по-видимому, отвечает вашим склонностям и способностям. Вот, например,
вы, - неожиданно обратился он к Новикову, - почему решили быть моряком?
Новиков удивлённо поднял брови и пожал плечами:
- Странный вопрос, Василий Михайлович!
- Почему странный?
- Я же старый моряк. Скоро буду капитаном. Меня манят океанские
просторы, штормы...
- И вы думаете, этой романтики достаточно, чтобы подняться на
капитанский мостик? - иронически спросил Ларин.
- Я на "отлично" окончил училище.
- И это помню. Помню, Новиков. На выпускном вечере вы произнесли
прекрасную речь. Теоретические знания у вас есть, в этом я не сомневаюсь, но
этого мало, чтобы стать настоящим моряком. Человек, избравший профессию
моряка, должен обладать высокими моральными и душевными качествами. А эти
качества нельзя выработать в себе, зная только морские науки.
- А что же ещё необходимо? - спросил Новиков.
- Моральные качества развиваются в повседневной работе, в упорной
борьбе за свои убеждения и идеалы. Строитель коммунизма - это
высокообразованный, целеустремлённый человек. Может быть, я повторяюсь, но
мы иногда склонны забывать простейшие истины, и не худо почаще их
выслушивать. Вам, друзья, нужно готовить себя к большой, яркой жизни. А для
этого наряду с работой надо учиться, знать литературу, музыку, живопись...
- А когда же технику изучать, товарищ Ларин? - перебил Щербань. -
Этим цыплятам не до литературы сейчас, - он кивнул головой на молодых
моряков. - Шлюпку - и ту спустить не сумели толком...
- Капитан уже подписал приказ о технической учёбе, - сухо сказал
Ларин. - А насчёт цыплят... Вы ведь тоже не сразу, наверное, стали петухом?
Или не так?
Лёгкий смешок прошёл по рядам.
- Я повторяю, товарищи, - повысил голос Ларин. - На траулере каждый
моряк в то же время и рыбак. На каждого ложится двойная нагрузка. Так что
втягивайтесь в работу, не давайте покоя вашим шефам - старым морякам,
изучайте технику, не ожидая толчков и тем более приказов. Если окажетесь в
затруднительном положении, буду рад помочь вам советом. Конечно, технику вы
должны знать в совершенстве. Каждый по своей специальности. Иначе у нас с
вами работа не пойдёт. Но это не значит, что не надо интересоваться
литературой, политикой, искусством. Мы как-нибудь ещё вернёмся к этому
вопросу. Завтра начнётся техминимум по морскому рыболовству. Занятия
обязательны для всех. Будем считать, что знакомство наше состоялось. А
сейчас вы свободны, товарищи.
Едва успел выйти начальник экспедиции, как матросы повскакивали с мест
и, перебивая друг друга, заговорили все сразу.
- Тише, товарищи, тише! Вы же не школьники, а моряки. - Вершинин
поднял руку. - Надо по одному, а то не успеем договориться.
- О чём ещё договариваться? - недовольно спросил Новиков. Он сидел,
развалясь на стуле, широко расставив ноги в ярко-жёлтых туфлях на толстой
подошве.
- Не спеши, Новиков. Сейчас всё объясню. Газеты вы читаете и знаете,
что в стране повсюду идет соревнование за звание коммунистических
коллективов. Идея этого соревнования сформулирована сжато и ясно: жить и
трудиться по-коммунистически. Это значит - работать с выдумкой, творчески,
быть примером в быту, понимать музыку и живопись, заниматься спортом,
постоянно учиться, отвечать за поступки товарища так же, как и за свои, быть
верным моряцкой традиции - один за всех, все за одного...
- Это было бы здорово...
- Погоди, Соболев. - Вперёд вышел Щербань и окинул сидящих взглядом
цыганских, с тёмной поволокой глаз. - По-моему, разбрасываться нам
незачем, - сказал он. - Ты, Вершинин, знаешь, в какой век мы живём?
- Продолжай, - коротко бросил Вершинин. - Узнаем...
- Мы живём в век космоса, в эпоху великих научных открытий. Вы думаете,
у инженеров, создавших искусственные спутники Земли, первый лунник,
космическую станцию, есть время читать романы? Да зачем им литература,
живопись, когда дело, которым они заняты, увлекательнее всех Шекспиров мира.
Вот спорт - это я ещё понимаю. Соболев здорово боксирует. Это может
пригодиться. Танцевать - тоже хорошо. Но мы - люди атомного века, и всякие
там стихи, романсы, картины - не для нас. Пусть этим занимаются слезливые
дамы. Я, например, знаю все современные типы двигателей. Я...
Саша в упор смотрела на Щербаня. Он стоял перед моряками горбоносый, с
кокетливыми бакенбардами, весь какой-то диковатый. "Красивый", - подумала
Саша. Он знал, что красив, и подчёркивал это всем своим поведением.
"Смотрите, - будто говорили его глаза и жесты, - вот я весь перед вами -
новый человек атомной эпохи". Он бросал слова небрежно - хотите, мол,
слушайте, хотите нет, голосом насмешливым, временами едким; от этого
сказанное казалось более убедительным, легче покоряло. А Сашу его слова
будто били чем-то тупым по голове. Её пугала автоматизированная жизнь,
которую с железной логикой рисовал Щербань, жизнь, в которой всю работу
возьмут на себя автоматы. Всё, что было ей дорого, оказывалось ненужным: и
музыка, которой она упивалась, и стихи Пушкина, которыми зачитывалась, и
мягкие грустные пейзажи Левитана, перед которыми могла часами выстаивать. Но
так ли, так ли это?
- По-вашему, - спросила она, - и Пушкин, и Блок, и Чайковский
устарели, они больше не нужны?
- Видите, - прищурил глаза Щербань, - романы и романсы в наши дни
нужны молоденьким девушкам, потому что им недоступна романтика машин.
- Выходит, совместить искусство и романтику машин невозможно? -
поднялся Вершинин. - Знаете, Щербань, когда вы усиленно подчеркиваете, что
нам нужны технически грамотные и образованные специалисты, я согласен. Это
необходимо. Но вы неправы, когда, рассматривая советского человека только с
узко понимаемых интересов дела, пытаетесь ограничить его духовный мир
научно-техническими знаниями...
Но Щербаня нелегко было сбить.
- Кто полезнее в нашем обществе: певичка со своим тра-ля-ля или же
деловой, технически грамотный человек, инженер? Совершенно ясно, что
последний.
- О каком обществе вы ведёте речь, товарищ Щербань? - удивился
Вершинин. - Но дело не только в этом. Как вы доказываете свои положения?
"По-моему, совершенно ясно". И вы считаете, что это уже убедительно? А вот
мне хочется спросить: почему это вам так ясно?
Новиков зевнул. Ну и сухарь этот Вершинин! Зачем осложнять жизнь?
- Конечно, ясно, как дважды два, - сказал он. - Без искусства можно
прожить, а без хлеба, одежды, жилища - не проживёшь. И хватит об этом. У
нас корабль, а не английский парламент.
Моряки зашумели.
- Товарищи, разбираем принципиальный вопрос, - сказал Вершинин. - Вы,
Николай Петрович, прославляя человека дела, забываете о главном: а зачем нам
"дело" и зачем, для чего нам нужны "люди дела". Разве "дело" - цель
человеческих стремлений? Разве нашим идеалом является осмеянный ещё Горьким
"один из королей республики", который делал деньги, чтобы делать ими ещё
деньги? На нашем знамени ясно написано: целью развития является человек. А
"дело" - лишь средство и условия для всестороннего развития и расцвета
человеческой личности.
Философия была любимым коньком Вершинина. "Я, кажется, дал ему
отповедь", - не без гордости подумал он и поправил мягкие волосы.
- Товарищи, вам всё ясно?
Опять поднялся Щербань.
- Не всё ясно, Вершинин, - насмешливо сказал он. - Я в философии не
силён и спорить с вами не хочу. И мы с вами не на занятии кружка
политграмоты. Ясно одно: нельзя представить себе нашу жизнь без машин. Скоро
межпланетные ракеты проложат пути к новым мирам. Вы знаете, сколько уже есть
добровольцев, желающих полететь на Луну? Двадцать тысяч! И пятым в списке -
я. - Лёгкое движение прошло в рядах. Кто-то присвистнул. - Вы думаете, -
всё так же насмешливо продолжал Щербань, - в полёт возьмут человека, то и
дело восклицающего: "Ах, поэзия, ах, музыка!"? На Луну полетит человек,
владеющий современной машиной. А что вы знаете о современной машине? Ничего!
- Не боги горшки лепят, - бросил реплику Соболев.
- Правильно, но...
Саша чувствовала, что Щербань неправ, но не знала, как это доказать.
Топтать в грязь всё дорогое и святое. Какое кощунство!
- Вы флюс, Щербань, - не выдержал Соболев.
- Что? - качнулся вперёд Щербань.
- Я говорю, флюс вы, однобокий человек, - спокойно повторил Соболев.
- А вы кто? - презрительно спросил Щербань. - Вы никто. Наверное,
тоже стишки пописываете, а?
- За нас не беспокойтесь. И машины будем знать, и стихи будем читать...
- И музыку любить! - воскликнула Саша.
Какая-то сила вдруг подняла её со стула. С пылающим лицом она подошла к
пианино и взяла аккорд. Пальцы легко и быстро заскользили по клавишам, и
Саша запела:
Я помню чудное мгновенье:
Передо мной явилась ты,
Как мимолётное веденье,
Как гений чистой красоты...
Она смотрела прямо перед собой и чувствовала, как светлеет у неё на
душе. Моряки, слушая её, чему-то улыбались. Может быть, перед ними мелькали
далёкие воспоминания, чудилось сверкание огней, слышался чей-то зов, и
сердца стремились в неведомую высь...
Саша оборвала музыку, выпрямилась и в упор посмотрела на Щербаня.
- И вы хотите лишить нас этого? - звонко крикнула она. - Не выйдет!
Никогда, слышите, никогда человек не расстанется с музыкой. Она будет
сопровождать его и в космосе, и в океанских глубинах, и в девственных
лесах...
Моряки хлопали в ладоши, кричали "бис". Саша одной рукой оперлась о
пианино и слегка кивала головой, как делала это, выступая на школьных
вечерах. Шум утихал, снова всплывал с неожиданной силой. Вершинин попытался
восстановить тишину, потом махнул рукой и стал ждать, когда уляжется
возбуждение.
- Как же договоримся, всё-таки? - удалось ему наконец вставить слово.
- А чего договариваться? Соревноваться - и баста!
Данилов, как и все, с восхищением смотрел на Сашу. Ну и дивчина! Вот бы
подружиться с ней! Но он не питал на этот счёт особых надежд. Куда ему, с
рыжей шевелюрой, когда рядом с ней столько красивых парней! Ему даже жарко
стало, и он заёрзал на стуле.
- Чего вертишься? - тихо спросил Соболев. - Высказаться хочешь?
Данилов просит слова, - сказал он, обращаясь к Вершинину.
- А ты что, его адвокат? - усмехнулся Вершинин. - Говори, Данилов.
- Я н-не зн-наю, - заикаясь от смущения, начал Данилов. - Товарищ
Щербань говорил, что на Луну инженеров будут брать. Заявление и я писал, на
Луну или на Марс, всё равно. А вот машин не знаю. Люблю столярничать.
- Тоже мне, космонавт нашёлся! - процедил Новиков. - На Луне ещё лес
не вырос для твоего топора и рубанка.
- А что - топор? Топор - он всегда нужен. И песня нужна, -
огрызнулся Данилов и вдруг озорно улыбнулся: - Может, я хочу боцманом на
лунном Московском море поплавать...
Каюта дрогнула от смеха. Только Вершинин хмурил белесые брови. Такой
важный разговор начали, а свели к топору и песне.
Данилов чуть приподнял рыжую голову:
- И ещё, Новиков, мы тебе не позволим драться. И Соболеву не
позволим...
Новиков резко поднялся:
- Ты, доносчик, забыл про уговор? Я тебя... Да ты знаешь, что с тобой
будет...
Снова поднялся гвалт.
- Да тише вы! - кричал Вершинин. - Тише! Давайте по порядку...
Но Данилов побледнел и трясся, как в лихорадке.
- Врёшь, не доносчик я, не доносчик! - с обидой кричал он.
- Я хочу узнать, - вмешалась Поленова и посмотрела на Соболева, -
правда это? Дрались с Новиковым?
- Ничего не правда, - отрывисто бросил Новиков. - Мы с этим делом
сами разберёмся.
- Конечно, правда, - сказал Соболев. - Но я не жалею, что проучил
Новикова...
Вершинин кое-как установил тишину.
- Товарищи, - сказал он. - Советские моряки славятся своей дружбой.
Наш лозунг: один за всех, все за одного. Решим так: Соболев и Новиков
подумают о своём поступке и извинятся друг перед другом. А Данилова зря ты
обидел, Новиков. Проси прощения.
- И не подумаю!
- Как хочешь, - нахмурился Вершинин. - Только это не по-товарищески.
В кают-компании пили чай. Ларин прислушался к беседе капитана и боцмана
на противоположном конце стола. Веригин рассказывал о Данилове. Тётя Паша
бесшумно убирала посуду. Старший механик и радист играли в шахматы.
- Золотые руки у парня, - гудел боцман. - Отпусти его на палубу,
Иван.
- Говоришь, золотые? А третий механик Щербань считает твоего Данилова
балластом на судне, - сердито сказал Усков.
- А на кой леший мне твой Щербань! Наговорит он... Хлопец добрый.
- Мне не хлопцы - матросы нужны. А то, чуть штормом запахло, шестерых
укачало, шлюпку сломали. Матросы... Знаете, - капитан отпил глоток чая, -
недавно прочитал про танцульки какие-то особенные западные, про стиляг.
Разве фельетонами это искоренишь? От безделья всё идёт. От лёгкой жизни за
спиной папы и мамы. Излишне опекаем молодёжь, портим. Заметьте - сами
портим. А потом фельетончики. Будто проблема заключается в узких брючках да
клетчатых рубашках. Если бы только в этом, о ней не стоило бы говорить...
Не докончив фразы, Усков махнул рукой. На некоторое время в
кают-компании воцарилось молчание. Ларин отодвинул стакан.
- Вы, оказывается, пессимист, Иван Константинович, - сказал он. - Не
так уж много этих самых стиляг. Вы не хуже меня знаете, что молодёжь у нас
чудесная. Разве мало свершается героических дел молодыми людьми? Я глубоко
убеждён, что вскоре, даже скорее, чем вы думаете, наш экипаж будет состоять
из хороших моряков.
- В принципе Иван Константинович прав, - вдруг поддержал капитана
старший механик. - Кустарщиной занимаемся. Почему бы не оборудовать
специальное учебное судно и не организовать на нём своеобразные курсы
морской практики для молодёжи? А если глубже заглянуть, то на Камчатке давно
следовало бы открыть несколько средних школ с морским уклоном, и проблема
кадров была бы решена...
- Разделяю вашу точку зрения, - сказал Ларин, думая о своём, и включил
микрофон.
Чёрный круглый репродуктор над дверью кают-компании заговорил. Ларин
досадливо поморщился. Вместо голоса вахтенного донеслись посторонние голоса.
Спорили, очевидно, в красном уголке с включенным микрофоном. Постепенно
голоса стихли. Теперь говорил один человек, говорил насмешливо, едко.
- Голос Щербаня, - заметил старший механик. - Помешался человек на
машинах. Ишь ты, как отчитывает!
Ларин заинтересовался. С Щербанем ему довелось учиться в средней школе
во Владивостоке. Это было давно. Но уже тогда Щербань увлекался машинами. С
девятого класса он перевёлся в мореходную школу, и с того времени их пути
разошлись. Друзьями они никогда не были, и когда неожиданно столкнулись на
палубе "Урагана", даже не сразу узнали друг друга, а узнав, поздоровались,
как будто только вчера расстались. Щербань насмешливо бросил: "Рассказывали
о твоём электролове. А я вот дослужился (так и сказал - "дослужился") до
третьего помощника стармеха". О том, что делал Щербань последние пять-шесть
лет после окончания мореходной школы, неудобно было расспрашивать, а сам он
не рассказывал. И сейчас, слушая Щербаня, Ларин всё больше хмурил брови.
"Миром должны править инженеры и техники", - вот основная идея, которую
развивал Щербань. Идея эта была не новой и, по убеждению Ларина, ложной и
вредной. Она стала модной среди некоторой части технической интеллигенции в
середине двадцатого века. Споры по этому поводу возникали горячие. Спорили
на страницах газет, в клубах, студенческих общежитиях. Конечно, не спорить
люди не могли. Их куда сильней, чем все романы, картины и симфонии, потрясли
искусственные спутники Земли и Солнца, первые шаги в освоении космоса. Но
искусство-то будет жить всегда. Помимо работы, человеку нужны и общественные
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг