некоторое время спустя - час, полдня, сутки - унести. В морг. Одни умирали в
муках, другие отходили легко, с улыбкой на устах. Бывали дни, когда в палате
оказывались забиты все койки, иногда Даньку оставляли тет-а-тет с
единственным больным; он несколько раз порывался спросить медсестер,
санитаров или Михаила Яковлевича, как так получается, что за дурацкое
совпадение? - да всё забывал или не находил подходящего момента.
К окну Данька старался больше не приближаться, даже во время своих
возобновленных упражнений с костылями (а вскоре - уже и без костылей). Все
эти смерти только поначалу потрясали его, потом - лишь давали внутренний
толчок, палитру переживаний, которые он привык переносить в свои картины.
Может, именно поэтому с каждым днем Данькины рисунки становились удачнее, а
стопка портретных набросков на тумбочке росла вавилонской башней?
Немного разъяснил происходящее один из санитаров, которые в очередной
раз явились за умершим. "Старушки-FM" называли этих обладателей белых
халатов, волосатых ручищ и пропитых физиономий "загребалами" - и каждому
давали разухабистую кликуху: Борода, Кривляка, Старик, Клыкастый Боров,
Рыжик, Хвостач.
Пока коллеги грузили покойного - тощего, как макаронина, мужичка, с
виду - типичного бухгалтера, Хвостач пристроился на краешке Данькиной
кровати и спросил: "Можно?", - несмело потянувшись рукой к стопке эскизов.
Сверху лежал портрет тощего бухгалтера.
Хвостач посмотрел, тряхнул головой (перехваченные черной резинкой
патлы, причина его прозвища, закачались несвежим висельником); "А похоже", -
сказал с уважением.
- Почему их все время ко мне приносят?
- Кого?
- Покойников, - отрезал Данька. - Ну, будущих... они ж тут почти не
задерживаются...
- Так другие палаты забиты, а грузовой лифт сломался, никак не
починят, - развел руками Хвостач. - Запарились уже по лестницам бегать с
носилками. Ну и... - он грузно вздохнул и поднялся, чтобы помочь коллегам. -
Не вешай нос, художник! - бросил уже с порога. - Тебе скоро выписываться -
так лови момент, рисуй-пиши пока. - Хвостач подмигнул и ушел, носком
протертой кроссовки захлопывая за собой дверь.
"Загребала" не соврал: грузовой лифт действительно сломался. А в
другой, старый, с двойными дверьми и непременной лифтершей бабой Верой (за
глаза называемой Вергилией), ни носилки, ни каталки по ширине не проходили.
"Наверное, больные стали толще", - думал Данька, впервые возносясь на третий
этаж - там находились кабинеты, где отныне и до конца курса лечения его
должны были "процедурить".
Он мог теперь ходить без костылей, только с тростью, так что при первой
же возможности спустился в фойе центрального входа и купил телефонную
карточку. Телефон на первом этаже, разумеется, был сломан, так что пришлось
идти на второй.
Дозвонился сразу же - но, как оказалось, ошибся номером. Попыток через
десять понял: либо в телефоне, либо где-то на АТС глюк - каждый раз он
попадал не туда и всегда - к разным людям.
"Удача любит упорных" - Данька поднялся на третий (телефонная трубка
оторвана и валяется в углу), четвертый (нет гудков), пятый (щель для
карточки забита металлическим долларом, который фиг выковырнешь - а судя по
царапинам, пытались многие)... Шестой, седьмой и восьмой этажи радовали либо
хронически короткими гудками, либо дозвоном исключительно на автоответчики,
либо несмолкаемым "Нас не догонят!" из динамика. Данька нарочно дождался,
пока песня отгремит, услышал угрожающее "А теперь - реклама!" и повесил
трубку.
На девятом телефона не было. Лишь на подоконнике валялась смятая
газета. Данька поднял ее и развернул: всё то же - пожары, наводнения,
смерчи, террористы...
И лишь странное число в углу, о которое спотыкается взгляд: 25 июля
1300 года. Наверное, ошибка наборщика.
Данька осторожно сложил газету и оставил там, где взял, - на
подоконнике.
Ввергаемый лифтершей на родной первый этаж, он всерьез подумывал о
побеге из больницы - к ближайшему телефону-автомату.
В палате Даньку дожидался Михаил Яковлевич.
- Присаживайтесь, молодой человек, - он отложил в сторону эскиз,
который внимательно рассматривал, и сделал приглашающий жест. - Поздравляю,
ваши успехи несомненны. Намереваетесь покинуть нас в ближайшее время?
- А?.. - не совсем вежливо переспросил Данька. И с некоторым
запозданием прикрыл распахнувшийся от изумления рот. О чтении Михаилом
Яковлевичем мыслей "Старушки-FM" ничего не сообщали.
- Не удивляйтесь, молодой человек. Все мы знаем, как вы тревожитесь о
своей Ларисе. И, разумеется, первым делом поспешите к ней, так?
- Т-так.
- Ну а я... не могу отпустить вас одного.
- Доктор, пожалуйста!..
Михаил Яковлевич поднял руку:
- Одного - не могу. Но почему бы нам с вами не прогуляться вдвоем. При
том условии, что каким бы ни оказался результат поездки, мы вернемся в
больницу.
- Вы... вы что-то знаете, да?
- Знаю. Но рассказывать вам сейчас бессмысленно; потом - может быть.
Итак, согласны?
Конечно, Данька был согласен! Предложи ему Михаил Яковлевич продать
душу - он бы и тогда согласился, подмахнул контракт не задумываясь!
Воодушевление немного схлынуло, когда Данька и доктор, переодевшись в
"цивильное", вышли из корпуса. Оказалось, больница находится где-то за
городом, окруженная довольно мрачным хвойным лесом; и до ближайшей
автобусной остановки...
Повезло: Михаил Яковлевич напросился в одну из карет "скорой помощи",
как раз отправлявшуюся на вызов, и под восторженное "вау!" сирены они
помчались в город.
Их высадили всего в квартале он Лариного дома.
Только Лара там уже не жила.
- Дык давно съехали, - разводил руками старичок на лавке у подъезда. -
Считай, месяца два как, ага. Всей семейкой.
- А вместо них какой-то крутень вселился, - добавляли пацаны, сидевшие
неподалеку. - Как вселился, так его никто и не видел. Наверное, на Канарах
баб тискает, а может, грохнули его...
- Я найду, - тихо сказал Данька, когда они с Михаилом Яковлевичем
вернулись в больницу, в опостылевшую палату с пачкой рисунков на тумбочке. -
Я обязательно ее найду. Должны быть способы... Мало ли, почему...
- Не найдете, молодой человек, - устало вздохнул доктор. - Я объясню,
почему, если пообещаете внимательно выслушать и постараетесь поверить.
- Во что?
- В ад. И в рай. В общем-то, названия не играют роли, это всего лишь
ярлыки, этикетки. Так мы называем дом домом, хотя каждый представляет свой
дом, и дом лондонца 19 века будет отличаться от дома киевлянина века 21-го.
- Я не понимаю...
- Постарайтесь, молодой человек. Начните с главного: та авария, в
которую вы попали, закончилась для вас плачевно. Я бы даже сказал: летально.
Вы умерли.
- Весело, - отозвался Данька. - А больница и вы мне снитесь, да? Или
это мой последний миг перед смертью, растянувшийся на несколько месяцев? Я
читал когда-то похожий рассказ: там мужика самосвалом сбило, и он тоже вот
так...
- Не так, - мягко, но настойчиво покачал головой Михаил Яковлевич. - Вы
умерли - окончательно, бесповоротно. И находитесь в мире мертвых... одном из
миров.
- В раю? - с горькой насмешкой уточнил Данька. - Или все-таки в аду?
- Я же говорю, таблички. Каждый получает лишь то, на что способен.
- Вы хотели сказать, "чего достоин"?
- Нет, на что способен. Все дело в воображении, - для наглядности
доктор постучал себя согнутым пальцем по лбу. - Вспомните: издревле люди
верили во всякого рода вальгаллы, аиды и прочие края вечной охоты. А
воображение, молодой человек, великая вещь. Каждый по смерти получает то,
чего ожидал. Древний викинг? - отправляйся в Вальгаллу, пировать с
собратьями по оружию. Истовый христианин? - вот тебе Рай, Ад или Чистилище.
Где уже поджидают единоверцы, чьими совместными усилиями и созданы эти
локальные мирки.
- И в каждом - Бог, Сатана, какой-нибудь гадостный Гадес, да?
- Да. С полным набором соответствующих возможностей - но только в
пределах данного локуса. Точно так же в живой клетке есть ядро, митохондрии,
рибосомы и прочие составляющие - которые влияют на внутреннее содержание
клетки, но никак не способны (разве что опосредованно) влиять на другие,
даже ближайшие.
- Красиво придумано, - признал Данька. - Но при чем тут я? С чего вы
вообще взяли, что я умер и вокруг - загробный мир?
- Две причины. Первая: потому что я - я, молодой человек, - мертв. И
знаю это совершенно точно. Вторая: ваша Лариса. ...Ну-ну, не торопитесь
злиться и опровергать, я объясню все по порядку. Откуда знаю, что я умер? Да
потому что проделываю это каждые несколько месяцев, силясь вырваться,
убежать отсюда. И всегда возвращаюсь обратно. - Он потер пальцами глаза,
сильно надавливая на веки, как будто хотел по капле выжать оттуда
картинки-воспоминания. - Режу себе вены, или лезу в петлю, или еще
что-нибудь выдумываю. Вроде даже умираю! Испытываю настоящую боль,
проваливаюсь в темное ничто... а потом прихожу в себя там же - здесь же - в
прежнем теле, в собственной квартире. Только девять дней спустя. Забавно,
да? Выходит, мне выписан билет в один конец, сюда. И вернуться или просто
уйти - никак. - Доктор поднял блестящие, словно пуговицы, глаза на Даньку: -
Я внятно объясняю? Нет? Ничего, скоро поймете.
Михаил Яковлевич поднялся с койки и стал ходить от окна к двери и
обратно, будто тигр в узкой клетке бродячего цирка. В темноте несколько раз
натыкался на спинки кроватей и табуреты, но не замечал и продолжал
вышагивать.
"Как одержимый", - подумал Данька.
- Каждый получает ту загробную жизнь, которую способен вообразить. А
если - не способен?! Или способен почти такую же, которой жил раньше? Если
всю жизнь человека убеждали, что никакой другой, кроме той, реальной, нет,
не было и не будет? Вот! - воскликнул доктор, обводя рукой палату, - вот наш
ад и рай, един в двух лицах! Именно таким я его себе и представлял:
тягостное бытие, абсурдное, бессмысленное, как метания землемера из
кафкианского "Замка". Погибшие насильственной смертью просыпаются в
больнице, заснувшие в своей постели - просыпаются в ней же, чтобы
продолжать, как ни в чем не бывало, жить. Или, точнее, не-жить.
- А те, кто все-таки умирает? - решил подыграть ему Данька.
- Не знаю, - развел руками Михаил Яковлевич, и видно было, что незнание
это мучает его сильнее всего. - Наверное, попадают в другой мир... ад, рай -
называйте как хотите. Мне-то ни разу не удалось уйти. Наверное, не хватает
воображения. Я перечитал не одну сотню книг о загробной жизни - уже здесь, в
местной библиотеке. Но я не верю ни в одну из историй, я не могу представить
рая, который бы устраивал меня, который приняло бы мое воображение. Может,
потому, что книги эти - тоже плод воображения, причем людей таких же, как и
я? А вы, Даниил, другой. Вы - художник. У вас может получиться. Нарисуйте
мне рай!
"Он сумасшедший, - понял Данька. - И как таким позволяют лечить других?
Он же псих!"
- Ну ладно, - пообещал он доктору. - Я попытаюсь.
- Вы не верите мне, - произнес тот с горечью. - Ну... ну как мне
доказать?.. Вот, - воскликнул он, стоя у окна и яростно маша рукой, -
посмотрите, скорее!
"Он что, хочет меня из окна вытолкнуть?"
- Видите тех двух людей в пиджаках?
- Д-да... Они тут часто... нет, не эти, но похожие...
- Так локус поддерживает гомеостаз.
- Что?
- Вы замечали за такими людьми какие-нибудь странности? Кроме того, что
они очень часто появляются рядом с больницей?
- Вообще-то замечал. - Данька вспомнил, как двое "пиджачников" сцапали
бородача в рогатом шлеме. - Загадочные личности.
- Они не личности, - уточнил Михаил Яковлевич. - Они рычаги
гомеостазной регуляции данного локуса, - и, перехватив непонимающий Данькин
взгляд, пояснил: - Гомеостаз - это динамическое равновесие, в котором
пребывают все сложные структуры: организмы ли, механические ли системы.
Ошибки случаются всегда, и чем сложнее система - тем чаще. Допустим,
правоверный мусульманин оказывается в нашем "атеистическом" аду-раю - а это
уже непорядок. И тогда локус выпускает эти вот псевдоподии, точнее,
псевдолюдии, маскирующиеся поведением под людей, чтобы не потревожить
местных обитателей, - выпускает и вышвыривает мусульманина куда следует. Как
организм, отторгающий предмет инородного происхождения. А потом втягивает
щупальца обратно, до следующей необходимости.
- А Лариса? Ее тоже... отторгли?
- Нет, с ней и намного проще, и намного сложнее. Она скорее всего
по-прежнему жива, и поэтому здесь вы ее никогда не найдете.
- А как же другие люди, которые, как вы говорите, засыпают там, а
просыпаются здесь? У них же тоже были в прежней жизни друзья, знакомые...
- Не знаю, - сдался Михаил Яковлевич. - В каждом случае, наверное,
локус компенсирует расхождение разными путями. В моем, например, оказалось,
что все родственники попросту исчезли, как ваша Лариса. А кое-кому локус
выдает на-гора искусственных как-бы-знакомых или подчищает память покойного.
И... - он запнулся и замолчал.
- Договаривайте, - попросил Данька. Перед глазами плясала дата на
газете с подоконника.
"Чем сложнее система, тем чаще случаются ошибки". И "наше воображение
способно воздействовать на локус" - хотя этого, кажется, доктор не говорил.
- Наше воображение, - сказал Михаил Яковлевич, - способно
воздействовать на локус. В первую очередь - на то, как пространство
"обходится" с нами. Тот, кто - возможно, подсознательно - ожидал в своем
посмертии воздаяния за грехи, получает соответствующие муки. Не банальные
сковородки, Коцит или смолу - в конце концов, физические страдания - самые
примитивные, к ним рано или поздно привыкаешь. Нет, здесь муки "заточены"
под каждого индивидуально. - Он замолчал, а Данька подумал, чем же "угощает"
Михаила Яковлевича его персональный ад. Подумал, но спрашивать не решился. -
Ваша Лариса, - слова давались доктору нелегко, словно он произносил приговор
тяжело больному, - ваша Лариса, я думаю, это и есть ваши индивидуальные
муки. Точнее, не она сама, а то, что вы ее будете искать, но никогда не
найдете. Иначе локус не оставил бы вам надежды. И отобрал что-нибудь другое:
ноги, руки, возможность рисовать.
- Но почему?!.. почему именно она?!
Михаил Яковлевич не стал отвечать, присел на краешек кровати и повел
сутулыми плечами.
- Не огорчайтесь, - попросил. - В конце концов, она жива - где-то там.
А локус в лучшем случае подарил бы вам эрзац, подделку, куклу - да,
говорящую, внешне ничем не отличающуюся от вашей любимой, - но куклу.
- Я вам не верю, - прошептал Данька. - Не верю! Вы псих! Вы... вас надо
в больницу!..
- Я уже в больнице, - невесело усмехнулся доктор. - Знаю, поверить в
то, что я рассказал вам, нелегко. Я давно уже не решался никому... просто,
молодой человек, я увидел в вас надежду. Не только для себя. Подумайте: что
происходит с теми, кто умирает здесь, куда они попадают? Ведь они
по-прежнему не верят в лучшую жизнь по ту сторону смерти. Их воображение не
способно породить ничего, даже близко похожего на то, во что они могли бы
поверить. Я прошу вас: нарисуйте рай. Не сейчас, не здесь - когда-нибудь
потом, но нарисуйте. Так, чтобы каждый, увидев, поверил.
Он ушел - и, словно только и ждало этого момента, включилось радио.
Сообщило: "...ранняя версия известной песни", - и, зашипев, взорвалось
хриплым голосом:
- ...так в миру повелось: всех застреленных балуют раем!
А оттуда - землей: береженого Бог бережет!
На полуслове радио подавилось помехами, по-человечески протяжно
вздохнуло и затихло.
- Псих... - прошептал Данька, качая головой и глядя в запертую дверь -
как в спину доктору. - Псих!
И заплакал.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг