парня еще не все стало на свое место. Смотрю на вас и зави-
дую. Двадцать лет. Юность. Все впереди. В эту пору человеку
дается великая свобода - сделать самого себя.
- Это я должна сама себя сделать?
- Да, Панна. И этой свободой надо уметь пользоваться. Ты
должна научиться шагать в ногу с временем, иначе будет пло-
хо. Иначе придешь в один из тупиков жизни - к злобному ме-
щанству, застойной обывательщине или к преступлению. Никуда
от этого не денешься, если не выберешь правильной дороги,
если у тебя не будет своего космоса.
Щербаков, который до сих пор молча слушал Еремина, встре-
пенулся. Откровенно говоря, он был рад, получив жестокую от-
поведь от этого старого на вид, но столь молодого, искренне-
го, свежего в чувствах человека. С какой силой убеждения го-
ворил он! За его плечами была долгая и, вероятно, трудная
жизнь. Во имя чего он боролся и борется? Это было ясно. А
он, Олег, разошелся, как мальчишка, и сколько напорол глу-
постей... С чужих слов... Как чудесно сказал Алексей Василь-
евич - "свой космос"!
Еремин чувствовал, что между ними устанавливается то до-
верие, которое располагает к откровенности. Во всяком случае
в отношении Панны он был совершенно в этом уверен, но Щерба-
ков?..
- Где же ваш космос, Олег? - спросила Панна.
- Кабина портального крана. Оттуда далеко видно, - засме-
ялся Щербаков.
- И даже Рутковская? - осторожно спросил Еремин.
Щербаков помрачнел и опустил голову. Панна встала из-за
стола и подошла к отцу.
- Наш вальс, - приказала она и обернулась к Еремину. - На
моих именинах мы всегда танцевали с вами, Алексей Василь-
евич.
Что-то заставило Еремина подняться из-за стола и обнять
девушку за талию.
- Благодарю, Панна. Ты стала отменно танцевать. - Еремин
вернулся на свое место.
Щербаков сидел, подперев подбородок руками.
- Выше голову, молодой "человек. У вас хороший космос. А
про Рутковскую вам все же следует подумать. - Еремин занялся
шампанским, снял фольгу с горлышка и поставил бутылку на
стол.
- За что же все-таки Аню могли арестовать? Она была, мне
кажется, лучше других в компании, - Панна посмотрела на Щер-
бакова, как бы ища поддержки.
"Как она любит этого ладно скроенного парня", - подумал
Еремин.
- Вы лучше, Панна. Самая светлая в компании, - просто
сказал Щербаков. - В тяжелые минуты жизни я всегда шел к
вам. - Он вытащил сигарету и закурил.
Панна покраснела.
- Вот вы спросили, Алексей Васильевич, - волнуясь, заго-
ворил Щербаков, - вижу ли я из кабины крана Рутковскую? Не
вижу. Если бы при ней я сказал, что мой космос - кабина пор-
тального крана, она просто высмеяла бы меня. После ареста
Ани я о многом передумал. Почему-то в ее присутствии я стес-
нялся говорить о том, что люблю работать на кране, люблю Ва-
силия Ивановича... Почему делал уступку - не знаю. Мне хоте-
лось вырвать ее из той среды, в которой она жила.
- А Рутковская вас потянула. Она оказалась сильнее, -
жестко сказал Еремин.
- Нет, - очень спокойно произнес Щербаков и, наклонившись
к Еремину, прошептал: - Я ее любил...
- Постойте, - перебил Еремин. - Вы оба думаете, что Рут-
ковскую арестовали за то, что она танцевала твист, слушала
пластинки Элвиса Пресли, спаивала безусых юнцов?
- Мы в этом уверены. - ответила Панна.
- Да, уверены, - подтвердил Щербаков.
Еремин с добродушной укоризной взглянул на молодых людей.
- Выпьем шампанского, - сказал он, открывая бутылку. - На
именинах полагается пить шампанское. - И, помедлив, добавил:
- Рутковскую арестовали за контрабандную торговлю шкурами
каланов.
Щербаков и Панна переглянулись. Еремин перехватил их
взгляды.
- За твое здоровье, Панна, - Еремин поднял бокал.
- Как же так? - растерянно пробормотал Щербаков. - Как же
так? Не может быть...
- Панна, займись-ка чаем, - сказал Еремин. - Да покрепче
завари.
Панна вышла на кухню.
- А теперь поговорим как мужчина с мужчиной, - повернулся
Еремин к Щербакову. - Вы, Щербаков, комсомолец...
Как только Панна вошла с чайником, Еремин поднялся.
- Алексей Васильевич, а чай?
- Вы уж без меня, Панна. Я пойду к Николаю Николаевичу.
Он, кажется, уже в своем кабинете?
Тишина, тишина космическая, хотя на земле такой тишины не
бывает. Олег и Панна не слышали ни шелеста тополей, ни гула
морского прибоя. Они сидели друг против друга и молчали.
- Станцуем? - прервала молчание Панна.
- Станцуем, - механически ответил Щербаков.
Панна подошла к радиоле. Они долго выбирали пластинку.
Запел густой женский голос. Липси. Они молча танцевали. По-
том Панна подавленно спросила;
- Что же теперь делать, Олег?
Он промолчал. Женский голос пел "Береги любовь". За окном
ветер гнул деревья. Где-то в отдалении шумел город. Щербаков
выключил радиолу. Панна сидела в кресле, в больших глазах ее
отражался свет люстры. Щербаков молча пожал ей руку, постоял
немного в тихо вышел.
Глава десятая
ДЕЛО ПРОЯСНЯЕТСЯ
Был первый час ночи.
Щербаков медленно брел по тихим улицам. Он чувствовал се-
бя одиноким и опустошенным.
Сам того не подозревая, он стал соучастником темных махи-
наций Рутковской и ее компании. Еремин сказал, чтo ему из-
вестно, какие поручения Рутковской выполнял Щербаков. Ведь
чемоданы были со шкурами каланов. Олег до того растерялся,
что не мог выговорить ни слова. Как сквозь сон, он услышал
вопрос Еремина:
- Расскажите...
Щербаков выложил все. Он рассказал, что вот уже дней пят-
надцать у него лежат дома два чемодана, завезенные Рутковс-
кой.
- Пусть пока поваляются у тебя. Так не хочется возиться с
ними сейчас, - сказала она тогда...
Еремин, выслушав Олега, сказал с жесткой определенностью:
- В чемоданах шкурки каланов. Еще что?
Щербаков передал Еремину и последнюю записку Рутковской.
Он должен был встретить посыльного "брата", но не встретил,
потому что накануне они поссорились - она отказалась с ним
ехать в Москву. Записку Еремин не вернул и сказал в заключе-
ние:
- Я вам верю, Щербаков...
Вдруг сзади затормозила машина. Шофер сердито крикнул:
- Вы что, под машину хотите попасть?
- Мне теперь все равно, - махнул рукой Щербаков и поплел-
ся в сторону.
Машина проехала.
Каким же идиотом он все это время был. Его просто водили
за нос, он служил удобной ширмой для Рутковской. Только шир-
мой. Ему вдруг вспомнился давний разговор с Рутковской. Она
настойчиво и по всякому поводу старалась подвергнуть его
разным испытаниям, свысока. пренебрежительно говорила о его
работе. Слушая ее, он хохотал от души. Как ни злилась Рут-
ковская, она замолкала, чувствуя, что становится смешной.
Так вот, в этот раз она спросила его:
- Ты меня любишь?
- Еще бы!
- А что бы ты сделал ради меня?
- Все, что ты захочешь!
- Ну, например, украл бы собор Парижской богоматери или
разбил бы витрину универмага?
- Странный способ доказывать любовь. Зачем весь этот раз-
говор?..
- А если я так хочу?
- Не надо хотеть...
Он попытался обнять ее, но она оттолкнула его.
- Да или нет?
- Нет, я не выполнил бы твои неумные желания.
Рутковская очень спокойно сказала:
- Я так и знала. Хорошо еще, что не лжешь.
- Да, я ненавижу ложь.
Тогда ему непонятен был смысл этого разговора. Может
быть, она хотела открыться ему, рассказать о махинациях со
шкурками? Скорее всего для той роли, которую ему выбрала
Рутковская, он подходил таким, каким был в жизни, - с врож-
денным чувством порядочности, преданным товарищем, всегда
верным своему слову. Как раз после этого разговора он полу-
чил первое поручение - встретить посыльного "брата", а всего
он выполнил три поручения Рутковской.
Мерзостно! Как мерзостно! Игрушка в руках аферистов...
Щербаков открыл дверь коридора. В красном уголке играла му-
зыка. Пел мягкий мужской голос: "На пыльных тропинках дале-
ких планет останутся наши следы..." Эти простые слова вдруг
необычайно взволновали Щербакова. Он отчетливо представил и
далекие планеты, и пыльные тропинки, и людей в скафандрах.
Черноту неба, яркие звезды... Щербаков вздохнул и зашагал по
коридору.
Навстречу двигалась дежурная по общежитию - седая женщи-
на, страдающая одышкой.
- Что случилось, Щербаков? Весь зеленый какой-то. Аль за-
болели?
- Пройдет, тетя Катя...
Щербаков почти бегом направился в свою комнату.
Сердце колотилось, как после хорошего кросса. Щелкнул
выключатель. Взгляд Щербакова остановился на двух чемоданах
в углу комнаты.
"Знала, куда нести, - с ненавистью подумал он и приподнял
их. - Открыть? Надо открыть!"
Щербаков выставил чемоданы на середину комнаты, не реша-
ясь на последний шаг. То, что он собирался делать, унижало
его в собственных глазах.
В общежитии было тихо. На столе равнодушно тикал будиль-
ник. С фотографии на Щербакова смотрела Аня. Глаза - насмеш-
ливые, вызывающие - будто говорили:
"А вот не откроешь. Жилка тонка".
- Смеешься, стерва! - Щербаков яростно схватил фотографию
и разорвал ее на мелкие куски, потом с такой силой поддал
чемодан ногой, что он перевернулся и ударился об угол крова-
ти. Замки чемодана сорвались, крышка отлетела.
Шкуры, шкуры, шкуры...
Щербаков, тяжело дыша, сел на кровать. Что же теперь де-
лать? Что делать? "Тяжело будет - приходи", - вспомнились
слова Еремина. "Пойду", - решил Щербаков и поднялся, взгля-
нул на часы. Начало третьего. Поздно. Однако оставаться один
в комнате он уже не мог. Запихав шкуры под кровать, он поту-
шил свет, вышел и закрыл дверь.
Улицы были пустынны. Щербаков, прижавшись к ограде скве-
рика, закурил и зашагал в порт. Под ногами блестел асфальт.
В аллеях монотонно шумел дождь. Тополя, подстриженные вес-
ной, разрослись густой буйной зеленью. Листья, громадные,
сочные, словно лакированные, встряхивались и сбрасывали тя-
желые капли, как грузчики сбрасывают с плеча тяжелую ношу.
Беспокойный свет фонарей трепетал на тополях. Причудливые
тени падали на тротуар. Гасли последние огни в домах, а он
все шел, с каждым шагом удаляясь от своей комнаты, где лежа-
ли ненавистные ему чемоданы.
Щербаков вышел на портовую площадь. Машины с зелеными
глазками. Пассажиры.
Порты - воздушные, речные и морские, - как и железнодо-
рожные вокзалы, живут своей жизнью. Здесь спешат, торопятся,
ругаются, смеются, плачут, целуются, жуют на ходу, спят на
чемоданах... Одни уезжают, другие приезжают. "Я-то к дочке
еду, а куда эти прут?" - вспомнил Щербаков слова старика,
кое-как выбравшегося из вокзальной толчеи, и невольно улыб-
нулся. Сегодня в порту была такая же толчея, как и вчера и
позавчера...
Щербаков почувствовал усталость. Ему казалось, что он
вернулся из дальней поездки и ждет пересадки на новый поезд.
"Что ж, пора пересаживаться", - подумал он и, потолкавшись
среди пассажиров, опять вышел на площадь и повернул к грузо-
вому причалу.
В проходной тускло горела лампочка.
- Эй, кто тут есть?
Из боковой комнаты вышла вахтерша.
- Где ты был? С двенадцати звоню в общежитие, не могу
дозвониться.
- Что случилось?
- Диспетчер приказал разыскать тебя. Звоните, говорит,
пока кто-нибудь не поднимет трубку. Вот и звонила.
- Что же все-таки случилось?
- Вот бестолковый. Я же объясняю тебе - кран простаивает.
Звонил твой сменщик. Говорит, прихворнул, не может работать.
- Так сразу и сказали бы. Я побежал!
- А штаны-то, штаны узкие зачем надел? - кричала вахтерша
вдогонку.
Но Щербаков уже был далеко. По винтовой лестнице он под-
нялся в кабину портального крана, включил свет под металли-
ческим абажуром и сообщил диспетчеру по селектору, что прис-
тупает к работе.
- Хорошо, что пришел, - хрипло пробасил микрофон и объяс-
нил, что надо делать.
- Ясно, - ответил Щербаков.
- Счастливо...
Щербаков откинулся на спинку сиденья. Какое блаженство!
Он почувствовал необычайное облегчение. Все заботы, невзгоды
остались где-то там, за стенами этой уютной кабины с прибо-
рами, кнопками, привычными запахами.
В черных циферблатах качались белые стрелки, приглушенно
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг