тоном после нависшей паузы. - В доме разместились ещё двое ваших спутников
- хотелось бы их тоже видеть за столом.
- Вы имеете в виду вахмистра и секретаря? - подивился Лионель. -
Беатрикс, это по меньшей мере забавно: они не дворяне, и даже не ровня
мэтру Лерону. Дирк - настоящий дуболом и солдафон, а мальчишка - просто
писарь.
- А кто мне говорил о равенстве и братстве?.. - уколола Беатрикс. - В
конце концов, я здесь хозяйка, и свободна выбирать, с кем вместе кушать.
Итак, спокойной ночи, Лионель.
Он ещё раз приложился к её ручке, стараясь ни о чём не думать, но не
удержался от вопросительного взгляда. Сеанс ясновидения в зеркалах казался
бредом, наваждением - память о нём угнетала, но слабела, оставляя в душе
неприятный, беспокоящий осадок; многое предстояло осмыслить, но образ
явившейся ему истинной Беатрикс стоял перед глазами, волнуя и заставляя
сердце замирать в какой-то безысходной тоске. Он не хотел покидать её. Он
боялся, что она исчезнет и больше не покажется.
- Идите же, граф, - слегка сдвинула она ровные брови.
Распрямившись, он осмелился руками взять её ниже локтей. Он почти не
сознавал, что делает.
- Поберегитесь, - негромко сказала она, оставаясь неподвижной; глаза её
словно бы отразили сталь клинка, губы опасно изогнулись, и он отступил,
поняв, что её слово - не просто предупреждение.
* * *
Ужин привёл мэтра Лерона в прекрасное расположение духа. Упитанное чрево,
распиравшее жилет, тихо и мягко ворчало; желудочные соки нежно
переливались в нём из кишки в кишку, а винные пары по таинственным
канальцам сочились из брюха в голову, подогревая чувства и наполняя разум
внутренним свечением. Ужимки служаночки, готовившей ему постель,
показались инспектору милыми, а её личико и фигурка - обольстительными; он
соблаговолил ущипнуть красотку и захихикал, наблюдая её (конечно же,
неискреннее) возмущение. Ах, кокетка! Ей должно льстить, что на неё
обратил внимание королевский инспектор.
Впрочем, для амуров он был слишком сыт и отпустил девчонку с миром,
велев принести грелку с угольями. Сев напротив очага, мэтр Лерон поставил
каблуки на каминную решётку и углубился в раздумья, порою беззвучно икая.
Аристократы за столом беседовали о цареубийствах. Весьма
неблагонамеренные речи!
Граф говорил, что монарх должен присягать подданным, а баронесса
принимает у себя иезуитов. Задевать графа не следует, он родовит, имеет
важные знакомства, в том числе и при дворе; граф может жестоко отомстить,
а вот шаугеландская дворяночка: Пожалуй, есть смысл сообщить о ней в
тайную полицию Его Величества.
И прибавить, что она высказывалась за отделение новых земель от короны;
это взбодрит сыщиков. Секвестрация, а затем и конфискация, да-с! И часть
конфискованного - в награждение тому, кто своевременно донёс.
Облачённый в колпак и ночную рубашку, он, довольно урча, улёгся в
нагретой постели, пробубнил наскоро молитву и смежил веки. Желудок ощутимо
подпирал снизу, сдавливая дыхание, и пришлось повертеться в одеялах, чтоб
пища не слишком сжимала сердце. Несмотря на обжигающе горячую грелку,
простыня и одеяла остались влажными, зябкими и даже несколько отдавали
плесенью и почему-то запахом сырой земли. Мэтр Лерон еле-еле смирился с
таким неудобством.
Чем полнится душа, то и во сне увидишь. Мэтру Лерону представилось, что
ему принесли мешочек с золотыми марками, и он заказал себе щегольской
каррик о шести воротниках. Остроухий, словно кот, мастер-портной снимал с
него мерку, а другие портняжки почему-то стругали и сколачивали доски в
продолговатый ящик. Вошёл в трауре сам принц-наместник Максимилиан; мэтр
Лерон поспешил поклониться Его Высочеству, а принц, кивнув ему мельком,
развернул именной королевский указ и зачитал: "Волею небес, лесов и рек
Мы, Роальд III, повелеваем облачить нашего верного слугу Лерона Кельманса
в костюм, которого ему не износить вовек".
Портные обрядили мэтра Лерона в шёлковую ленту вроде портупеи, с
бантом, и прикололи к ней орден в виде серебряной мёртвой головы. Все
подходили и целовали инспектора в холодный лоб. "Жалуем ему, - прибавил
принц, - личное дворянство и звание вечного интенданта Гробового округа в
провинции Погост". Мэтр Лерон встревожился, стал робко возражать, но принц
прикрикнул: "Как это прикажете понимать, сударь - вы отказываетесь от
монаршей милости?!" Инспектор побежал, ударившись об деревянный каррик о
шести досках, а портные погнались за ним с лаем своры гончих, преследующих
оленя; позади принц затрубил в рог, а голос баронессы поощрял собак: "Ату
его, ату!" Ужас мчался по пятам; мэтр Лерон кричал и задыхался.
Плохо спалось в этих стенах.
Не лучше проводили ночь и Дирк с Рено. Чтобы не быть застигнутым
шерстнатыми врасплох, Дирк порешил совсем не спать, а для трезвости духа
принялся курить без перестачи, от чего в комнате стало не продохнуть -
какой тут сон! Рено, которому трубка пришлась не по вкусу, вахмистр
предложил жевать табак.
При стуках и шагах за дверью Дирк начинал громко молиться, держа в руке
палаш.
Он-то, Дирк, ясно различал, кто там расхаживает. Порой он принимался
выспрашивать Рено:
- Как думаешь, братец, не рехнулся ли я?
- Нет, что ты, Дирк! - горячо разубеждал его Рено, с сомнением глядя то
на плотно запертую дверь, то на дрожащий в руке вахмистра палаш и
пистолеты на столе. Может, Гартенхаль и призрачен, а вот палаш -
настоящий, и одному Богу ведомо, что в следующую минуту покажется и
вздумается Дирку. - Ты в своём уме; это верно, как десять заповедей.
- Да? Вот и славно, вот и хорошо, - крестился утешенный Дирк, переложив
палаш в левую руку. - А то такие хари мне являются, что упаси Господь!
Лишь бы из стен, из углов не полезли - тогда всё, в лазарет, и водой
отливать. Ты не спи, братец, говори со мной! До утра бы дожить, а там
петух - кукареку! - и они сгинут.
Так, иногда кукарекая, а чаще распевая полковые песни с притопом для
устрашения шерстнатых, дотерпел Дирк до утра, обозначившегося в окне серым
рассветом. Дрова в очаге прогорели до белого пепла, огонь лампы выпил всё
масло, а Рено спал тяжёлым сном изнеможения, уронив голову на стол и
постанывая. Никогда ещё Дирк не встречал зарю с такой радостью, как после
ночлега в Гартенхале.
Радость его заметно поубавилась, когда в комнату заглянул здоровенный
полупёс, а может полукот на задних лапах и почтительно спросил с тайной
издёвкой:
- Как изволили спать-ночевать, сьер вахмистр? Не угодно ли чего-с?
* * *
Подобно Дирку, прибегнул к табаку и Лионель - вернувшись, он тычком
разбудил дремлющего денщика, велел раздеть себя и набить трубочку.
Лейтенант вовсе не был раздражён или зол - денщика он едва замечал, а
когда тот услужливо засуетился, граф совсем перестал обращать на слугу
внимание. Отрешённый и вместе с тем угрюмый взгляд его сиятельства словно
провожал нечто, уходящее вдаль по дороге, что теряется в тумане.
Будущее в зеркалах. Машина, отрубающая головы. Железные птицы. Груды
тел. Мираж, обман: Таинственные аравийские благовония и мазь заставили
видеть то, чего нет.
Но Беатрикс! эта разительная перемена её облика: Она стала больше, чем
красивей - она подавляла величием, она была бесподобна; хотелось
рассыпаться прахом у её ног, и в то же время - заключить её в объятия,
пить мёд её прекрасных уст, погрузиться в золотой шёлк её благоуханных
волос. К чему будущее, если есть столь упоительное настоящее?! Обладать ею:
И опять мысль, натолкнувшись на незримую преграду, возвращалась к
зеркалам.
Австриец, корсиканец, какой-то Вашингтон из Нового Света - это
последствия усилий просвещения? Свобода, мир без запретов - и миллионы
жертв? Нелепость, порождение отравленного пряным дымом мозга: Ум Лионеля
надрывался от стремления разделить видения в зеркальной бездне и образ
Беатрикс в алых одеждах, но тщетно - рассудок противился, а сердце
шептало: "Это одно, Лионель, неразделенное и неслиянное, как ипостаси Бога
в Троице; приняв первое, ты не сможешь отвергнуть второе:"
Но если пифия из Гартенхаля показала подлинное будущее, то: значит, вся
деятельность франкмасонов ведёт к ужасающему злу! И избежать его нельзя,
поскольку Дао неизменно. Что же остаётся? Умереть по своей воле, как
иезуит, потрясённый неотвратимостью грядущих перемен? Всего двадцать лет,
и начнётся резня во Франции: До железных птиц и злодеяний австрийца ещё
далеко, но предречённое Франции можно проверить самому. Опередить события,
добиться аудиенции у дофина и разъяснить, что нельзя собирать парламент из
масонов в 1789 году, иначе - смерть.
Неожиданно Лионель осознал, что стоит на пороге безумия. Одна часть его
личности лихорадочно изыскивала способы предотвратить переворот, а другая
думала, как склонить Беатрикс к любви. Он велел себе забыть обо всём хотя
бы до утра и выколотил трубку о решётку камина.
Снов он не видел или не запомнил их.
Утро выдалось ясное, солнце осветило верхушки деревьев, окружающих
усадьбу; терзания минувшего дня не возвращались, и Лионель бодро умылся
нагретой водой, что принесла миловидная служаночка, чем-то похожая на
кошку. То ли голосок её, то ли манеры напоминали о ласковом и грациозном
зверьке, способном и нежно мурлыкать, и выпускать когти. Денщик был готов
приступить к своим обязанностям куафёра.
- Ваше сиятельство, монсьер граф, - вкрадчиво заговорила служанка, - я
давеча подавала ужин вашему унтеру и очень испугалась:
- Он тебя обидел? - Лионель вытерся и заглянул в зеркало.
- О, нет, нисколечко. Но он такой чудной!.. Всю ночь, знаете ли, песни
пел и петухом кричал. Заглянешь, а он с саблей наголо сидит и молится.
Лионель озадачился. На Дирка это непохоже.
Он почти оделся, когда к нему постучался сам вахмистр. Лицо у Дирка
было мятое, как с глубочайшего похмелья, усы ощетинены, глаза в красных
прожилках бессонницы.
- Что это ты, Годерман, ночью безобразничал? - с усмешкой спросил
Лионель. - Пел, говорят, и кочета изображал. Секретаря веселил, что ли?
- Дозвольте отрапортовать, ваше сиятельство, - с загадочным видом
огляделся Дирк. - Дело чрезвычайной важности!
- Говори.
- Осмелюсь доложить, мы в западне, ваше сиятельство. Усадьба
заколдована, повсюду черти - какие будут распоряжения?
- Та-ак: - Лионель внимательно вгляделся в вахмистра. Держится по
уставу, руки не трясутся, взгляд невыспанный, но не сумасшедший. Странно.
О ком другом, из забулдыг, Лионель сразу бы решил: "Белая горячка", но
Дирк при всей любви к крепким напиткам знал меру и до чёртиков не
напивался. И вдруг такой рапорт!
- Что же ты: хм!.. видишь?
- Всякое разное, ваше сиятельство, - доверительно зашептал Дирк. - От
вас только что, недавно, пребольшая кошка вышла на задних ножках. И с
хвостом. В передних лапах несла тазик.
- М! вот как: А тараканов говорящих не встречал?
- Никак нет!
- Может, голоса какие из-за стен? Убить грозятся или что-то в этом роде?
- Ваше сиятельство, помилуйте, разве я пьяница запойный?!..
- Но не иначе как бутыль опорожнил на ужин, верно?
- Было такое событие. Но пили пополам с секретарём и вровень, чарка к
чарке. Он тощенький, ниже меня ростом - и ничего ему не сделалось; будь
водка с отравой - он бы первый на голову ослабел, так нет! Тут вся
хитрость в мази:
- В какой мази? - встрепенулся Лионель.
Дирк обстоятельно разобъяснил, что и как. Выслушав его, Лионель забыл и
думать о белой горячке.
- Правый глаз, говоришь?.. И какова усадьба, если им глядеть?
- Словно дворец, ваше сиятельство, весь каменный. Потолки высоты
поднебесной, дух захватывает.
- Так-так: Теперь слушай и мотай на ус. Ты, Годерман, зван госпожой на
завтрак.
- Да: как я посмею? - всполошился Дирк. - Не по чину мне это! увольте,
ваше сиятельство!
- Госпожа баронесса пожелала - значит, пойдёшь. Умойся и почистись,
чтоб блестел, как на параде. Лишнего не болтай, ешь аккуратно. Не осрами,
братец, меня и весь полк.
- Расстараюсь, монсьер граф, как только смогу!
- И секретаришку прихвати, так велено. А приказ от меня будет такой -
присмотрись правым глазом, какова хозяйка, что на столе, что за прислуга;
потом доложишь.
"Вот не думал, что Дирк будет так кстати!.. Сравним увиденное и узнаем,
правда ли, что мы в зачарованном замке, - решил Лионель. - Ах, зачем я
послушал её, зачем протёр глаза!.. Сколько я потерял!"
Вскоре после Дирка заявился мэтр Лерон, опухший и расстроенный
кошмарным сном.
- Монсьер Лионель, я полагаю, Гартенхаль тоже подлежит переписи. То,
что его нет в списке населённых мест, ничего не значит. Это оплошность
писцов; я выясню, кто допустил ошибку и строго взыщу с него. После
завтрака надо переговорить с баронессой - и начнём прямо с усадьбы, а
затем:
- Месьер Кельманс, - Лионель охорашивался у зеркала, - давайте не будем
прежде времени забивать себе головы служебными вопросами.
Инспектор недовольно фыркнул.
- Интрижки, ваше сиятельство, можно и после всех дел крутить. Это не
способствует казённой службе.
Лионель изумлённо поднял брови.
- Я не ослышался, любезный? Вы мне намерены указывать, что делать, а
что нет?..
Не забывайтесь, инспектор. И будьте сдержаннее за столом; за ужином вы
позволяли себе недопустимые в приличном обществе высказывания.
"Кто бы кому указывал, - мэтр Лерон озлобился, но смолчал. -
Вольтерьянец:"
В столовой инспектора поразило присутствие вахмистра и секретаря; он
тотчас шикнул на Рено:
- Тебе кто позволил?! Кто тебя звал?!..
- Госпожа: - бледный, бледнее обычного, Рено испуганно поглядывал на
дверь.
Вахмистр в своём пропитанном олифой габардиновом мундире неуместно и
нелепо выглядел на фоне роскоши; держался он так прямо, словно шомпол
проглотил; глаза навыкат, будто пуговицы на рейт-фраке, и при этом как-то
неестественно подмигивают по очереди.
- Прихоть хозяйки, - пожал плечами Лионель на недоумённый взгляд
инспектора.
Дирк, стараясь не менять застывшей позы, осматривался вокруг.
Прислуживали здесь громадные, в рост человека, кошки и собаки. Дворецкий
Гауберт, старший над всеми, оказался матёрым седым волком. На стенах
столовой, в промежутках между окнами, висели кованые личины - головы
змеев, быков с длинными рогами и спящие людские лики.
Вошла Беатрикс - лёгкая, воздушная, в розовом с золотом платье. У Дирка
горло и сердце сдавило от вида красы несказанной. Он, чего греха таить,
влюблялся, волочился и предавался любострастию, но в этот миг понял, что
до сих пор не знал, что такое "красота".
Не в силах сдержаться, он встал навытяжку и щёлкнул каблуками; звякнули
шпоры.
- Что с вами, вахмистр? - голос златоволосой королевы обдал его свежей
волной струнных звуков и запаха ландышей.
- Ваша милость: здравия желаю! - выпалил Дирк.
- Я не офицер, чтобы меня так приветствовать, - улыбка, подобная цветку
розы, дала понять растерявшемуся Дирку, что на него не гневаются. -
Здравствуйте, господа! Всех, всех прошу садиться.
Рено едва осмелился поднять на госпожу глаза. Он ожидал, что при первом
же взгляде обратится в камень: или лишится рассудка, или ослепнет -
страстное желание увидеть её мучительно боролось с почти предсмертным
страхом, но ничего ужасного не произошло. Нефритовые очи Госпожи были
приветливы, уста мягки и улыбчивы, лик её излучал тепло и ласку, о какой
только может мечтать юноша.
Дирк, переведя дух, приметил, что граф глядит на баронессу, словно пёс
на колбасу. Вахмистр помимо воли насупился - нельзя же так бесстыдно
пялиться! а ещё дворянин: Сморгнув, Дирк понял, что жадный взгляд графа
виден только правым, по особенному зрячим глазом.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг