- Мы же дома, - пожал плечами Чен, - разве не так?
- Мы нигде не дома! - резко ответил Мастер, ударив пятками своего
Белого. - Нигде!
Расставшись с Ченом, господин Ли Ван Вэй направился во дворец
градоначальника. Пребывая в семнадцатом веке, он не мог отказать себе
увидеть только что написанный шедевр У Биня "Потоки и горы вдали от мирской
пыли". На полосе плотного, золотисто-матового шелка словно тонкими
сквозными кружевами были выписаны отвесные скалы, раскидистые деревья и
беседка мудреца у подножия водопада. Двое пожилых, умудренных жизнью
китайцев - господин Ли Ван Вэй и градоначальник Су-чжоу - долго любовались
на ажурные сгущения полутени-полусвета, вполголоса рассуждая о качествах
"дань" и "чжо" - "неброскости картины" и "целомудренного дилетантизма в
живописи", - сквозь которые проступало возвышенное "цюй" - "настроение", -
ведущее к "мин" - "высокой осиянности духа".
Негромкий разговор шел за скромной трапезой с подогретым виноградным
вином. Все было так, как советовал художник и знаток живописи Дун Цичан:
"Пусть будут подметены дорожки, куриться благовония, журчать родник, а
хозяин заведет с многомудрым гостем беседу об искусствах и будет толковать
об истине среди цветов, бамбуков и кипарисов, неспешно насыщаясь
закусками". Каждый вежливо наполнял чашу собеседника и палочками накладывал
себе кушанья. Скромно, но изящно, как и положено "людям культуры", для
которых все высокие должности и мирские дела суть пылинки, играющие в
"ослепительном мраке" человеческого Дао.
Вечером господин Ли Ван Вэй стоял на палубе императорской почтовой
барки, отходившей от пристани Сучжоу. В вечерней мгле силуэты гор слились
со смутным небом. Среди неразличимо-темной массы стен, крыш, деревьев
загорелись круглые красные фонари.
Когда город скрылся за поворотом реки, Мастер спустился в отведенную
ему небольшую каюту, развернул шелковый свиток с географической картой и
долго изучал очертания саянских хребтов и ущелий. Ему предстояло пересечь
Саяны и спуститься в хакасские степи для встречи с ханом енисейских
кыргызов. Такова была официальная миссия императорского посланника. Однако
задача "связать кыргызскую политику с джунгарской" предполагала тайные
действия в самих Саянских горах. Именно в этих действиях и должен был
участвовать Чен, накануне принявший поручение Мастера.
Чен, в отличие от Мастера, предался менее утонченным удовольствиям.
Расставшись с господином Ли Ван Вэем, он двинулся к пристани, где его ждал
новообретенный друг - лучший знаток сучжоузских борделей. Подобно
статс-секретарю Его императорского величества, который боялся смотреть в
глаза господину Ли Ван Вэю, этот молодой человек тоже не решался глядеть в
лицо Чену - казалось, у того в глазах мелькало что-то недоброе. Может быть,
думал друг Чена, перед ним и не человек вовсе, а "ди сянь" - небожитель,
сосланный на землю. Как было известно всем китайцам того времени, сосланные
небожители были гуляками, ветренниками, выпивохами, искателями всевозможных
земных удовольствий. Их приходилось чуть ли не силком водворять обратно на
небеса, не особенно разбираясь, встали ли они на праведный путь.
Встретившись, молодые люди направились на двухэтажную, ярко раскрашенную
барку - плавающий maison de la rendez-vous <Дом свиданий (фр.).>, где уже
ждали прелестные певички и танцовщицы. Рекой лилось вино, звенели струны
циня, а потом "...парами сливаясь, ветки ликуют, шелестят неугомонно.
Взметнулись высоко чулки из шелка, вмиг над плечами возлюбленного взошли
два серпика луны. Уточка прильнула к селезню. Стыдится тучка, робеет
дождик, все хитрее выдумки, все искуснее затеи..." <Цветы сливы в золотой
вазе, или Цзинь, Пинь, Мэй. Пер. В. Манухина. М., 1977.>
***
Турфанский оазис на границе каменистой пустыни и Западного Тянь-Шаня
окружили скалистые, песчано-желтые горы. Изрезанные сизыми тенями в
оврагах, они высоко уходили в бледное зимнее небо. Спускаясь в долину, к
мутной извилистой реке, вдоль которой высились группы пирамидальных
тополей, горные склоны становились городом: подпорными стенками, плоскими
террасами, глухими кубами домов того же песчано-желтого цвета, что и горы.
Над городом поднялось несколько ступенчатых пагод, показывающих, что народ
Джунгарии <Джунгария - область Центральной Азии, ограниченная горным
полукольцом: на юге Тянь-Шань, на западе Тар-багатай и на севере
Монгольский Алтай. Центральная часть полупустынная, склоны гор плодородны и
обитаемы. Главные города - Кульдяса, Урумчи. В XVII столетии Джунгария,
населенная калмыками, была главной военной силой на Алтае и в Южной Сибири.
В настоящее время является частью китайской провинции Синцзян, однако
вследствие уйгурского сепаратизма постепенно становится своего рода
"китайской Чечней".>, населяющий Турфан, много веков назад отдал свои души
Желтой вере - тибетскому буддизму.
Из ворот турфанского города выехала группа всадников в полном
вооружении - в кольчугах, островерхих шлемах, с короткими копьями. Всадники
направились на север, в сторону Западных Саян. Двое из них вскоре
отделились от отряда, повернув коней в сторону пограничного города
Поднебесной империи. Там они собирались встретиться с Ченом -
телохранителем пожилого китайского посла. Севернее, уже в Саянах, этот
телохранитель должен был встретить их еще раз. Так разыгрывалась связь
джунгарского и кыргызского направления в политике Китая. Что конкретно
должен был сделать Чен, знал лишь один из провожающих отряд - юноша,
носивший калмыцкое имя Цэван, наследный принц Джунгарии. Его ждало славное
будущее и великие свершения. Но пока все это лишь готовилось, и в этой
подготовке непосредственное участие принимал почтенный китайский чиновник
господин Ли Ван Вэй.
Глава десятая
Уже четыре дня Андрей, Кистим и несколько их спутников продвигались на
юг по льду Енисея. Чем дальше, тем ниже стали горы, тайга пошла
перелесками, между которых спускались к реке длинные узкие поляны - елани.
Потом перелески стали колками - круглыми островками леса в холмистой степи;
потом исчезли и колки, сменившись на заросли черемухи по берегам речушек, и
легкие, сквозящие березовые рощицы на северных склонах сопок. За плавными
грядами и сопками, из которых торчали слоистые красновато-коричневые скалы,
виднелись туманно-голубые хребты.
- Маленькая степь, - сказал Кистим, кивнув в сторону, - но хорошая,
теплая.
Тут и там торчали плиты могильников - древние "иней-тас" ("каменные
бабы") и могилы знатных кыр-гызских воинов - "чаа-тас" ("камни войны").
- Как урус на Красный Яр пришел, много таких стало, - показал Кистим
на "камни войны".
Андрей вспомнил могилы чеченских "идрисов" - шесты с зеленой лентой.
Вот тоже - как русские пришли, много таких стало...
Погода была теплой, мягко голубело предвечернее небо. Подмерзший снег
лежал в синей тени гор. По ровному полю реки далеко шли полосы
рыжевато-желтого света, падая между береговыми скалами.
- Бояр тасхыл, Боярский хребет, - сказал Кистим.
На буром скальном обрыве были выбиты контуры оленей с рогами,
закинутыми на спину, бревенчатые дома с пирамидальными сводами, всадник, на
полном скаку вскинувший боевой молот.
- Кыргыз? - Андрей показал на рисунок всадника.
- Нет, - ответил Кистим, вглядевшись в изображение, - он такой, как
ты.
- Как я?
- Белый, как урус. Лицо длинный, нос высокий.
- Знаешь что-нибудь о них? - спросил Андрей.
- Нет, давно такие жили. Может, в Хоорае знают - там умеют писать
чертами.
- А ты умеешь?
- Только знаки, скот считать - десять, пятьдесят, сто. Сто голов -
"много скота". Тогда хозяин бай.
- А ты бай?
- Не бай, не "харачи" <Харачи (хак.) - чернь, бедняк.> - так, середка
будет.
- А много надо скота, чтобы жить в степи?
- Считай сам. - Кистим начал загибать пальцы. - Семья пять душ - для
еды надо двадцать пять лошадей. Одна лошадь - это как шесть овец. Это
только еда - мясо, молоко. Да еще лошади на езду - по одной под седло
каждому, кибитку возить четыре, на большую юрту с вещами десять.
Постой-ка...
На берегу показалась большая группа всадников, на рысях заворачивавшая
на лед.
Кистим перекинулся парой слов с их командиром. Андрей внимательно
разглядел вооружение проезжавших воинов. У некоторых за спиной висели
темные, грубокованые пищали с резными деревянными прикладами, у других
широкие боевые луки. Кони у всех высокие, тонконогие, настоящие аргамаки -
не то что коренастая киргизская лошадка, на которой сидел Андрей.
- Куда это они? - спросил Андрей вернувшегося Кистима, - на север? На
Красный Яр?
- Зачем тебе знать? - подозрительно глянул тот.
- Домой приеду, так спросят - как там, в Хоорае с урусами воюют?
- Скажи, хорошо воюют. Скоро всех с Енисея сгонят, никого не
останется.
"Вот оно как!" - отметил себе Андрей и оглянулся вслед кыргызским
конникам. Кистим со спутниками двинулся дальше. Вскоре они уже ехали по
землям Исарского улуса, северной части древнего государства енисейских
кыргызов - Каганата Хоорай.
***
Южную границу Хоорая, проходящую в Саянских горах, пересекал небольшой
караван, направлявшийся на север. Цепочку мохнатых, тяжело нагруженных
верблюдов сопровождали всадники - монгольские воины с копьями, китайские
купцы в теплых халатах. По-весеннему пригревало солнце, на снежных
карнизах, наметенных над бурыми скалами, повисли и закапали сосульки.
Замерли темно-зеленые ели, исполосовав снежные склоны длинными голубыми
тенями, на речных порогах, в ледяных промоинах бурлила темная вода.
Посол по особым поручениям Его императорского величества господин Ли
Ван Вэй ехал на своем белом коне. Сзади, под легким вьюком, шел такой же
конь, но рыжий, предназначенный для русского мужчины, с которым китайский
посол собирался встретиться в степи. Несколько дней назад, проезжая через
Туву, посланник имел короткую беседу с наместником монгольских Алтын-ханов,
управляющим Тувой, или, как ее звали монголы, Урянхайским краем. Во время
беседы увесистый мешочек золотых китайских монет перешел из рук в руки, и
монгольский нойон пообещал выделить небольшой отряд, чтобы при поддержке
одного из саянских родов совершить короткую экспедицию в кыргызские степи.
Объектом набега должен был стать род, кочующий у большого соленого озера.
До кыргызских степей осталось дня три-четыре пути. В степи купцы
собирались торговать, а господин Ли Ван Вэй должен был передать кыргызскому
кагану важную императорскую грамоту, после чего намеревался отправиться к
тому самому соленому озеру, на который планировался тувинско-монгольский
набег. Затем, если повезет, он хотел поехать на север, чтобы посмотреть на
Красноярский острог, возведенный бородатыми русскими варварами. В этой
поездке его должны были сопровождать двое мужчин - Чен и Андрей.
Глава одиннадцатая
Получив императорскую грамоту, кыргызский хан Ишинэ проявил
благосклонность и разрешил господину Ли Ван Вэю полгода пожить в Хоорае, в
предгорной степи, у соленого озера. Своих коней китайский посол забрал с
собой, так и не вняв деликатным намекам, если не в отношении Белого, так
хотя бы Рыжего. Кроме того, перед отъездом послу сообщили о любопытном
известии, которое привез с севера некий качинец Кистим. Белый бродяга
неизвестного роду-племени, взятый недалеко от Кзыл-Яр-Туры, утверждал, что
прибыл издалека специально с целью встречи с посланником Поднебесной
империи. С разрешения хана Кистим должен был доставить чужеземца к соленому
озеру, где господин посол смог бы переговорить с рабом, а при желании и
приобрести его.
На четырех вьючных лошадях к озеру доставили юрту господина Ли Ван
Вэя. Выделенные ханом охранники собрали ее: сначала деревянную решетку с
дверной рамой, потом жерди купола. Сверху на каркас натянули войлочное
покрытие, закрепленное волосяными арканами, внутри устроили очаг, обложив
его местным коричневым плитняком, хорошо сохраняющим тепло. На полу
расстелили кошмы, внесли сундуки китайца.
Поставив юрту, ханские нукеры сели на коней и отправились назад, в
главную ставку. Посланник остался жить без охраны - сам так попросил.
Захватив связку бронзовых монет с квадратным отверстием посередине, китаец
отправился к "башлыку" - местному родовому старосте, чтобы договориться
насчет дров, участка земли, выпаса своих лошадей, а также - за пять
дополнительных монет - приобрести пленного раба, которого вот-вот должен
был доставить качинец Кистим. Во время беседы в юрту заглянула тоненькая
темноволосая девушка. Услышав о прибытии Кистима, она накинула шубку,
выскочила на улицу. Полог юрты был откинут - Мастер увидел, как девушка
вскочила на вороного конька, ударила его пятками и умчалась в степь.
- Дочка, - улыбнулся "башлык" и предложил гостю чашку араки.
***
Потеплело. Андрей скинул малахай и шубу, подставив солнцу загорелое
лицо с отросшей бородой и светлыми свалявшимися волосами. Его сильные
жилистые кисти огрубели от морозов и грязи, став похожими на звериные лапы.
Зато глаза на ярком солнце засветились голубым, пугая степняков, -
восточным людям кажется, будто у голубоглазых небо просвечивает сквозь
дырки в черепе. Впрочем, некоторые старики глядели с почтением. Андрей
вспомнил, что Кистим говорил о "белых" людях, высеченных на скале.
Возможно, здесь помнили о них.
Тут и там виднелись группы войлочных юрт, поднимались кизячные дымки.
Чем дальше ехали путники, тем более многолюдной казалась степь. Время от
времени попадались следы иной, не кочевой жизни: на дне заплывших
оросительных канав булькала весенняя вода, над озером поднимались остатки
крепостных стен, сложенных из местного камня-плитняка.
- Долго еще ехать? - спросил Андрей Кистима.
- Не долго, - ответил тот, вглядываясь в плавные степные склоны. На
вершине ближней гряды, среди снега и сухой травы, на фоне голубого неба
показался всадник. Кистим придержал коня, приставил ладонь к глазам, умеряя
блеск солнца. Разглядев встречного, он, все так же не торопясь, двинулся
вперед.
- Кто это? - спросил Андрей.
- Увидишь.
Андрей вгляделся - к ним приближалась девушка. Подскакав, она резко
осадила коня, улыбнулась Кистиму, но, увидев Андрея, стыдливо спрятала лицо
за широкими обшлагами - они были специально скроены так, чтобы девушки из
хороших родов прикрывали лица от чужих взглядов.
Все же Андрей успел разглядеть ее лицо: светлокожее, с изящно
вырезанными ярко-розовыми губами, легким румянцем на щеках. Блестящие
круглые глаза цвета спелой черемухи, опушенные темными ресницами, огибались
ровными, плавно выгнутыми бровями; темные волосы заплетены в косички,
украшенные подвесками из серебра и красных кораллов, черная шапочка чуть
сдвинута вперед. Длинная шейка казалась полудетской, но шубка на груди уже
поднималась явственно и кругло. Шубку покрывал черный плис с оторочками из
черной мерлушки, поблескивавшей на солнце, на груди и спине змеилась
красная вышивка. Свои красные сапожки всадница на скаку вытягивала далеко
вперед. "Какая хакасочка... - Андрей только головой покрутил, смущенно
усмехнувшись. - Сколько же ей - как Таньке? Да нет, пожалуй, чуть помоложе.
Лет на триста пятьдесят".
Девушка тем временем переговорила с Кистимом, мимоходом улыбнулась
Андрею и, подняв коня на дыбы, умчалась в теплую снежную степь. Какой там,
к черту, сон, какая магия! Живая человеческая жизнь глянула на него широко
распахнутыми черемуховыми глазами.
- Ее зовут Ханаа <"Рожденная в телеге", то есть в кибитке, во время
перекочевки. >. - Кистим кивнул в сторону всадницы.
- Красивое имя. Сестра, невеста?
- Не сестра. Может, невеста, может, нет, не знаю.
- Почему не знаешь?
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг