
промозглой пещере. Теперь я знал, что со Снежкой, знал, где она, но это
знание было хуже незнания. Сама ли она пришла к соплеменникам Эй или ее
приволокли, в жадном любопытстве срывая с нее диковинную одежду? Намеренная
жестокость, возможно, чужда тем людям, но сам их мир беспощаден и груб. Моя
Снежка была в нем добычей, пленницей, вещью, ничем, такой ее швырнули к
костру.
Нет! Я зажмурился, во мне все обмерло. Нет! Снежка жива, жива, это
главное. Ей плохо, может быть, голодно, холодно, но она жива. Она сильная,
она стерпит все, вынесет все...
Все, кроме унижения. Лишний рот никому не нужен, и как бы те люди ни
относились вначале к своей невиданной добыче, она должна стать двужильной
работницей, чьей-то женой, а не захочет - принудят Станут учить покорности,
ткнут кулаком в лицо, отдадут старухам на воспитание, разложат под ремнем
или что у них там в обиходе, все без зла и без сострадания, единственно
потому, что в том времени человек принадлежит не себе, а роду. Первое же
несогласие, случайный просчет, робкое возмущение - и жесткая рука хватает
Снежку за волосы, пригибает к земле, воспитующе бьет, а там хоть грызи
облезлую шкуру, в которую уткнули лицом, сопротивляйся и плачь, никто уже не
поможет.
Видение было столь отчетливым, что пальцы сами собой сжались в кулак,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг