вряд ли мое неразвитое, хотя и обострившееся обоняние могло подсказать, что
я не один. Тогда, возможно, шорох? И это сомнительно, поскольку незнакомец,
как я потом убедился, был бесшумен, подобно тени. Все же что-то сработало во
мне как сигнал. Я осторожно прокрался вперед и раздвинул мешавшие обзору
ветви.
Человек!
Прижавшись к стволу ивы, неподалеку стояла девушка, почти подросток. На
ней не было ничего, кроме пояска из шкур и какого-то ожерелья на шее.
Волнистая грива волос явно не знала ножниц. Я затаил дыхание. Девушка,
несомненно, принадлежала к тому же, что и я, виду "человека разумного",
более того, телосложением она так напоминала девушек моей эпохи, что мне
даже показалось, будто я ее уже где-то видел.
Конечно, иллюзия длилась недолго. Девушка повернула голову, и на меня
глянула дикарка. Нет, ее лицо не было ни тупым, ни свирепым, скорее
наоборот. Дело в ином. Цивилизация утончает чувства. Эмоции, в общем, те же
самые, но их спектр богаче, разнообразней, мягче и тоньше, крайности
сглажены - сравните, например, взрослого и ребенка, и вы поймете, что я хочу
сказать. Здесь богатства эмоциональных оттенков и переходов не было и в
помине: примерно как эта девушка, могла бы озираться загнанная, напуганная и
все же готовая к отпору лань. И, что самое удивительное, страх не лишал эту
малышку достоинства.
Обычное для людей моего времени и такое редкое в древних веках
выражение достоинства - вот что сближало нас и обманывало при первом
взгляде. А ведь ее дела хуже некуда. Шутка ли, внезапно увидеть, как померк
прежний день и занялся новый! Как одно небо в грохоте землетрясения
сменилось другим, и в осеннем воздухе повеяло запахом весны. Вдобавок сдвиг
времени, похоже, отрезал девушку от соплеменников, что само по себе было
трагедией. Особенно в ту пору, когда человек не мыслил себя вне племени и
всех прочих людей обычно считал врагами. Ведь даже Аристотель полагал
изначально свободными лишь греков, тогда как все остальные представлялись
ему варварами и, как следовало по его логике, естественными рабами.
Не потому ли девушка и не искала укрытия, что заранее чувствовала себя
обреченной? Она же стояла на виду, затравленно озиралась, но вроде и не
думала убегать.
Убегать, спросил я себя, а куда? Нет пещеры, куда бы не проник зверь,
нет дерева, на которое он не смог бы взобраться, и обороняться нечем. Палка
против когтей и клыков! Я невольно сжал рукоять разрядника. Видимо, девушка
прекрасно понимала свое положение. Здесь, на открытом месте, она по крайней
мере могла издали заметить опасность и, в зависимости от ее характера, либо
кинуться наутек, либо нырнуть в реку, либо вскарабкаться на дерево. Здесь у
нее были кое-какие шансы спастись. Выжить, пока стоит день. Ночью, не этой,
так следующей, с ней, очевидно, будет покончено. Ей это, конечно, было
известно.
Возможно, я был последним, кто видел это юное, прекрасное в своей
юности и уже обреченное существо. Конец было легко предвидеть: бесшумный из
темноты прыжок, недолгое сопротивление, вскрик...
Ну и ладно, подумал я, чувствуя себя последним подонком. Не мое это
время. И вообще, чем я могу помочь, даже если бы имел на то право?
Хватит, пора уходить, таким трагедиям несть числа.
Но я медлил. Я знал, что должен быть толстокожим, все мы это знали,
кругом гибли и наши люди, я сам как раз неподалеку отсюда потерял дорогого
мне человека, и для спасения других надо было, не отвлекаясь, делать свое
дело. Все так, но с совестью сладить трудно.
Тем не менее надо было уходить.
Однако не успел я двинуться, как справа из лесочка показались люди.
Четверо в зеленовато-серых мундирах с каким-то допотопным оружием в руках.
Появление солдат здесь, в каменном веке, было столь диким и неуместным, что
я не сразу сообразил, откуда они взялись, хотя удивляться, в сущности, было
нечему соседняя зона находилась в двух шагах, а там был двадцатый век.
Форму я отождествил не в ту же секунду, а когда отождествил, то
почувствовал брезгливое любопытство: фашистских солдат мне видеть не
доводилось. Впрочем, парни были как парни. Моего возраста, рослые,
загорелые, видно, привычные к физическому труду. Вопреки ожиданию, на их
лицах не было ни растерянности, ни страха, разве что некоторое обалдение,
вполне понятное, когда происходит неизвестно что, и вдобавок из лета ты
сразу попадаешь в осень. Но солдатская привычка приспосабливаться к любым
обстоятельствам, похоже, чего-то стоит: держа пальцы на спусковых крючках
своего оружия, парни шли осторожно и все же уверенно. На их естественно
потрясенных лицах все еще как будто лежал отсвет недавних побед. Весь облик
солдат словно говорил, что им, подмявшим Европу, решительно плевать на все
непонятное, и пусть даже перед ними разверзнется ад, они и его пройдут с
боем, одолеют, как уже одолели стольких врагов. Да, так они и шли, их
самоуверенность завораживала.
Сила!
Девушку они заметили несколько секунд спустя. И, как по команде,
замерли Крайний, белобрысый детина, сложил губы трубочкой, словно
намереваясь свистнуть. На лицах остальных возникло радостно-недоверчивое
изумление. Высокий, стоявший посредине парень сдвинул каску к затылку, точно
освобождаясь этим движением от чего-то сугубо военного.
Было в этой их непосредственности что-то ребячье. Я даже позабыл, кто
они такие, и совсем упустил из виду, какое впечатление производил на мужчин
прошлого вид юной, хорошо сложенной и почти голой девушки.
Она, я в этом убежден, заметила их раньше, чем они ее. Но не
шевельнулась. Даже не взглянула в их сторону. Будто их не было вовсе.
Рассчитывала, что ее не заметят?
Все разъяснилось спустя минуту Не сказав друг другу ни слова, только
обменявшись взглядами, солдаты развернулись в цепь и, пригибаясь за кустами,
стали быстро окружать девушку. Я чуть не вскрикнул при виде этого четко
отработанного волчьего маневра. Загон, я был свидетелем загона, охоты на,
человека!
Девушка наконец рванулась. Но то было чисто импульсивное движение, ибо,
сделав к реке два-три ковыляющих шага, она упала в траву.
Вот оно что! Все мои гипотезы разлетелись в дым. Девушка так долго
оставалась неподвижной просто потому, что не могла бежать.
Конечно, это поняли и солдаты. Они двинулись к ней, уже не скрываясь.
Белобрысый хлопнул высокого по плечу, и оба засмеялись. Все разом
заговорили.
Изрядная архаика, тем не менее их речь была понятна без лингвасцета.
Хуже было со смыслом реплик, которыми они перебрасывались. "Аппетитный,
однако, язык..." - при чем тут язык? "Во, выставилась, на такое паскудство
только унтерменши способны!" - интересно, а это как понимать? "Дурак, раз
выставилась, значит, дело знает. Сначала допросик..."
Белобрысый удовлетворенно потер руки.
Что?! Я не поверил своим ушам. Бред, не слепые же они! Ведь перед ними
девочка. Раненая! Неужели эти мужественные, так повеселевшие ребята, неужели
они способны...
Никакой ошибки, о том у них и шла речь. Разумеется, они перенервничали,
взвинчивали себя бравадой, но это только распаляло их. Просто мне было
нелегко влезть в их шкуру, хотя в историческом, точнее, в хронологическом
смысле фашисты были куда ближе ко мне, чем эта девочка из пещер. Переодень
меня в их форму, я выглядел бы очень на них похожим. Подковы их крепких
сапог твердо и уверенно придавливали траву. Меж ними и дикаркой остался лишь
шаг. И тут она встала на ноги, напряженно, не без страха вглядываясь в их
веселые лица.
Очевидно, выражение этих лиц ее обмануло. Впрочем, кто знает!
Они о чем-то заговорили с ней, ветер отнес слова, и, не получив ответа,
перешли к действию. Самый рослый из них обошел девушку сзади и, перекинув
оружие через плечо, быстрым и точным движением заломил ей руки.
Дальнейшее его, надо думать, удивило. Девушка с неожиданной силой
тряхнула плечами, высвободилась, и от удара ее кулака высокий отлетел шага
на два.
Улыбку сдуло с их лиц. Задний вскинул оружие и отскочил вбок. Да, это
были профессионалы... Двое других, не сговариваясь, ударили девушку. Один
сделал молниеносную подсечку, кулак другого врезал в скулу. Девушка упала.
Рассуждать было некогда, руки опередили мысль. Я вскинул разрядник.
Ширкнувшая среди бела дня над головой молния - зрелище, надо полагать,
впечатляющее для тех, кто в глаза не видал разрядника. Я не сомневался, что
эти типы кинутся врассыпную, как зайцы.
Ничего подобного. Они остолбенели, да, но им нельзя было отказать в
мужестве и находчивости. Они действительно кинулись врассыпную, но лишь
затем, чтобы залечь поодаль друг от друга, вскинуть автоматы и полоснуть
очередью в мою сторону. И что значит солдатская выучка! Они не видели,
откуда вылетела молния, и вряд ли поняли, с чем имеют дело, тем не менее
уверенно ответили огнем на огонь. Пули тут же осыпали ближайшие ко мне
кусты. Легко было догадаться, что так будут прочесаны и все остальные.
Я никогда не был под обстрелом и не сразу поверил в реальность
происходящего. Меня спасла учительская выучка. Помог опыт бесчисленных игр:
в мгновение ока я оказался на земле, бесшумно залег и занял боевую позицию.
Все же я никак не мог побороть изумление. Мне все еще казалось невероятным,
что кто-то моей силе осмелился противопоставить свою, что режущие листву
пули несут смерть. Мелькнуло даже шальное желание перехватить пулю, как я
это, бывало, делал со стрелами, когда мы играли в индейцев. Потребовалась не
одна секунда, чтобы рассудок взял верх.
Тем временем обстрел вслепую сменился прицельным, видимо, они уловили
какое-то движение. Я лишний раз убедился, что имею дело с профессионалами.
Одна пуля взрыла землю рядом с моей рукой, другая просвистела над ухом. Ах
так!..
Я не хотел их убивать, да и не имел на то права. Но наказать эту
тупоумную нечисть я мог, и не преминул это сделать. До предела сузив угол
поражения и уменьшив заряд, я аккуратно, чтобы никого не задеть, воткнул по
молнии перед носом каждого из бандюг.
Земля полыхнула.
Это подействовало. Стрельба разом оборвалась, бравые парни пустились
наутек, виляя задами, по-пластунски заскользили меж кочками. Этого, я решил,
таким пакостникам мало. Не дам я им отступить по-солдатски: бандитам -
бандитово! Несколькими вспышками, которые слегка подпалили их сзади, я
заставил молодчиков ускориться и уразуметь, что спасение в бегстве.
Наконец-то до них дошло, чего я от них хочу! И что противиться моей силе
бессмысленно.
Они задали деру - только замелькали подковки сапог. Оружие отлетело в
сторону, оно мешало охлопывать дымящиеся сзади штаны. В другой ситуации я бы
пожалел этих четверых, но тут надо было довести дело до конца. Пара-другая
выстрелов подправила их вихляющийся бег; мне не хотелось, чтобы они скрылись
в ближнем лесу, я гнал их по открытому месту. Так они, верно, еще не бегали!
Наконец, их спотыкающиеся фигуры скрылись километрах в полутора.
Тогда я встал и вышел из-за кустов. Хотя парни и получили по заслугам,
на душе было муторно, словно я развлечения ради поиграл в кошки-мышки.
Девушка лежала среди проплешин гари, она была без сознания, что меня не
удивило, - еще бы, натерпеться такого! И только когда я над ней наклонился,
мне стало ясно, в какой тупик я себя загнал. Ладно, от затянутых в мундир
подонков я ее избавил. А что дальше? Если эти бандиты и не вернутся, то уж
хищники точно не заставят себя ждать.
От этой очевидной мысли мне стало совсем тоскливо. Прежде я разглядывал
девушку, решая абстрактную задачу ее дальнейшей судьбы. Конечно, я и тогда
ее жалел, но то была умственная жалость. Теперь у моих ног лежал беззащитный
подросток, измордованная девчушка. Ее голова припала к руке, словно она
спала, правая нога была неестественно вывернута в лодыжке, под глазом
вспухал синяк, из полуоткрытого рта с неровным дыханием вырывались
постанывающие всхлипы. Над бровью, совсем как у Снежки, темнела родинка. Тут
мне стало совсем нехорошо, разом всплыло все, о чем я старался не думать.
К счастью, мне на глаза попались брошенные при бегстве автоматы, я в
два прыжка добежал до них и переломил эти огнестрельные палки о колено. А
обломки втоптал в землю.
Все же потребовалось еще некоторое время, чтобы успокоиться и
вспомнить, что лежащая подле меня девушка не имеет ничего общего с нашим
временем и ее отдаленное сходство со Снежкой ни при чем.
Ну и что? Ничего. Просто этой мыслью я воздвиг между ней и собой
необходимую преграду.
Став на колени, я осторожно ощупал поврежденную ногу. Закрытый перелом,
тут не могло быть двух мнений. И эти гады ее хотели...
Стоп! Я подавил ненужные эмоции. В клинике ее ногу сразу привели бы в
порядок, но о клинике нечего было и думать. Положив руку ей на запястье,
другую опустив на лодыжку, я сосредоточился, впустил в себя ее боль и
попытался наладить психорезонанс. Может быть, мне и удалось бы все довести
до конца, но тут она открыла глаза. Хорошие у нее были глаза, добрые. Я
боялся, что она завопит в испуге, и улыбнулся, как улыбаются детям, когда
хотят их успокоить. Она не закричала, даже не ворохнулась, только зрачки
расширились. Вряд ли моя улыбка была причиной такого ее спокойствия. Просто
успел возникнуть слабый психорезонанс, она почувствовала, как от
прикосновения моих рук слабеет боль и по всему телу разливается
благодетельное тепло.
- Лежи, маленькая, лежи, - сказал я, когда она попробовала
приподняться.
Слов она, конечно, не поняла, но голос подействовал. Она опустила
голову, и я готов был поклясться, что читаю в ее взгляде благодарность. Я
снова ей улыбнулся, и она, к моему удивлению, ответила тем же. Это было уже
странно, потому что древние племена, как я уже говорил, любого чужака
склонны считать - врагом, а я в своей одежде был для нее чужаком вдвойне.
Впрочем, так ли удивительна ее доверчивость? Язык взглядов, жестов и голоса
прекрасно понимают даже животные.
Тем лучше! Или, наоборот, хуже... Психорезонанс, конечно, давно
оборвался, а я был слишком взволнован, чтобы установить его снова. Так или
иначе, медицинским пакетом все равно надо было воспользоваться, и я им
воспользовался. Мое движение, когда я его доставал, вызвало скорее оторопь,
чем испуг.
- Ничего, ничего, - говорил я, втирая в опухшую лодыжку биоактивную
пасту. - Все будет хорошо...
Она что-то проговорила в ответ. Я потянул руку за лингвасцетом, но
оказалось, что он уже вставлен в ухо, я и не заметил, когда успел это
сделать. Конечно, лингвасцет ничего не перевел - в его распоряжении пока
было слишком мало слов чужой речи. Наступил мой черед по тону голоса и
выражению лица соображать, что именно было сказано. Кажется, ничего
враждебного.
Что же, однако, делать с ней дальше? Бросить ее я уже не мог, остаться
с ней - тоже. Был один-единственный выход, но тогда я вступал в конфликт с
установленным правилом. Накладывая повязку, я все еще колебался. Пожалуй,
только сейчас я ощутил силу дисциплины как что-то внешнее и, оказывается, не
всегда справедливое. Такие понятия, как долг, обязанность, уже давно стали
для меня чем-то вроде воздуха, которым дышишь. А что может быть естественней
дыхания? Что может быть естественней выполнения внутреннего долга? Всегда
как-то так получалось, что любой поступок совпадал с велением совести. И
когда Горзах приказал ограждать чужие времена барьерами ни в коем случае не
допускать проникновения людей другой эпохи в нашу, то это решение было в
такой же степени его, как и моим. Не только потому, что оно основывалось на
общем решении, но и потому, что в нынешней ситуации казалось единственно
возможным и верным. Этого еще не хватало, чтобы к общему хаосу добавилось
вторжение невесть каких племен и народов! Подумать страшно, что могла бы
натворить даже та четверка молодчиков с автоматами, ворвись она в любой наш
поселок... У кого там окажется под рукой разрядник?
Словом, Горзах был кругом прав. Только что же мне делать вот с этой
бедняжкой? То, что издали представлялось несомненным и, конечно же,
благодетельным для самих людей прошлого, теперь означало смертный приговор
этой девочке. А ведь в ее беде были виноваты мы сами! Одни мы, никто больше.
И то, что наша вина была невольной, ничего не меняло по существу. Наша
ошибка вырвала ее из далекого прошлого и перебросила сюда. В моем, никаком
ином времени оказался живой человек, которого по долгу совести и всем
законам морали я должен был спасти, а из соображений высшей целесообразности
и согласно приказу, наоборот, обязан был оставить там, где ее растерзают не
фашисты, так хищники. Добро бы еще мои попытки помочь встретили ужас,
отталкивание, злость. Нет, она доверилась мне. Что ж теперь - бросить ее и
погубить?
- Не пугайся, - сказал я тихо.
Я поднял ее на руки. Она не сопротивлялась, только в глазах возник
немой вопрос. Ее интуиция была поразительной! Похоже, она понимала мое
состояние и верно оценила намерение, потому что стоило жестом попросить ее
обнять меня и сцепить руки на шее, как она тут же сделала это с таким же
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг