Похоже, я получил ответ... Но какой! Истина приоткрылась, едва я
углубился во время. Мы, как принято, искали его отражение в психической яви,
а оно, оказывается, давало о себе знать в сновидениях!
В никем не испытанном состоянии перехода из настоящего в прошлое я
узнавал знакомое, то, что уже мелькало в сновидениях, где время причудливо
растягивалось и сжималось, рвалось, наслаивалось, искажалось, выворачивая и
тасуя причинно-следственные связи. В хаосе набегающих образов сна, как я
теперь понимаю, и проявлялись скрытые отражения временных свойств
мироздания. Просто мы их не там искали: ведь сновидения, мнилось нам, - это
заведомая фантастика, антипод действительности, что может скрываться за их
абсурдом!
Тем более что во сне невозможна никакая активная деятельность, в том
числе познавательная. Невозможна? Даже убедившись, что во сне протекает
интенсивная творческая деятельность, что там созревают образы, которые прямо
ведут к картинам, стихам, научным открытиям и изобретениям, мы так и не
сделали должного вывода, продолжая считать явь и сон противостоящими друг
другу, как день и ночь.
Обо всем этом я, конечно, подумал задним числом. Тогда было не до
этого. Все перемешалось, как в сновидении. И не так, как в сновидении, все
же не так... Но похоже. Я не мог отличить мига от вечности. Не ощущал тела.
Близкое становилось далеким и наоборот. Огоньки индикатора распускались
цветами. Эя то пропадала, то возникала, причем я знал, что она сидит рядом,
но это не мешало мне видеть ее перед собой, и не в той одежде, в какой она
была теперь, а в прежней юбочке. Пространство кабины деформировалось,
мутнело частями, иногда двоилось, как в зеркале, делалось прозрачным, хотя
пульт, даже будучи лучом, ни разу не исчезал, оставался все-таки пультом,
хотя и необычным. Более того, я осознавал показания приборов, даже мог их
контролировать. Помнил о кнопке в подлокотнике, которую должен был нажать в
случае угрозы обморока, знал, что этого ни в коем случае нельзя делать,
только не знал почему.
Ума не приложу, как одно сочеталось с другим. Во всяком случае, то был
не сон. Такой была явь! Я знал, что не сплю (приборы затем это подтвердили).
Все воспринималось как должное, я узнавал это реально-нереальное состояние,
когда пространство может причудливо меняться и ничего особенного в этом нет,
когда что-то способно как угодно возникать и исчезать, быть и не быть,
являться из прошлого и вместе с тем принадлежать настоящему, поскольку в
действительности нет ни того, ни другого, как нет ни "до", ни "после",
вернее, есть, но меж ними какая-то совсем иная связь, чем та, к которой
привык человек. Мне даже казалось, что я вот-вот пойму, каким образом
мертвое прошлое может сосуществовать с настоящим и почему в этом нет
никакого парадокса.
Страха не было, происходящее не давило кошмаром. Это странное, никем
еще не изведанное состояние, в котором я находился, будило, повторяю,
воспоминания о чем-то похожем, естественном и нормальном. Что ж, в конце
концов, невесомость свободного полета присутствовала в наших сновидениях
задолго до того, как человек вышел в космос. Сколько еще подобных неявных
знаний, быть может, таится в нас! Лишь изредка возникало то слабое
удивление, которое мы порой испытывали во сне, когда, например, говорим с
давно умершим человеком и удивляемся не тому, что он жив, а тому, что он в
необычном костюме. Примерно такое же недоумение испытал я, когда,
почувствовав вдруг жару, потянулся к верньеру климатизатора, а он
прокрутился прежде, чем его коснулась рука. Легкое недоумение - не более
того! Мимолетное, оно сразу же сменилось пониманием, что так и должно быть,
раз я двигаюсь против хода времени.
Более связно и подробно рассказать о том, что было, я не могу, напрасны
любые старания. Да, вот еще что: свет решительно всех источников, помнится,
дважды менялся от красного до фиолетового и обратно, как если бы я
представлял собой звезду с чудовищно переменной массой.
И последнее, может быть, самое главное. Отснятые кадры подтвердили
многое из того, что видел глаз. А раньше, при запуске животных и автоматов,
камеры ничего подобного не фиксировали!
Вот так...
Все оборвалось сразу, исчезло, будто ничего не было. Я не успел глазом
моргнуть, как пульт снова стал пультом, а не цветущим лугом, кабина -
кабиной, а не перекрестком мимолетных видений. Рядом со мной как ни в чем не
бывало, уронив голову на плечо, мирно посапывала Эя, и гонимый
климатизатором ветерок ласково пушил разметавшуюся гриву ее волос.
"Пробуждение" сопровождал легкий толчок. Аппарат должен был проявиться
высоко над землей, чтобы в новой точке своего пространственно-временного
существования я не оказался вмурованным в толщу какого-нибудь холма. Толчок
означал, что все уже закончилось и автоматика, как положено, тормозит спуск.
Прежде всего я взглянул на альтиметр: да, полный порядок.
Порядок чего?
Явь сразу вступила в свои права, но пережитое было еще таким ярким,
таким диковинным и, как я теперь понял, таким замечательным, что я
подпрыгнул в порыве мальчишеского восторга. Все удалось, мы у цели - и какое
открытие! Кто еще так проходил сквозь неведомое, кто?! Такая минута стоит
жизни. Я ликовал, слабый свет индикаторов сиял для меня праздничными огнями,
мерный обдув климатизатора кружил голову, словно ветер горной вершины. За
мной, позади, остались века и тысячелетий, я шагнул за предел, который,
казалось, навсегда был положен человеку, живой спускался в исчезнувший мир -
что перед этим все легенды и мифы о путешествиях в загробное царство!
Сказки сбываются, одна за другой, все больше и больше, это понял еще
двадцатый век.
Мгновение было прекрасно, увы, скептический рассудок не дал им как
следует насладиться. Машина "проявилась", это очевидно. Где? Она
благополучно спускалась. Куда? Все хорошо. А так ли это?
Не отвлекайся, не отвлекайся, напомнил рассудок, не имеешь права!
Но это неправда, что я отвлекся. Все происходило одновременно: я
вспомнил, и радовался, и переживал, и парил в небесах, и беспокоился о
будущем в те самые секунды, когда считывал показания приборов. В те самые. И
все же рассудок отчасти был прав. Радость притупила восприятие, я не сразу
понял, что мне говорят приборы, тем более что они один за другим показывали:
норма, норма, норма...
Но не все. И когда смысл очередного сигнала наконец завладел вниманием,
это на меня подействовало так, что долгожданный толчок приземления не вызвал
в душе ни малейшего отклика. Не веря себе, я зажмурился, снова открыл глаза,
словно движение век могло что-то изменить.
Ничего не изменилось. Расходомер показывал убыль энергии вдвое против
расчетного.
Вдвое...
И что самое непонятное, счетчик не замер после приземления, на световом
барабане стремительно сменялись цифры. Аппарат тратил энергию неизвестно на
что.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Молниеносным движением я нажал на все выключатели сразу, то есть
продублировал действие автомата, который должен был сделать все за меня и,
надо полагать, сделал. Разумеется, сделал, мое вмешательство ничего не
изменило. Я и так не сомневался, что кибермозг отключил главный ход тотчас
после "проявления" (иначе не было бы и самого "проявления"), просто во мне
тлела надежда, что из-за каких-то неполадок тормозная система спуска еще
продолжала работать на холостом ходу.
Наивная, конечно, надежда, ведь я не ощущал никакой вибрации. Но не
сидеть же сложа руки! Теперь я сделал все, что мог, а световой барабан
продолжал вращаться, энергия утекала или ее что-то высасывало из машины, как
кровь из сердца.
Но не могло быть такого вампира! Тогда что же случилось, что?!
Наконец бег цифр замедлился. Это не было обманом зрения, расход энергии
падал. Подавшись вперед, я с надеждой следил за этим замедлением, хотя оно
уже ни на что не могло повлиять.
Все тише, все медленней... Я обливался потом, ничего другого, кроме
скольжения цифр, для меня не существовало. Наконец барабан замер. В боковом
окошечке цифры продолжали сновать, но это была мелочь, жалкие киловатты,
которые тратились на работу кибермозга, на освещение и тому подобное.
Никакого резерва на возвращение не осталось. Более того! Все хитроумные
накопители солнечной и ей подобной энергии, которые были придуманы на случай
перерасхода, эту убыль могли восполнить разве что за тысячу лет.
Я влип.
Но больше всего в ту минуту меня напугала не перспектива собственной
гибели, не провал всех наших замыслов, а полное непонимание случившегося.
Энергия не могла исчезнуть неизвестно на что, пропасть незамеченно, но
это-то и произошло.
Я высветил график расхода, прокрутил его от момента старта до момента
"проявления". Это кое-что дало. Кривая, в общем, соответствовала расчетной,
все шло, как надо, до тех пор, пока аппарат не "проявился". Тут она взлетела
пиком! И каким... А ведь меня даже не качнуло. Как это прикажете понимать?
Очередной фокус времени?
Ответа не было. Но странное дело, знание, когда именно случилась
утечка, меня утешило, будто самым главным сейчас было выяснить хоть
что-нибудь.
А что я, в сущности, выяснил?
Меж тем в кабине становилось все жарче. Так и должно было быть, корпус
хроноскафа должен был при "проявлении" окутаться плазменным облаком и
нагреться чувствительно для тех, кто находился внутри. Все было правильно.
Думая о другом, я машинально повернул регулятор, но вместо ожидаемой
прохлады из климатизатора дохнуло, как из печи. Система работала наоборот,
хотя только что она действовала исправно! Но не могли же спятить законы
термодинамики?
Место термодатчиков одно из самых ничтожных на приборной панели, я
повернул голову, чтобы рассмотреть их данные, но не успел.
Это навалилось, едва я повернул голову. Ничего не было, ровно ничего,
ни звука, ни тени, ни туманного образа, только сквозь броню стен, сквозь всю
изоляцию, сквозь все, чем меня оградили, проступил взгляд. Не взгляд,
конечно, что-то совсем иное, но в этом была такая темная, давящая,
гипнотическая власть, что веки ответили ей чисто рефлекторным движением.
Я зажмурился. Но это не отпустило меня. Огромное, как само время,
неразличимое, оно, казалось, высасывало волю, как прежде высасывало энергию,
проступая сквозь стены, давило на мозг, сгущало обжигающий воздух до
невозможности вдоха. Сознание не затуманилось, а как бы застыло в этой
тягучей лаве. В нем ничего не осталось, кроме видения жутко просвечивающих
сквозь стены и веки, смутно затягивающих глаз. Не было сил ни закричать, ни
вырваться из плена этой черной пустоты, в которой был мрак настойчивого,
медленно высасывающего водоворота, лишь чей-то голос вдруг прозвенел в ушах:
"Не поднимай век!"
Но что-то еще боролось во мне с наваждением, противилось тому, что
обволокло машину и мозг. Я даже знал что: гордость. Не моя, личная, гордость
человеческого рода, который все-таки вышел к звездам и был готов идти
дальше, какое бы неведомое ему ни грозило.
Внезапно давление ослабло, словно то, что было снаружи, отвлеклось или
отодвинулось.
Пользуясь этим, я стряхнул оцепенение, с трудом разомкнул веки и глянул
на датчик наружной температуры.
Его зашкалило! Его зашкалило, хотя он был рассчитан на жар
вулканической лавы.
Да ведь я просто сварюсь...
Опережая мысль, руки скользнули к переключателям пульта, их движение
обморочно отдалось в сердце, но машина уже рванулась сквозь время, прочь от
того чудовищного, что на нее навалилось.
Я прыгнул на сутки вперед и, держа пальцы на переключателях хода, ждал,
что теперь будет.
Из климатизатора хлынул морозный воздух, бодряще ожег лицо, в ушах
зазвенело, как при рывке из глубины на поверхность. Неудивительно, поскольку
стремительно падающая стрелка термометра только что показывала в кабине едва
не стоградусную жару.
Мокрой ладонью я отер в три ручья струящийся по лицу пот. Отуманенный,
как в бане, воздух отпотевал на стекле и металле, но то уже были пустяки.
Что произошло, что навалилось на меня там, откуда я едва унес ноги?
Гадать было бесполезно. Аппараты и прежде не возвращались из прошлого,
мне выпал не лучший шанс, но я по крайней мере остался жив.
Пока жив.
Датчик наружной температуры показывал уже нечто приличное, в кабине
было еще свыше сорока градусов, но климатизатор работал без фокусов, в
полном согласии с известными законами термодинамики, так что все вскоре
должно было охладиться. Я бегло взглянул на мокро блестевшее лицо Эй,
которая мирно продолжала спать, только рот был приоткрыт в частом натужном
дыхании.
Здесь тоже все было в полном порядке. Откинувшись, я дал себе минуту
роздыха. Я уже не боялся, что сквозь стену на меня глянет нечто. Но тень
пережитого не исчезла. Я доверял технике, она подвела. Я доверял природе,
она наслала на меня ужас. Я доверял науке, она ничего не смогла объяснить.
Теперь я мог доверять только себе.
Мог ли?
Я чувствовал себя пылинкой в игре неведомых мне сил.
Ладно, посмотрим, еще не вечер, как говаривал мой прадед, когда я еще
ходил пешком под стол.
Наконец климатизатор достаточно охладил и осушил кабину, теперь можно
было действовать.
Рука дрогнула, когда я протянул ее к рифленой кнопке включения обзора.
Стены кабины протаяли, в лицо хлынул нежаркий солнечный свет. Он падал
с чистого, ласкового своей умиротворенностью неба, освещая черную пустыню
пожарища Все вокруг было выжжено дотла, голо, лишь кое-где торчали
обугленные колки пеньков, два или три из них еще курились прозрачно
сизоватыми струйками дыма. Ленивый ветерок нехотя мел по кочкам мутные
завитки пепла.
Пожарище, просто пожарище. Секунду-другую я сидел, улыбаясь неизвестно
чему, следил за кружением гаревых смерчиков, наслаждался спокойствием
по-осеннему неяркого неба. Дальний обзор с трех сторон заслоняли выжженные
скаты холмов, зато впереди все просматривалось на многие километры. Там, за
чертой гари, жухлая трава лугов сменялась пестро-желтым лесом. Далее земля
как-то сразу и круто вздымалась отрогами гор, темнела откосами скал, высоко
на гребнях и пиках сверкала белейшим снегом, который ниже чуть припудривал
каменистые склоны. В одном из отрогов что-то дымилось. Над всем возвышалась
двузубая, блещущая льдистыми склонами гора.
Пора было будить Эю.
Она, как ребенок, сладко посапывала во сне, что, впрочем, не мешало ей
совершенно по-детски подтягивать к себе колени. Трудно было смотреть на нее
без зависти. Все увиденное мной снаружи весьма совпадало с тем, что она
рассказывала о родных местах, а если так, то ее беды уже закончились.
Бесхитростно, не ведая ни о чем, она дважды пересекла время, пожила среди
своих отдаленных потомков, видела грядущее своего рода и с тем же
незамутненным сознанием теперь возвращалась домой. Счастливая!
Я выключил обзор, достал ампулу, снял с нее протектор и торцом приложил
к запястью Эй. Бурая жидкость всосалась, не оставляя следа, минуту спустя по
телу девушки пробежала дрожь, глаза раскрылись.
Тонкая мимика чувств, как я уже говорил, не была свойственна Эе, этим
она тоже мало чем отличалась от ребенка. Так было и в этот раз. Она подняла
отуманенные глаза, мгновение - и сон в них пропал. Еще мгновение - ее взгляд
встретился с моим, надо полагать, далеко не безмятежным. Легко догадаться,
что она в нем прочитала и какую работу проделал ее не отягощенный
абстракциями ум. Эя издала воинственный клич, ее рука инстинктивно рыскнула
в поисках ножа, дубинки, любого оружия и, не найдя лучшего, ухватилась за
мой разрядник; нам что-то грозит, вот как она все это поняла и тотчас
изготовилась к бою.
Благо враг был, конечно же, рядом.
Он был, это я ничего не видел и не понимал, она же с ходу сообразила,
какова опасность. Вот вам, мудрые мои современники, задача: что увидела и
поняла Эя?
Я, само собой, догадался лишь задним числом. Тесная кабина хроноскафа,
разумеется, показалась Эе пещерой. А в пещерном сумраке, понятно, могут
скрываться хищники. И ведь мерцающие огоньки индикаторов так похожи на
зрачки притаившихся в засаде животных!
Она успела замахнуться разрядником, словно дубинкой. Мне стоило немалых
трудов ее удержать и успокоить.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг