соседнего факультета, и за три месяца до свадьбы он ее едва замечал. Потом
случайная вечеринка, несколько поцелуев после нее, торопливые свидания с
горячечным бредом объяснений, и трах-бах, вот уже и заявление в загсе.
Так что от аспирантуры он отказался, имея в виду работу для
содержания семьи. И ребенка ему хотелось.
Тогда и получился первый скандал. Новобрачная устроила типичную
семейную сцену, словно репетировала ее всю предыдущую жизнь. Ее совсем не
устраивал задрипанный госслужащий. Нужен был молодой перспективный ученый.
Пусть в материальном отношении на первых порах и проигрывающий служащему -
ничего, можно потерпеть ради будущего.
Он в первый и последний раз проявил твердость и идти проситься
обратно в аспирантуру категорически отказался.
Жена не оставила честолюбивых планов. И, поскольку полезными связями
обзаводиться он не умел, сама их заводила. Самыми ощутимыми результатами ее
протекционистской деятельности стали однокомнатная квартирка на Юго-Западе
и должность начальника той самой конторы, куда он сейчас с тоской
собирался. Дальнейшие дела застопорились, и продвижения по служебной
лестнице никак не получалось. В последние год или два жена, похоже, со
своей участью смирилась.
Тем более что с детьми так и не вышло. Была у супруги в молодости
смутная история, после которой родить она уже не могла. Что-то глупое,
связанное с первой любовью и неудачным абортом. Она долго лечилась, ездила
в Москву и на воды" но... В конце концов вопрос этот в семейных разговорах
был закрыт, и к нему не возвращались даже в плане приемного ребенка. Чужой
он и есть чужой. Раз Бог своего не дал, другого не надо.
Он уже докуривал вторую за сегодняшнее утро сигарету (первая -
натощак), когда в коридоре прошаркали тапочки, затем зашумела сливаемая в
туалете вода и дверь кухни открылась.
- Фу-у, надымил... - Мрачная супруга (она вообще, просыпаясь, всегда
была не в духе) решительно прошла к окну, открыла форточку. - Сколько раз
тебя просила с утра в квартире не курить. И так дышать нечем!
"Хоть бы "Доброе утро" сказала", - подумал он, помахал ладонью,
разгоняя совершенно уже незаметный сигаретный дым, и пошел одеваться.
- Постель не заправляй, - сказала ему вслед жена.. - Мне сегодня в
управление, еще часик посплю. - Убирать постель тоже было его обычной
утренней повинностью.
Затягивая узел галстука, он прикинул, что стоит, наверное, сделать
себе на обед хоть небольшой бутерброд, но потом махнул на это дело рукой -
очень не хотелось заходить на кухню еще раз.
Однако заглянуть туда все же пришлось - на холодильнике остались
сигареты и разовая пластиковая зажигалка. Жена яйцо уже съела и теперь
отхлебывала из чашки кофе, затягиваясь между глотками длинной коричневой
сигареткой, не пожелав стрельнуть его рабоче-крестьянскую "Нашу марку".
Возвращать упрек насчет утреннего курения он не стал, сгреб свою пачку в
карман пиджака и, сказав: "Я ушел", закрыл дверь. Жена не ответила.
На улице было практически лето. В самый бы раз пройтись до работы
пешком, но он знал, что удовольствие от такой прогулки вскоре сменится
неприятной усталостью, воротник рубашки отвратительно взмокнет, и
настроение, оставшееся от полетов во сне, к приходу на работу испарится без
остатка. Так что, как и ежедневно, нужно было втискиваться в забитый до
отказа троллейбус и ехать десять остановок.
Контора размещалась в двухэтажном кирпичном здании на неширокой, с
потрескавшимся асфальтом улице. Собственно, была она на втором этаже,
поскольку просторные комнаты на первом были сданы под склад какой-то фирме.
Это тоже совершилось без всякой прибыли как для конторы, так и для него
лично. Был звонок сверху, потом приехали молчаливые небритые ребята
кавказского оттенка, показали официального вида бумагу с разрешением на
аренду и стали таскать из рефрижератора картонные ящики с английскими и
немецкими надписями. По надписям выходило, что в ящиках компьютеры и прочая
техника. А что в действительности - неведомо. Могло быть и оружие. Уж
слишком мрачно выглядели эти ребята. Фирма-арендатор занималась своими
делами и никогда днем не устраивала погрузок-разгрузок товара.
Исключительно ночью. Он заволновался, позвонил наверх, и оттуда ему
корректно, но строго объяснили, что не его собачьего ума это дело. С тем он
и успокоился.
Работало под началом Никиты совсем немного людей - шестеро. Среди них
всего один мужчина - заместитель Василий Александрович. "Заместитель по
политчасти", - любил повторять он, находя, очевидно, это очень смешным.
Несмотря на хромающее чувство юмора, Василий Александрович был личностью
перспективной и готовой в скором времени упорхнуть куда-нибудь повыше. Так
сказать, зам на выданье. И он сам, и все вокруг не сомневались, что
повышение не за горами. Вот, может быть, даже в следующую среду...
Прочие сотрудники были женщинами. Вернее, по-настоящему женщиной,
солидной и в возрасте, была только одна - Наталья Семеновна, бухгалтер.
Остальных четверых Никита про себя называл девицами-неудачницами. Ни в
институт, ни в коммерцию, ни замуж, так просто, чтобы время пересидеть с
надеждой на лучшее будущее. Они в основном и пересиживали, что совсем
неудивительно при их-то окладах. Работу в полном Объеме с них требовать
было смешно и стыдно. Он и не требовал. Хотя совершал явную ошибку, потому
что подчиненные его за это не уважали. Как же будешь уважать начальника,
если он даже стружку с тебя снять не может. Одно слово- - тряпка.
А тряпку вообще-то звали Никитой Павловичем Шереметьевым. Но он как в
молодости привык себя называть просто Никитой, без отчества, так и не смог
отвыкнуть. А окружающие не всегда и знали, что у него отчество есть. В
случаях, когда нужно было обратиться, говорили "вы". Только начальство
иногда вспоминало, как его зовут полностью. Он смирился с таким положением.
Он вообще со всем мирился.
Вчера, около полудня, позвонил Л.М. В миру Л.М. был известен как
Лаврентий Михайлович Нешин. Отчего родители дали ему столь непопулярное
имя, никто не знал. Может быть, из чувства противоречия или от тоски по
прежним временам, когда толстый человек в пенсне наводил ужас на всю
страну. А может, и просто понравилось имечко. Но сам Лаврентий имя это не
любил и охотнее отзывался на уменьшительно-ласковое - Лаврик. Учились они с
Никитой в одном классе все десять лет. Только потом Никиту забрали в армию,
после нее он поступил в институт, а Лаврик двинулся сперва по комсомольской
линии, затем по профсоюзной и сейчас уже был крупным деятелем в этой
области, несмотря на то что в новые времена профсоюзы как бы утратили свое
былое значение и ни на что особенно не влияли. Но Лаврику это было только
на руку, поскольку основной его деятельностью стал бизнес, в свою очередь
прикрывавший совсем уж темные дела. Короче, был Лаврентий одним из заправил
местной мафии, которой, как авторитетно заявляли руководители
правоохранительных органов, в городе не существовало.
Вот в профсоюзах и стал Лаврик Л.М - ом. Сокращение такое ему
понравилось - звучало солидно и несколько по-американски. А раз ему
понравилось, то и окружающие стали привыкать. Привык и Никита, со школьных
лет побаивавшийся своего приятеля -- уж слишком тот был целеустремлен и
напорист. Никита не припоминал случая, чтобы, чего-то захотев, Л.М. этого
не добивался. Л.М. же к Никите питал некоторую слабость и изредка
позванивал, не втягивая, впрочем, его в свои дела. Вероятно, понял
практическую бесполезность школьного дружка. Или не хотел марать чистые
детские воспоминания. При встречах не откровенничал, ударялся в
сентиментальные воспоминания о детстве. Кое-что, конечно, Никита знал о
делах Л.М., но сам никогда ни о чем не выспрашивал, полагая весьма разумной
формулу "Меньше знаешь - крепче спишь". Если честно, то и брезгливость
некая была, сопряженная с опасением.
Итак, вчера позвонил Л.М. Голос его был глух и бесцветен.
- Ну, ты уже в курсе?
- Да-а, в общих чертах, - состорожничал Никита. Мало ли что имел в
виду Л.М. Это могло быть все, что угодно: от сгнившей партии помидоров до
смены президента страны.
- Нет больше нашего Митьки, - сказал Л.М. И так горько это
прозвучало! Хотя Никита доподлинно знал, что с Митькой, Дмитрием
Илларионовичем Серетиным, у Л.М. в недавнем прошлом были большие
разногласия. И из-за чего, вернее, из-за кого! Смешно сказать: из-за бабы!
Лора Свердлова, актриса местного театра драмы и комедии, особой
разборчивостью не отличалась. Она склоняла чашу своих симпатий то к одному
влиятельному в городе человеку, то к другому. И получала видимое
невооруженным глазом удовольствие от той свары, которая возникала при
каждом таком наклоне. Девица, подобно придворным дамам минувших веков,
старалась извлечь из противоборства самцов как можно больше выгоды.
И черта ли в ней было особенного! Худая, вертлявая задница, груди,
помещающиеся в ладонь, вечно стреляющие по сторонам глазки да способность
делать минет за десять минут в любой обстановке, даже за ресторанным
столиком. Но ведь таких умелиц сейчас хоть пруд пруди. Так нет же, была в
ней, очевидно, изюминка, заставляющая солидных мужиков сорить деньгами,
совершать не соответствующие возрасту подвиги и напрыгивать друг на друга
грудью на манер юных петушков.
Так вот завязались в молодеческих разборках и Л.М. с Митькой из-за
этой самой Лоры. Чуть до большой драки не дошло с участием заспинных
мордоворотов. Но разошлись неожиданно полюбовно. Когда уже начали
потихоньку клацать спускаемые предохранители пистолетов и неминуемо должна
была разразиться смертельная пальба, оба босса вдруг, на удивление всем,
рассмеялись, обнялись, потом один другому пошептал что-то на ухо, смех стал
громче, каждый отозвал по одному, самому главному из "горилл", и отдали они
этим двум охальникам бедную актрисочку на разор и поругание. Вот так
подобные вопросы и должны решаться! Что баба, когда дело - главное.
И вот теперь Л.М., известный среди друзей (и недругов, кстати, тоже)
еще и под прозвищем Носорог (что отнюдь не указывало на его внешние
габариты), скорбел по поводу смерти своего приятеля-соперника.
- Ты вот что, - продолжал Носорог все тем же глухим голосом, -
подъезжай завтра на похороны. Митьку ты знал. Свои люди будут.
"С каких это пор я у тебя свой? - подумал Никита. - То, что в школе
вместе учились, еще ничего не значит. Нужно будет - ты меня как муху
прихлопнешь. Да не сам мараться станешь, а обломам своим команду дашь.
Небось и Митьку они же застрелили".
О том, что Серегина убили в бандитских разборках, в городе было
известно.
- Будь к двенадцати, - велел печальный голос, и в трубке раздались
короткие гудки.
Совсем не хотелось Никите идти на эти похороны, И хотя никак он не
был замазан в темных делах, но от подобных мероприятий всегда лучше
держаться подальше. А в то же время интересно было посмотреть, как мафия
своих "крестных отцов" хоронит. Правда, как бы потом соответствующие органы
не начали Никитой интересоваться. Ничего криминального не найдут, но все же
неприятно. Да все равно придется идти. Д.М. по два раза приглашения не
повторяет. Не зря ведь Носорогом прозвали, хоть и за глаза.
Дом на бывшем Октябрьском, ныне Николаевском проспекте знали все.
Когда-то купеческий, он стал после революции многоквартирным путем
разделения жидкими перегородками огромных комнат на великое множество
каморок. Жили там всякие люди: и начальники невысоко-то ранга, и инженеры,
и даже рабочие из тех, что познаменитее. Несколько лет назад вокруг этого
дома что-то закрутилось, некий темный вихрь, жильцов расселили в бетонные
многоэтажки окраинных районов, а здание стали реконструировать. Официально,
благодаря табличке на стене, возвещавшей, что это памятник архитектуры
конца XIX века. И неофициально, поскольку предназначался он для людей
солидных и зажиточных. Внешне дом почти не изменился, так, небольшой
косметический ремонт, чтобы убрать следы разрушительного времени. Внутри же
все временные перегородки снесли, не пощадили и многие капитальные. Сделали
так называемый "евроремонт", и отныне стали в нем жить лишь несколько
семей.
Шикарных автомобилей в этот день у дома собралось много. Когда все
они ездят по улицам, не очень и заметно, что дорогих иномарок за последние
годы в городе резко прибавилось. Зато когда все эти мощные "лошадки"
собрались в один табун, стало ясно, что благосостояние граждан Основательно
выросло. "Мерседесы" и "БМВ" теснили громадные вездеходы, и все они
занимали полностью подъезды к дому, загораживали въезд во двор. Возможно,
сделано это было не без умысла, чтобы посторонний задрипанный "жигуленок"
или расхлябанная "Тойота" не влезли. Водители автомобилей, дожидаясь своих
хозяев, из-за руля не выходили, курили молча, включив магнитофоны совсем
чуть-чуть - из уважения к траурному моменту. Здесь каждый был сам по себе и
не исключал, что в ближайшем же будущем мог стать врагом другим.
Уже в подворотне Никиту остановили. Двое коротко стриженных, в
кожаных куртках необъятных размеров, спортивных штанах и кроссовках. Они
стояли под аркой, прислонившись спинами к стене. Один из них подбрасывал на
ладони монетку.
- Ты к кому, малый? - поинтересовался тот, что с монеткой. И хотя не
было в его словах ничего угрожающего и вопрос был задан совершенно
равнодушным тоном, Никита сразу остановился. Веяло от этих ребят какой-то
дурной силой и ясно ощутимой опасностью.
- Да вот, - промямлил Никита, - Лаврентий Михайлович сказал прийти.
- Как тебя зовут? - спросил тот, что без монетки, и, получив ответ,
вытащил из кармана коробочку сотового телефона. Коротко, вполголоса
переговорил по нему, мотнул головой в сторону двора.
- Проходи.
Никита пошел, затылком ощущая холод изучающих взглядов охранников.
Квартиру покойного Серетина найти не составляло никакого труда. На
лестнице, до самых ее дверей, стояли люди, тихо переговариваясь. Кое-кто
курил. Никита, поднимаясь по ступеням, не впрямую, а искоса разглядывал
пришедших на похороны. В основном это были молодые парни из той же породы,
что и охранники в подворотне. В квартиру им заходить было не ведено, и они
коротали время на лестнице, зорко наблюдая друг за другом и ожидая выноса
тела. Хозяева прощались с коллегой. Никиту пропустили без вопросов,
полагая, что, раз человек миновал кордон под аркой,значит, свой.
Таких квартир Никита и не видел никогда. Потолки за три метра,
огромная прихожая с зеркальной стеной, затянутой сейчас полупрозрачной
черной тканью. Диссонировала с общим видом мебель: несколько вместительных
шкафов светлого дерева, какие-то тумбочки и скамейки. Хозяин, видимо,
обставлял квартиру без помощи специалистов, на свой вкус, мизерность коего
компенсировалась большими затратами на различные редкостные гарнитуры и
ковры.
Из прихожей широкий коридор уходил в глубь квартиры, и там беззвучно
двигались человеческие фигуры. О семье Серетина Никита не имел ни малейшего
представления. Как и о его реальной жизни и работе. Знал лишь, что был тот
каким-то начальником в местном спорткомитете, что скорее всего, как и у
Л.М., служило просто "крышей"
Попав в квартиру, Никита в очередной раз пожалел, что пришел. И что
вообще знаком с Л. М. - Носорогом. Однако отступать было уже поздно. К
нему, бесшумно ступая, приблизился молодой человек с бледным лицом и
траурной повязкой на рукаве; Негромко осведомившись об имени-отчестве
гостя, он предложил пройти в залу, чтобы проститься с Дмитрием
Илларионовичем и выразить соболезнования его родным и близким.
В комнате, размерами своими позволявшей устроить в ней теннисный
корт, стоял гроб. Мебели не было, кроме нескольких стульев, а гроб
поместили прямо на полу, чуть приподняв изголовье. Митька, в прошлой жизни
своей шумный и хамовитый, лежал, благостно сложив руки на толстом животе.
Отверстие от пули, попавшей в лоб чуть выше переносицы, было аккуратно
загримировано. И само лицо тщательно подкрасили, что несколько молодило
его. С губ покойника тем не менее не удалось убрать высокомерный и
капризный излом. Баловал себя Митька не только гурманской кухней и
изысканными женщинами, но и перспективным спортивным мальчикам находил
место в душе. Эту слабость ему прощали, как и все прочие. Времена теперь
такие...
С очередным фаворитом и застал его киллер, всадивший целую обойму в
дряблое, расплывающееся тело спортивного бонзы. Выстрел в лоб, как
полагается, был контрольным. Свидетеля без штанов киллер тем не менее не
тронул. Юный спортсмен в ужасе забился под кровать, только ноги торчали.
Полагалось, конечно, всех присутствовавших при убийстве тоже убирать. Но то
ли патроны в пистолете кончились, то ли убийца имел на сей счет особые
указания - оставить свидетеля в живых,, - пацана он не пристрелил, бросил
новенький "Макаров" на тело Митьки и удалился. Произошло это, как говорили
в городе, на спортивно-тренировочной базе у Стопудова озера, которая в тот
вечер практически пустовала. Предыдущие сборы уже закончились, а новые
"олимпийские надежды" еще не заехали. Митька, не особенно стеснявшийся
своего окружения и развлекавшийся подобно римским цезарям с кем угодно и
когда душа пожелает, приехал на базу днем в рассуждении расслабиться со
свеженьким мальчиком. Обычно осторожный, даже чрезмерно, он в этот раз
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг