- Успеете? - Это вырвалось против моей воли.
На лице моего Вергилия, когда мы вылезли, впервые проступила бледная,
как осенний рассвет, улыбка.
- Волнуетесь?
- А вы? - ответил я вопросом на вопрос.
- Я, как видите, трепещу. Ничего, привыкну. Понимаю, вас смущает весь
этот кажущийся беспорядок. Психологи правильно советовали не допускать вас и
дублера к рабочему месту, пока не будет наведен глянец, чтобы вы не
усомнились в надежности техники. К сожалению, времени нет, все надо
осваивать на ходу.
- Не беспокойтесь, нам ли привыкать к технике во всех ее видах, -
сказал я, не очень кривя душой, потому что одно дело беспокоиться о сроках и
совсем иное хоть немного не доверять машине, от которой зависит твоя
жизнь. - Вы закончили, я могу быть свободным?
- Нет. Прежде я должен проверить ваши знания.
- Хорошо, - сказал я со вздохом. - Сегодня вы вооружили меня
нижеследующей информацией...
- Пожалуйста, начните с самого начала - и в полном объеме.
- В полном?
- Да.
- Послушайте. - Мой голос напрягся, потому что его заглушил кибер,
который с лязгающим звуком пытался преобразовать синеватый брусок металла в
нечто, отдаленно похожее на каракатицу. - Послушайте, я делал это уже раз
десять! Вы могли убедиться, что я спросонья могу повторить сто томов
неписаной техдокументации, столько же сводов правил, уточнений к правилам и
дополнений к уточнениям. Вам мало?
Ответом был укоризненный взгляд.
- Так надо, скоро прибудет комиссия. Между прочим, Гагарину приходилось
запоминать больше и повторять чаще.
Я стиснул зубы. О великие первопроходцы, как быстро вас превращают в
средоточие всех добродетелей и вашим примером гвоздят нерадивых потомков!
- Откуда вы знаете? - буркнул я. - Вы что, были наставником Гагарина?
Его щеки наконец вспыхнули румянцем.
- Комиссия, - свистящим шепотом ответил он.
Я обернулся.
Комиссия действительно приближалась. По-журавлиному вскидывая ноги,
через кабели шествовал Алексей. Двое других были мне незнакомы. Один был в
грязной, как смертный грех, робе, он на ходу тряпкой вытирал руки, заодно
ему не мешало бы вытереть лицо. Нет, все-таки я его знал: то был генеральный
конструктор. Второй был розов, улыбчив и свеж, словно только что хорошо
выспался, искупался в море и теперь готов послушать хорошую музыку, стихи
или что-нибудь другое столь же приятное. Впрочем, когда он приблизился, то
на его щеке тоже обнаружился грязноватый, хотя и не лишенный аккуратности,
след чего-то сугубо технического. Сколько бы ни совершенствовалась техника,
каких бы киберов человек ни брал себе в подмогу, а как дело доходило до
чего-то нового и уникального, так человеческие руки оказывались
незаменимыми.
- Начнем, - без всяких предисловий сказал конструктор, как только мы
поздоровались.
Алексей и улыбчивый кивнули. Конструктор глядел на меня с прищуром,
точно выискивал, в какой части моего существа может скрываться брак.
Улыбчивый смотрел ободряюще, усталое лицо Алексея выражало желание поскорее
покончить с этой формальностью. Мой голубоглазый наставник отступил в
сторону, от его педантичного спокойствия следа не осталось, он весь был
трепещущей жилкой. Вокруг даже шум, казалось, притих. "Интересно, -
пронеслось в мыслях. - Как они будут меня провожать? Цветами? Ой, вряд ли,
не то время..."
Я набрал в легкие воздух и начал:
- Аппарат, именуемый хрономашиной, предназначен для автономного
перемещения в...
- Это никого не интересует, - с ходу перебил меня главный. Он это
сказал с таким раздражением, что я было обиделся, но тут же сообразил, что
это и есть проверка - посмотреть, как поведет себя человек, которого
внезапно сбили с толку. - Это никого не интересует, - повторил он (улыбчивый
закивал). - Не сомневаюсь, что матчасть вы освоили. Что вы предпримете, если
во время перехода внезапно начнете терять сознание?
- Для начала прибегну к помощи нашатыря. - Я сдержал улыбку. - И других
средств стимуляции, каковые предусмотрены в бортовом комплекте.
- Кнопка приведения их в действие?
- Четвертая в левом подлокотнике.
- Крайняя, - уточнил конструктор. - Не подействует?
- Даю реверс.
- Не успели, потеряли сознание. Тогда?
- Тогда сработает автоматика.
- Опишите, каким образом.
Я начал описывать. На лицах всех троих возникла внимательная скука.
Однако долго им скучать не пришлось. Не потому что у конструктора был
наготове очередной подвох, а потому что в помещении возник Горзах.
Сам. У меня екнуло сердце. От входа до места, где мы стояли, было
метров пятьдесят, он их пересек с проворством хорошо смазанной шаровой
молнии.
- Извините, что вмешиваюсь. Вы разрешите? - Его улыбка осветила всех,
точно прожектор.
- Да, пожалуйста, - слегка недоуменно сказал главный.
- У меня к кандидату в хронавты всего лишь один вопрос. Вы привели к
себе девушку из прошлого, некую Эю?
Это был не столько вопрос, сколько утверждение.
- Да, - сказал я.
- Тем самым нарушив приказ.
- Какой приказ? - удивился конструктор. - Впервые слышу.
- Вы и не могли слышать, вас он не касался.
- Мне он известен, - вмешался Алексей. - Я...
- С вами все обсудим потом, вы не из числа тех, кто отдает и отменяет
приказы. - Горзах говорил спокойно и неторопливо, но его слова как будто
отодвинули присутствующих. - Итак, - он снова обратился ко мне, - вы
нарушили приказ.
- Дело в том, что...
- Знаю. Я это учел, но принять и оправдать не могу. Вы отстранены и
исключены, можете быть свободным. А вы, - он повернулся к членам комиссии, -
готовьте к отправке дублера.
Все, я больше для него не существовал. Кто-то, оказалось улыбчивый,
вовремя схватил меня за руку.
- Послушайте, вы! - крикнул я бешено. - Значит, по-вашему, надо было
оставить эту женщину погибать... Значит, я должен был...
- Вы обязаны были делать то, что обязаны делать все, - неожиданно мягко
сказал Горзах. - Приказы либо выполняются, либо нет, и тогда наступает
развал. Третьего, увы, не дано. Вы поступили благородно, но
противообщественно, иного мнения быть не может. И, пожалуйста, не
задерживайте нас. Дублер, полагаю, подготовлен не хуже? Его зовут, если не
ошибаюсь, Нгомо?
Он повернулся к членам комиссии, я снова перестал для него
существовать. На щеках Алексея выступили красные пятна, брови генерального
конструктора как поползли вверх, так и застыли в недоумении. Лицо третьего
члена комиссии ничего не выражало. В зале, казалось, стало тише, к нашему
разговору явно прислушивались.
- Дублер, разумеется, подготовлен, - медленно проговорил конструктор. -
Его фамилия, вы не ошиблись, Нгомо. Все же я хотел бы уяснить причину столь
необычного отстранения. Меня как-никак это касается, а я почему-то не в
курсе.
Алексей делал мне отчаянные знаки: молчи!
- Мне известна эта история, - заговорил он, опережая Горзаха. - Вот она
вкратце...
Он уложился в минуту. Только факты, но каждое его слово молотом рубило
воздух, и брови конструктора поднялись еще выше, хотя казалось, они и так
уже были вскинуты до предела.
- Таким образом, - закончил Алексей, - данный поступок дал нам ценную
информацию и повысил шансы на успех. О моральной стороне дела не говорю, она
и так ясна. Настаиваю на пересмотре решения.
- Да, так тоже нельзя, - внезапно сказал улыбчивый ученый, которому
теперь, впрочем, было явно не до улыбок. - Проступок налицо, но есть
смягчающие обстоятельства. Весьма и весьма смягчающие.
- И что же вы предлагаете? - быстро спросил Горзах, но при этом
почему-то посмотрел на генерального конструктора. - Простить и вдобавок
увенчать его лаврами первопроходца?
- О чем вы говорите? - не выдержал Алексей. - Какими лаврами? Человек
рискует собой, а вы... Даже в старину солдату давали возможность искупить
свой проступок кровью!
- Именно потому, что сейчас иное время, я и принял решение
отстранить, - отчеканил Горзах. - Скажите, - он снова посмотрел на
генерального, - если в своей машине вы поставите всего одну ответственную
деталь, в надежности которой вы не уверены, чем это может обернуться?
- Это риторический вопрос, - сказал тот. - Если бы я заложил в
конструкцию ненадежный элемент, то тут же бы дал себе пинка за ворота.
- Я нахожусь в точно таком же положении, - кивнул Горзах. - Только моя
машина, не сочтите за хвастовство, еще огромней, и от ее работы, это опять
же факт, зависит судьба всего человечества.
А что касается моральной стороны дела, - он метнул взгляд на Алексея, -
то ваш пример работает против вас. С тех пор, как право рисковать собой во
имя человечества стало высшей наградой, он, повторяю, работает против вас!
Такую награду еще надо заслужить. Я подтверждаю свое распоряжение.
- А я его обжалую!
- Когда угодно и сколько угодно. Уверен, тут выяснятся любопытные
моральные нюансы, если, конечно, у Всемирного совета, тем более у
человечества, сейчас нет более срочных дел, чем это.
Самое ужасное, что Горзах был прав, убийственно прав. Спор еще
продолжался, но мне уже стало все равно. Я побрел к выходу. Все прыгало и
двоилось, как тогда, в подбитом эмиттере. Перед глазами расплывался свет
ламп, возможно, виной тому были слезы. Стук хлопнувшей двери отрезал меня от
прошлого.
Так я шел, сам не зная куда. Когда ко мне вернулась способность
оценивать окружающее, то я обнаружил себя на берегу пруда сидящим с пучком
весенней травы в руках. На темной воде, как и тогда, когда мы лихо взмывали
в небо, чтобы схватиться с огневиками, желтели палые осенние листья, только
их теперь прибило к берегу, они покачивались на мелкой волне, чуть слышно
скреблись о тростник. Ветер шорохом пробегал по ивам и ветлам, космы ветвей
слабо рябили неподвижную и черную у их корневищ воду, небо было мглистым и
таким спокойным, словно на земле никогда ничего не происходило, не
происходит и произойти не может, а будет все тот же вечный круговорот дня и
ночи, весны и осени, жизни и смерти. По зажатой в пальцах травинке ползла
крапчатая букашка, она упорно спешила к ее игольному острию, не ведая, что
дальше никакого пути нет.
Не знаю, долго ли я так сидел. Время потеряло значение, боли не было,
только глухо саднила обида, что никто в целом мире даже не поинтересовался,
где я, что со мной, в какой пустыне я нахожусь. Впрочем, и это было
правильно, кто же сейчас располагал свободной минутой, уж во всяком случае,
не мой дублер Нгомо, тем более не Алексей. Все было правильно, только от
этой правильности ни на что не хотелось глядеть, а хотелось не жить, не
думать, не чувствовать, как вот эта букашка, еще лучше травинка. Так я и
сидел, безразлично следя за колыханием желтых листьев, то путано думая сразу
о многом, то вообще ни о чем не думая, с тоской в душе, которую ничем нельзя
было унять, да и не стоило унимать, потому что я был не первым, для кого все
вот так рухнуло, и, конечно же, не последним, так уж заведено в этом мире,
что человек - вселенная лишь для самого себя, для природы же - он пыль, а
для других людей может быть вещью, деталью, годной или, наоборот,
бракованной. Во мне оказался дефект, меня отбросили, тоже закономерно, а
жить все равно как-то надо, это же не конец, будет еще много всего, разного,
только уже без прошлого, с которым покончено. И что же? Ничего. Снежке, еще
миллионам таких же, как я, сейчас хуже, гораздо хуже, их-то вовсе ни за что
пришибло.
Так, утешаясь, душа незаметно лечила сама себя, а когда на берегу
показался Алексей, сердце не сжалось, не забилось быстрей, не стало ни
легче, ни горше, я равнодушно следил за приближением друга. Он шел, срезая
тропинку, в какое-то мгновение мне даже показалось, что он, как Христос,
пройдет сейчас по воде, такое у него было отрешенное лицо.
- Пережил? - Он опустился рядом.
Я промолчал.
- Пережил? - повторил он.
Я кивнул.
- Хорошо, давай тогда поговорим о деле.
- Мое дело, - буркнул я, - лопата где-нибудь на побережье.
- Верно, мускулами ты не обижен. - Я смотрел на воду, он посмотрел туда
же. - Сдался, значит, признал правоту Горзаха...
Я пожал плечами. Какое это теперь имело значение?
- Дурак, идиот! - яростно прошипел Алексей. - Прав ты, а не Горзах! Как
ловко он все выстроил: преступление, наказание, ненадежный винтик - фьють! -
все согласно кивают...
- А разве не так?
- Трижды не так! - Рука Алексея рассекла воздух. - Вернее, все так,
если мы дружно признаем, что общество - это машина, тогда, естественно, люди
получаются винтиками. И ради этого все революции, весь прогресс, ради этого
человечество боролось? Опомнись! Мы это или не мы, если нас так легко сбить
с толку? Чем тебя смяли? Есть приказ, человек его нарушил, значит, он
преступник, вон его. Какая формальная, внешне правильная, на деле
самоубийственная логика! Это реле должно включаться и выключаться, а что
сверх того, то неисправность. А человек-то должен сообразовываться с
обстоятельствами, думать, учитывать и приказ, и ситуацию, и долг совести, то
есть поступать прямо противоположно тому, чего мы требуем от железки.
Неужели это не очевидно?
- Ты кого убеждаешь? - хрипло спросил я. - Кому читаешь мораль?
- Тебе!
- Катись ты... Все это общие слова. Нарушил я или нет? Нарушил. Суть в
этом.
Алексей тяжело вздохнул.
- Я мог бы сказать тебе всего два слова и ты бы... Но погожу. Речь идет
о куда большем, чем все твои переживания, и даже большем, чем все
хроноклазмы вместе взятые. О моральных ценностях, о внутреннем долге
разумного человека и всем прочем, на чем мы стояли, стоим и что теперь,
пользуясь ситуацией, Горзах и ему подобные хотят заменить слепым
повиновением, потому что так легче им, так вроде бы эффективней в кризисной
ситуации. Эффективней, не спорю, только в капкан попасть просто, а выбраться
из него... И ты, ты оказался слабым звеном! Думаешь, Горзах уничтожил тебя
походя, случайно выбрал для этого такую минуту? Ничего подобного, ему нужна
была громоносная, на виду у всех, кара, яркий пример неповиновения приказам
и сурового, но справедливого за то наказания. Чтоб другим неповадно было. Уж
если ты сам признал справедливость отстранения и сложил ручки, то... А что
ты, в сущности, сделал? Спас человека.
- Вопреки приказу! Не один же Горзах его принимал...
- А хоть бы и вопреки! Жизнь человека, долг помощи - это ли не высший
приказ, который отменяет все остальные? Подожди, подожди, дойдем и до
запрета, который ты нарушил... Чем он, в сущности, вызван? Страхом. Да, да,
и не смотри на меня так. Страхом, потрясением, шоком. Еще бы, такое вдруг
навалилось! А тут еще озверелые орды, чего доброго, вторгнутся. Отсюда самое
простое решение: наглухо изолировать. Избавиться от помехи, потом
разберемся. А если трезво взглянуть? Три-четыре анклава действительно
опасны, там всех этих, с саблями и автоматами, лучше попридержать, чтобы не
натворили беды. А в остальных случаях? Там, если разобраться, бедные,
несчастные люди, без медицинской помощи, без запасов пищи, наши, между
прочим, прапрабабушки и прапрадедушки. А мы их - в резервацию! Именно так,
будем называть вещи своими именами. Некогда нам с вами разбираться, еще
заразу к нам занесете, вшей в наше светлое-то будущее натащите, зарежете
кого-нибудь... Верно, все это возможно, но ведь со стыда можно сгореть, так
поступая! А все шок. В угаре мы, брат, в угаре, поэтому, кстати, и Горзаху
внемлем. Запрет-то - насквозь ошибка! Или ты думаешь, что Совет не может
ошибиться, человечество не может ошибиться? Еще как может. И ведь для
обихода этих несчастных, более, чем мы, несчастных, всего-то и требовалась
какая-то сотая доля наших общих усилий. Неужто бы не наскребли? Нет,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг