живот, а потом на булькающее варево. - Есть надо.
- Ешь, - парень бросил ему кусок конской кровяной колбасы. Как собаке
бросил, сука!
Приноравливаясь к веревке, Андрей проковылял к недалекому сосняку,
срезал охапку лапника. Швырнул его на снег, завернулся в кошму и закрыл
глаза, пытаясь заснуть. Кашель не возвращался, в груди было легко. Тело
согрелось под кошмой, ноздри щекотал чистый холодный воздух, щеки
чувствовали тепло, идущее от костра.
И все-таки было неприятно. Стоило попасть черт-те куда, чтобы тут же
ткнуться мордой в дерьмо, отказавшись от своих. "Генерала Власова звали
Андреем" - мелькнула мысль. Но все уже поплыло, растворяясь в накатывающей
усталой полудреме. Перед глазами прошли лица Тани, Мастера, молодого
толмача, потом все провалилось в глухую темноту, словно подсвеченную
далеким пламенем.
Глава восьмая
Снова пошел густой, мягкий снег. Пофыркивая, переступали кони,
скрипнул снег под копытами, потрескивал пригасающий костер. Сморенный
караульщик уронил голову, охватив руками копье. Скрип снега стал чуть
громче, лошади подняли головы, тревожно прядая ушами. Андрея словно
выбросило из усталого, но тренированно-чуткого сна, караульщик тоже
вскинулся и тут же рухнул - прорезав темноту пороховым огнем, раскатился
грохот пищального залпа. Оглашая ночь матерным ревом, размахивая бердышами
и саблями, от опушки бежали люди в длинных кафтанах и круглых шапках.
Азиаты выхватывали сабли, бросались к лошадям, но тут же валились.
- Бра-а-атцы! Казачки! Зд-е-е-еся мы! - кричали пленные.
Андрей первым делом избавился от веревки, спутавшей ноги. Вскочил,
увидел кыргызина, бегущего к лошадям, парня-переводчика, который рубился с
русскими казаками, прикрывая его отход. Внезапно перед Андреем оказался
рысьеглазый, рыжебородый казак, замахнулся бердышом:
- А-а-а, вошь остяцкая!
Шинкарев увернулся от широкого полукруглого лезвия, ударом кулака
свалил нападающего. Что делать? Перейти к русским? Или не рисковать -
пленные же видели, как кыргызин отделил его от остальных. В этот момент
грудь Андрея охватила жесткая петля, выдернувшая его из схватки. Аркан
проволок Андрея по глубокому снегу, затем Шинкарева ухватили сразу
несколько рук, зашвырнули на лошадь, которую он инстинктивно ухватил за
гриву. Лошадь шарахнулась под тяжестью неумелого, но цепкого, как клещ,
наездника.
- Держись, ганкам! - раздался голос толмача.
Костер, русский мат и крики добиваемых азиатов остались позади. Андрея
мотало на жестком седле, перед глазами мелькал снег, черные деревья да
шерстистые мохнатые уши его лошади. "Ну, выносите, святые угодники, какие
вы там ни есть!" Справа и слева мелькали всадники, но их почему-то внезапно
стало больше - сбоку, из-за березовых стволов выметнулись черные тени,
фонтаны снега летели из-под мелькавших лошадиных ног. Над темными массами
коней наметились папахи, смутные пятна лиц, провалы орущих ртов:
- Гойда! Го-о-ойда!! Р-р-у-уби, в такую мать!!
В темноте коротко блеснули сабли, один из "своих" качинцев кувырком
полетел в снег - из белой пыли мелькнули ноги и сразу остались позади.
Андрей увидел, как впереди один из казаков сбил толмача с лошади и по
инерции умчался куда-то вбок. Это произошло впереди. Когда лошадь Андрея
подскочила к толмачу, тот ухватился за болтающееся стремя (Андрей так и не
сунул в них ноги), пользуясь силой лошади, пробежал дюжину шагов, свистнул,
подзывая своего коня, и снова прыгнул в седло.
Затем все повалилось куда-то вниз, в ушах засвистел ветер. Темные
деревья стремительно понеслись мимо лошади, разогнавшейся под уклон по
накатанной дороге. Впереди мелькали темные крупы других коней, часто и
сильно били копыта, жесткие комья снега летели в лицо. "Спуск к санаторию
"Енисей"", - машинально отметил Андрей, переведя дыхание и пытаясь
определиться с топографией. Уклон стал выравниваться, под копытами
затрещала мерзлая береговая галька, лошади, перейдя на рысь, выбежали на
какое-то длинное снежное поле. Тут и там торчали ледяные торосы, между
которыми уходила в темноту широкая натоптанная тропа.
"Енисей замерз? Не может он замерзнуть - ему же ГЭС не дает. Значит,
так оно и есть". Бой у костра еще мог быть чьим-то странным маскарадом, но
Енисей в XXI веке замерзнуть не мог. Что ж, придется выживать, и, судя по
всему, в качестве пленного.
Проехав по заснеженной реке и завернув за высокую ледяную глыбу,
всадники остановились. Кыргызин и толмач коротко переговорили о чем-то,
затем кыргызин рявкнул одно слово:
- Хозон! (Дружина!)
Раздался резкий свист, и с берега на реку выехал отряд всадников с
длинными копьями. Кыргызин ударил коня каблуками, все тронулись вверх по
реке. Андрей успел разглядеть, что широкая натоптанная дорога идет и вниз
по Енисею - в сторону города. Но сейчас и думать было нечего ускакать от
конвоя. Ровно заскрипел снег. Понемногу светало. Широкая белая лента
Енисея, стиснутая крутыми склонами, поросшими сосновым лесом, плавно
заворачивала на юг. Мимо проходили знакомые с детства места - узкий лог
Собакиной речки, Шалуний бык на правом берегу Енисея, скалистое ущелье
Караулки. Везде было пусто, мертво, все засыпано нетронутым, седым снегом.
Ни дымка, ни следа. Хотя нет - понизу, от Караульной речки до Калтата,
вместо соснового бора торчали лишь пеньки да сугробы.
- Казак тайга забрал. - Толмач ткнул рукавицей на порубки. - Плоты
вязал, на Кзыл-Яр плавил, острог ставить. Имя как? - ткнул он в грудь
Андрея.
- Андрей.
- Адерей, - произнес качинец по-степному.
- А тебя?
- Кистим <Значит, "из кыштымов", из племени данников.>.
Час за часом скрипели копыта, лошади бежали ровной походной "хлынцой".
Покачивались пики с бунчуками, проплывали седые скалы, покрытые снежными
шапками, длинные осыпи, сосны, уходившие в вышину, к тяжелому низкому небу.
Голова падала на грудь, сон временами сливался с явью.
Внезапно лошадь под Андреем встала, и он увидел, что отряд остановился
на развилке. Толмач и кыргы-зин снова переговорили о чем-то, кыргызский
отряд пошел на юг по замерзшей реке, а несколько всадников, включая Андрея
с Кистимом, свернули к береговой круче. Пройдя между скалами, двинулись
вверх узким овражком, над которым нависли кривые, покрытые снегом ветки
черемухи. Лошади тяжело ступали по узкой тропе, засыпанной недавним
снегопадом.
Между соснами снова забелела река, но уже далеко внизу. Тропа, еще
покрутившись по лесу на склоне, вывела на узкую поляну, на которой
оказалось несколько восьмиугольных деревянных строений, покрытых бугристой
лиственичной корой. За ними виднелся хлев, обмазанный глиной, рядом загон
для овец. Тут запахло дымом, навозом, старой золой. Из центров крыш
поднимались дымки. У ближнего дома на утоптанном снегу лежала вязанка
мерзлых дров. Рядом с входом оказалось нечто странное: березовая ветка с
развилкой, к которой были прикреплены медвежья лапа, железное кольцо и
полоска когда-то синей ситцевой ткани.
- Аба тось, медвежий дух, - пояснил Кистим, спешиваясь, - тут стой.
Андрей тоже спешился, еле устоял - подкосило ноги, отвыкшие от
верховой езды. Один из качинцев отвел лошадей к лесу, где они сразу же
принялись "тебеневать" - разгребать копытами снег в поисках сухой травы.
Выйдя с небольшим узлом, Кистим подтолкнул Андрея к соседнему, дому. Внутри
оказалось темно и холодно. Вдоль стен лежали какие-то тюки.
- Тут будешь спать. Это надень. - Он швырнул Шинкареву узел.
Развернув его, Андрей обнаружил хлопчатобумажную рубаху с разрезным
воротом, нижние и верхние штаны. Кистим сунул ему рукавицы и овчинную шубу,
его же одежду забрал, брезгливо поморщившись.
"Как у бомжа какого" - внутренне усмехнувшись, отметил Андрей.
- Так ты точно лекарь, ганкам? - внезапно спросил Кистим.
- Да, - после мгновенного колебания подтвердил Андрей. - Кто болен?
- Отец плохой, лечить надо.
- Что с ним?
- Зад больной часто.
- Когда лечить?
- Когда больной будет, - пожав плечами, ответил Кистим. - Сейчас есть
надо, баранчика резать.
Андрей это делал не единожды, потому, войдя в загончик, привычно зажал
коленями барана, закинул ему голову, готовясь полоснуть ножом по горлу.
Внезапно вспомнил: "Мастер же сказал никого не убивать!"
- Нельзя! - сказал он Кистиму. - Я лекарь, ганкам!
Тот ухватил барана за шею и сильным ударом вбил нож животному в
затылок, под первый шейный позвонок. Сняв шкуру, он расчленил конечности по
суставам, не разрубая костей. Пояснил:
- Кости ломать - скот переведется. И горло резать нельзя - так урус
делает, собака"
"Вот как. Интересно, где у них тут шхельда?" <Шхельда - ледник
Большого Кавказского хребта. Альпинисты называют так туалет на стоянке.>
- Слышь, Кистим, мне бы...
- Там, - указал Кистим в сторону леса, - потом в дом иди.
В доме было тепло, чисто. В центре горел очаг, в казане варилось мясо.
Андрей снял валенки, отошел в угол и сел по-турецки на кошму. Лицо его
горело после целого дня на морозе, тело наконец расслабилось в тепле.
Пожилая хозяйка попробовала мясо, вытащила его из казана, а в
булькающий бульон бросила кружки пресного теста. Когда тесто сварилось,
женщина выложила его на большое блюдо, покрошила лапшой, смешала с маслом и
выставила блюдо на стол перед очагом. Там же оказалось мясо и бульон в
пиалах, которым надо было запивать лапшу. В центре низкого круглого стола
поставили железный котел с молочной водкой - "аракой".
Рыжие отблески пламени перебегали по крепким скулам Андрея - коротко
стриженый, прищурившийся, с круглой бородкой, он казался таким же азиатом,
что и окружающие качинцы. Стало неожиданно легко и спокойно. Шла мерная,
веками налаженная жизнь, соответствующая реке, скалам, окружающей тайге.
Остаться здесь, затеряться в веках? И пошли они все...
Несколько раз открылась-закрылась дверь, у стола постепенно собралась
группа мужчин, женщин и детей. Кистим жестом указал Андрею его место.
Хозяин - крепкий седой азиат - поднял долбленую деревянную кружку,
зачерпнул араку и, пригубив, пустил круговую чашу. С двух верхних ребер
барана он откусил немного мяса, остальное бросил в горящий очаг со словами:
- От юлуз! (Доля огня!)
Все приступили к еде: мясо брали руками, чаша снова пошла по кругу.
Поев, дети выбежали на улицу, хозяйка стала убирать посуду, мужчины
остались за столом, допивая водку. На коленях у одного из них оказался
"чатхан" - длинный полый ящик с семью струнами из бараньих кишок. Зазвенели
струны, зазвучал какой-то древний плач, исполняемый "потусторонним",
горловым пением. Закрыв глаза, Андрей словно поплыл куда-то: перед глазами
прошли всадники с длинными мечами, древние степи, горячие от зноя, узкие
женские глаза... Кто-то тронул его за плечо.
- Что такое?
- Теперь ты, - сказал Кистим.
- Что я?
- Петь надо. Или говорить.
- Что говорить-то?
- Что хочешь. "Час от часу не легче".
Андрей вспомнил китайскую притчу, которую однажды рассказал ему
Мастер.
- Хрен с тобой, переводи. "Однажды китайский князь со своей свитой
приплыл к Обезьяньей горе. Знаешь, кто такие обезьяны? - спросил Андрей
Кистима. - Ну, неважно. Так вот, увидев людей, все обезьяны попрятались,
лишь одна осталась. Князь выпустил в нее стрелу, но она отпрыгнула и на
лету поймала ее. Со стрелой в руке обезьяна стала раскачиваться на ветке,
похваляясь своей ловкостью. Тогда князь приказал свите дать залп по
обезьяне. Тут уж она не смогла увернуться и пала мертвой. А князь
повернулся к своему спутнику и сказал: "Это животное показывало свой ум и
верило в свое мастерство. Никогда не полагайся на себя, когда имеешь дело с
людьми"".
Кистим перевел, азиаты засмеялись: "какая глупая обезьяна". Похоже,
притча им понравилась, несмотря на то, что Андрей не стал рассказывать
конец: "На спутника князя эта сцена произвела столь глубокое впечатление,
что, вернувшись домой, он полностью изменил свой образ жизни, изменился
сам, и скоро никто в Поднебесной не мог его использовать".
Сам Мастер уже использовал Андрея. Теперь Андрей должен использовать
этих доморощенных таежных хитрецов. Например, для того, чтобы попасть к
Мастеру.
Внезапно лицо хозяина исказилось, он приподнялся на кошме, выгнув
спину и держась руками за ягодицы. На его лице страдание было смешано со
смущением, отражающим постыдность источника боли.
- Помоги! - попросил-приказал Кистим.
- Надо лечь на живот. И света больше.
Мужчина лег на толстую кошму, спустил штаны и поднял рубаху. Кистим,
поставив рядом масляную лампу, вышел на улицу и зажег перед "медвежьим
духом" жертву - крупу и сухие стебли борщевика.
"Ишиас, что ли? Хорошо, если так..."
- Здесь больно? А здесь? - спросил он.
- Больно, - перевел Кистим. Такие приступы Андрей умел снимать.
Китайский точечный массаж должен помочь и в этот раз.
- Спроси, легче ему? - спросил Андрей, закончив с последней
болезненной точкой.
- Легче, но больно.
"Хорошо бы еще "баночки" поставить. На активные зоны".
- Пусть полежит. Завтра дашь мне небольшой горшок с гладкими краями,
будем дальше лечить. Все, спать пойду.
- Иди. Утром на охоту, козу стрелять будем.
- Я не буду. Ганкам, нельзя стрелять.
- Как хочешь.
Захватив головню, Андрей вышел наружу. Уже стояла ночь - ничего
удивительного, от Красноярска добирались долго. На безлунном небе виднелись
смутные силуэты скал. Скрипнул снег под ногами, было слышно, как тебенюют
на опушке кони. На морозе голова немного проветрилась, закрутились
профессиональные варианты. "Ночью караульщику по башке, на лошадку и в
Красноярск. Расстояние километров пятьдесят, часов за шесть доберусь. Плюсы
- буду у своих. Минусы - с лошадкой могу и не справиться, караульщика
убивать нельзя. А главное - если сбегу, буду ли я ближе к Мастеру? И
обрадуются ли мне "свои"? Не фа-а-акт". Сзади скрипнул снег, послышался
голос Кистима:
- Отца лечи. Не убегай на Красный Яр. Скоро с урусами говорить поедем,
нужен будешь.
"Там посмотрим", - подумал Андрей, но промолчал. Огонь быстро
разгорелся, потом постепенно погас, а Шинкарев завернулся в кошму и сразу
же заснул.
Глава девятая
Спустя три недели после внезапного исчезновения Андрея, Татьяна вышла
на улицу из краевой больницы. Про Андрея она не думала - сейчас она была не
способна думать ни о чем другом, кроме ухудшающихся анализов. Врачи не
говорили ничего определенного, но, похоже, подтверждались подозрения на
лейкемию, рак крови. Раньше Таня чувствовала себя больной - приступы
повторялись все чаще, - но сознание отказывалось признавать факт лейкемии,
почти неизлечимого рака крови. Но сейчас ее сознание было стиснуто страхом.
Перед ней лежал старый центр Красноярска: тротуары, недавно выложенные
цветной плиткой, старые кирпичные дома, февральское солнце, играющее в
сахарно-белых деревьях. Жить бы да жить...
Десять дней назад к ним домой зашел пожилой китаец. С некоторым
смущением она разделась до пояса. От нервного напряжения она покрылась
"гусиной кожей", которая теплела и исчезала, по мере того как сложенные
ладони лекаря - сухие, смуглые и сильные - медленно продвигались над ее
похудевшей спиной. Китаец долго щупал ее пульс, потом сразу ушел, так
ничего и не сказав. Больше он не приходил. Вероятно, уехал из-за китайских
погромов, прокатившихся по Красноярску. Таня видела в теленовостях трупы
челночников, сожженные дома на Бугаче, разгромленное китайское общежитие в
Покровке.
Все-таки Таня не теряла надежды: на Андрея, на врачей, на этого
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг