сняться, без буксира. За кормой рифов нет. Надо заделать пробоину, выкачать
воду из носового трюма и задним ходом вывести траулер на чистую воду.
- Ну что ж, - сказал Усков, посоветовавшись с каиитаном "Ястреба". -
Вся надежда на вас. Сумеете до прилива заделать пробоину?
- Думаю, справимся, - ответил Вершинин.
- Откровенно говоря, - обратился Усков к Ларину, - не верил я,
Василий Михайлович, в ваши костюмы. Думал, так, пустяки. А оказывается,
дельная и необходимая морякам штука...
Ларин слушал рассеянно. В эту минуту он думал о Поленовой. Видимо, не
надо было принимать её на работу в экспедицию. Удастся ли Соболеву спасти
её? Ведь в баллонах давно кончился запас воздуха.
Описав дугу по бухте, моторка остановилась у каменных ворот. Саша
оглянулась.
- Где же Соболев?
- Вон, - Щербань кивнул головой на пузыри, лопавшиеся на поверхности
воды.
- А что он там делает?
- Наверное, преподаёт урок бокса, - со смехом сказал Щербань.
Под водой творилось что-то неладное. Может, Соболев нуждается в помощи?
Заметив баллон с воздухом, Саша спросила:
- Это для меня?
- А для кого же?
- Накиньте мне его на спину;
Саша натянула маску и прыгнула за борт.
- Осторожно! - крикнул Щербань.
Но Саша уже не слышала этого сердитого окрика. Очутившись под водой, она
быстро поплыла туда, где вилось ожерелье из пузырьков, и скоро увидела
силуэт пловца. Ещё два-три сильных гребка - и глазам её представилась
удивительная и жуткая картина: Вася Соболев вёл отчаянную драку с
осьминогами. Ещё учась в школе, Саша в каком-то заграничном кинофильме
видела, как спрут напал на женщину. Он схватил её своими щупальцами и
притянул к себе. Бесстрашный искатель жемчуга убил морского злодея и
освободил женщину. В романе Виктора Гюго "Труженики моря" говорится, что
спруты высасывают, выпивают человека. А лет пять назад в газетах писали о
поединке водолаза с гигантским осьминогом.
"Хорошо, что на моём пути не встречались эти подводные злодеи", -
невольно поёжилась Саша, подплывая к Соболеву. Проход был узкий, и повсюду
на скалах ворочались осьминоги. Соболев, видимо, был зол на этих тварей,
потому что ни одну из них не оставлял в покое. Руками он срывал маленьких,
они извивались, стараясь вырваться, и, когда это удавалось им, удирали
вприпрыжку, выбрасывая струйки чернильной жидкости.
"Сумасшедший какой-то", - подумала Саша, наблюдая за сражением.
Соболев подплыл к громадному спруту и, схватив его за щупальце, полоснул
ножом. Но почему спрут не охватывает Соболева своими страшными "руками"? Да
он же трус, оказывается! Это открытие изумило Поленову. Соболев между тем
продолжал своё дело: он отхватил ещё одно щупальце. Спрут, вместо того,
чтобы пустить в ход своё оружие, пальнул в него жиденькой струёй чернильной
жидкости и сорвался с насиженного места. А Соболев уже подплывал к
следующему осьминогу и с остервенением кидался на него.
"Что же это такое? - всё больше удивлялась Саша. - Почему паника среди
морских жителей?" Завидев грозного противника, осьминоги сразу же пускались
в постыдное бегство, забирались в расщелины. Соболев скоро освободил весь
проход и с видом победителя проплыл по нему несколько раз.
- Ну и будет тебе взбучка, - засмеялся он, когда они поднялись в
шлюпку и сняли маски.
- Пусть, - тряхнула головой Саша. - Заю теперь я знаю, в чём моё
призвание...
Щербань завёл подвесной двигатель, и моторка выскочила в океан.
ГЛАВА 17
ТОРЖЕСТВЕННОЕ ОБЯЗАТЕЛЬСТВО
Океан замер под прозрачным утренним небом.
"Ураган" и "Ястреб" стояли рядом. На палубах не было видно ни души. Но
вот почти одновременно раздались два пронзительных свистка. Суда ожили.
Заработали лебёдки. Через полчаса "Ураган" и "Ястреб" снялись с якорей и
медленно стали удаляться от острова. Сначала они шли одним курсом, потом
"Ураган" басовитым гудком распрощался с "Ястребом" и круто повернул на юг.
Остров был виден в течение полудня, к вечеру он уменьшился до едва заметного
голубого мазка в северо-восточной части безбрежного Тихого океана.
В кают-компании заканчивался ужин.
- Ну, что же вы решили? - обратился Ларин к Вершинину. - Поговорили с
людьми?
- Вся команда горячо поддержала наш комсомольский почин. Только вот
Щербань с Новиковым...
- Слушайте, Вершинин, бросьте, - сверкнул глазами Щербань. -
Достаточно из меня кишки выматывали!
- Вымотаешь у вас! С вами разговаривать - два куля соли надо съесть.
- Я, кажется, ясно объяснил вам, - продолжал Щербань, не обратив
внимания на реплику Вершинина. - Могу ещё раз повторить. Я согласен
соревноваться за быстрейшее освоение новой техники, за перевыполнение
экспедиционного плана. Машины в мою вахту будут работать с точностью
швейцарских часов. А насчёт того, как жить, как провести свой досуг, -
извините, соревноваться не желаю. И вообще объясните мне, пожалуйста, что
значит жить по-коммунистически?
- Я вам с Новиковым целый час объяснял. - Вершинин налил себе стакан
чаю, в задумчивости провёл рукой по мягким волосам и устало, монотонно
продолжал: - Жить по-коммунистически - прежде всего значит всегда быть
морально стойким...
- Опять лекция, - поморщился Щербань. - Вы что, думаете газет мы не
читаем, радио не слушаем?
Вершинин покраснел. Щербань попал в самое больное место: была у третьего
помощника слабинка - любил поучать.
- О чём вы спорите? - Усков посмотрел на Щербаня. - Мы все слышали,
Николай Петрович, как вы в прошлый раз говорили об облике человека будущего.
Но вы глубоко заблуждаетесь. Со временем вы сами убедитесь в этом.
Специалистом не так уж трудно стать - вон сколько институтов в стране, а
вот настоящим человеком сделаться - куда труднее и сложнее.
- Это я понимаю, Иван Константинович, - наклонил свой чуб Щербань. -
Но нельзя же всю команду "Урагана" стричь под одну гребёнку. Я, например, не
хочу заниматься художественной самодеятельностью.
- А кто вас заставляет? - спросил Ларин.
- Кто? Вершинин, конечно, - Щербань бросил насмешливый взгляд на
третьего помощника. - Через художественную самодеятельность он хочет
приобщить моряка к искусству.
- Сейчас проверим, - сказал Ларин, принимая от Вершинина проект
договора. В кают-компании некоторое время царило молчание. Потом Ларин
поднял глаза на Щербаня. - Проект договора вполне, вполне приемлем.
Ознакомьтесь, Иван Константинович. Я с радостью поставлю свою подпись под
договором. Только вот об искусстве и творчестве Вершинин толкует не то что
неправильно, а скорее однобоко, немного упрощенно, что ли.
- В чём эта упрощенность? Я не согласен с вами, Василий Михайлович.
- Охотно объясню, - сказал Ларин. - Вы хотите научить людей
воспринимать большое искусство через художественную самодеятельность. Вы
хотите, чтобы одни у вас занимались в драмкружке, другие сочиняли стихи,
третьи посещали музыкальный кружок. Конечно, в команде найдутся люди,
которые охотно будут участвовать в художественной самодеятельности. Ну, а
если человек не хочет участвовать? И пусть не участвует. Главное - в умении
воспринимать искусство. Я, например, когда на сцене смотрю Гамлета или читаю
"Тихий Дон", дополняю текст Шекспира или Шолохова своим воображением, и для
меня Гамлет - мыслитель...
- А для меня - хлюпик какой-то, - бросил Щербань.
- Вот видите, - улыбнулся Ларин, - мы, очевидно, по-разному
представляем себе не только образ Гамлета, но и шолоховскую Аксинью, её
душевный мир, внешность. Однако в этом я не вижу беды. Хуже, если, глядя на
картины Левитана или слушая музыку Чайковского, человек остаётся холоден,
равнодушен. В таком случае это просто духовно бедный человек, и наш долг
помочь ему воспитать в себе эстетическое чувство...
- Но, Василий Михайлович, - возразил Вершинин, - самодеятельность мы
должны развивать.
- А кто говорит, не должны? Но в договор такой пункт, пожалуй, не
следует включать.
- Договор все будут подписывать?
- Все, все, - сказал Усков.
- Как же теперь быть с Поленовой? - спросил Вершинин.
- А что с ней?
- После вчерашнего случая как-то неудобно...
- Почему же ей не подписать? - удивился Ларин. - Мы же для того и
организуем соревнование, чтобы воспитывать людей, готовить их для жизни в
коммунистическом обществе.
- А мы ей всё же всыплем по комсомольской линии. На первом же собрании.
- Так это тоже одна из воспитательных мер, дорогой мой, - усмехнулся
Ларин.
- Вот что, - сказал Усков, поднимаясь. - Я сам поговорю с людьми, с
каждым в отдельности. И не будем тянуть с этим делом.
...Мерно вздымалась широкая грудь океана. Волны лениво плескались о борт
"Урагана". На чёрном небе блестели крупные звёзды. Океан отражал свет звёзд
и был усеян множеством белых точек. Они мерцали и переливались на его чёрной
поверхности. На "Урагане" вспыхнули прожекторы; тьму ночи рассекли
огненно-рыжие мечи. Звёзды померкли. "Ураган", замедляя ход, остановился. И
сразу же стало тихо. Только слышался мягкий шум волн. Потом тишину расколол
гудок. Набирая силу, он долго будоражил ночной океан.
Палуба "Урагана" ярко осветилась. Моряки выстроились в две шеренги у
стола, покрытого красным кумачом. На столе лежал лист бумаги, на котором
крупными буквами было выведено: "Договор о коммунистическом соревновании".
Соболев и Данилов приготовились к поднятию флага и по команде "смирно"
замерли у флагштока.
- Поднять государственный флаг! - раздался голос капитана из рубки.
Красное полотнище с изображением серпа и молота и пятиконечной звезды
медленно взвилось вверх.
Лица моряков, освещённые светом прожекторов, были торжественны. Все
молчали. Молчала ночь. Молчал океан. И тишина подчеркивала праздничность
обстановки.
Моряки один за другим подходили к столу и ставили свои подписи под
договором.
И ночной океан, и серп и молот в лучах прожекторов, и праздничные лица
товарищей вызывали в душе Соболева широкое чувство радости и гордости, глаза
у него блестели. Поставив свою подпись, он выпрямился я взволнованно запел:
Вперёд заре навстречу...
Песню сразу же, словно по команде, подхватили все. Моряки ставили
подписи и пели:
Смелей вперёд и твёрже шаг,
И выше юношеский стяг.
Мы - молодая гвардия
Рабочих и крестьян.
Песня лилась и лилась. Лёгкий ветерок подхватывал её и уносился вдаль,
чтобы поведать миру о красоте советского человека, о его могучем душевном
порыве.
ГЛАВА 18
ОКЕАН СВЕТИТСЯ
Володя Данилов поджидал боцмана возле верстака на полубаке. Здесь они в
обществе Марса проводили всё свободное время, что-то мастерили, иногда
читали брошюры по морскому рыболовству или просто молча смотрели на океан.
Вот и сейчас Володя задумчиво глядел на бескрайнюю водную пустыню. Траулер,
оставляя за кормой белый пенящийся след, легко и весело бежал на юг: где-то
там, впереди, должны настигнуть косяк сельди.
Пришёл боцман.
- Ну, Владимир, продолжим учёбу. Вчера у нас хорошо получилось. "Мы -
молодая гвардия рабочих и крестьян..." На чём мы остановились-то?..
Данилов смущённо кашлянул и взял с верстака тоненькую книжечку.
- Мы, Кузьма Степанович, разбирали формулу расчёта подъёмной силы
лебёдки.
- Буква "вэ", буква "ку" и ещё "зет" какой-то. Не осилю я, Владимир,
этого ржавого якоря.
- Очень просто же, Кузьма Степанович. Смотрите, - Данилов взял
карандаш. - Буква "вэ" обозначает...
Боцман, силясь понять, морщил лоб, глаза его неотступно следили за
быстро бегущей по бумаге рукой Данилова, а в голове всё равно происходила
невообразимая путаница.
- Погоди, Владимир, - с виноватой улыбкой сказал боцман и слегка
дотронулся своей в добрую лопату рукой до плеча Данилова. - Хоть убей, не
разберусь... Присмотреть за одним делом надо...
- Плохой я объясняльщик, Марс, - уныло произнёс Данилов. - Кузьма
Степанович, куда же вы?
Марс в несколько прыжков догнал боцмана, осторожно схватил его за штаны
и, виляя хвостом, потянул назад. Кузьма Степанович погладил собаку. Марс
прижал уши от удовольствия, но пасть не разжал и стал тихонько пятиться,
упираясь передними лапами.
Боцман вернулся.
Собака радостно тявкнула и улеглась на старое место.
- Ты, Владимир, не сердись. Бог с ней, с этой самой формулой, - сказал
боцман. - На практике у нас хорошо получается, вот и ладно...
Солнце падало в океан. Оно краем коснулось воды, потом медленно
погрузилось. И сразу же огненные перья заката охватили полнеба золотым
пламенем. Печальная мелодия понеслась над океаном. Это на корме траулера
Новиков, склонив голову набок, медленно растягивал меха аккордеона. Боцман,
слушая, думал о Новикове, о том, что он, наверное, не такой уж плохой
парень, если умеет так душевно играть. Данилов прижался к боцману. Золото в
небе потухло. Наступила ночь. Зажглись звёзды.
Ларин вышел на палубу, чтобы проветриться после напряжённой работы.
Облокотившись о борт, он вдыхал свежий воздух, напитанный влагой. Ему было
хорошо и почему-то немного грустно. Может, музыка навевала эту грусть?
Аккордеонист, видимо, тоже грустил. Ларин стоял долго, пока не затекли руки,
лежавшие на поручнях. Он отошёл от борта и неожиданно увидел Поленову.
- Импульсы возвращаются, Василий Михайлович, - почему-то шёпотом
сказала она.
Ларин всмотрелся в её лицо. Оно было неподвижно. Глаза - большие,
тёмные.
- Что с вами? - тихо спросил он.
- Какая чёрная вода... И там иной мир...
- Там вы уже побывали и заработали верный выговор.
- Ну и пусть, - Саша упрямо вскинула голову.
- Зачем, всё-таки, вы ушли в океан?
- Чтобы доказать вам, что я умею плавать.
Ларин сунул потухшую трубку в карман куртки.
- Что ж, пошли, Александра Николаевна.
Через полчаса команда собралась в красном уголке. Моряки были в
брезентовых робах, готовые по первому же сигналу приняться за дело. Ларин,
протиснувшись к столу, некоторое время молча смотрел на них.
- Я собрал вас на несколько минут, - сказал он. - С сегодняшней ночи
мы приступаем к испытанию новых орудий лова. Промышленность их ждёт. И я
уверен, что мы оправдаем эти надежды...
Ларина прервал бесстрастный голос репродуктора:
- Траулер подходит к косяку рыбы. Всем занять свои рабочие места.
- Не будем терять времени, товарищи. Каждый знает свои обязанности, -
сказал Ларин. - Я очень и очень надеюсь на вас. Всем ли ясна задача?
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг