любой момент измениться и вернуть меня к ним: только удивительная удача
пока выручача меня. Изредка мы встречали группы детей лет
двенадцати-четырнадцати, которые под руководством своих воспитателей
занимались военными упражнениями. Чего нельзя было увидеть в Эквигомии, так
это просто играющих детей.
Многое занимало и удивляло меня, но скоро мое внимание привлекла такая
вещь. Около каждого крестьянского дома, около каждой рабочей казармы, на
крышах сараев или на специальных помостах виднелись какие-то клетки,
боковые стороны которых были затянуты проволокой или густой сетью веревок.
Сетки были во многих местах порваны, дверцы и рамы сломаны, и было видно,
что клетки эти давно не употребляются.
Я спросил Мика, что это такое. Он, подумав немного, ответил
неохотно: - Это следы черных дел Амуна.
- Но кто такой Амун.и зачем ему нужны эти бесчисленные клетки?
- Амун когда-то считался близким учеником великого Оана... Это было
семь лет назад. Амун был тогда пятикратносверхравным и использовал свое
положение, чтобы сделать свое черное дело... Но он был разоблачен...
Любопытство мое было возбуждено. Хотя я видел, что Мику не очень
приятно рассказывать мне об Амуне и клетках, я не мог удержаться от
расспросов. В конце концов я все же выведал у секретаря, как было дело.
Амун опирался на одно изречение Оана, которое до того не привлекало
особого внимания. Оно гласило: "Если вы не знаете, чем накормить равных, то
поднимите глаза вверх, и вы найдете там. пищу". Амун объявил, что великий
Оан имел в виду голубей. Если развести их в большом количестве, они дадут
людям много пищи в виде мяса и яиц. Как это бывает в Эквигомии, началось с
пустяков, но скоро вся страна была охвачена лихорадкой разведения голубей.
Был брошен призьзв: "Каждый эквигом - сто голубей Оану!" При этом имелись в
виду и женщины, и грудные младенцы, и старики. Нетрудно подсчитать, что
число голубей должно было перевалить за миллиард и даже больше, потому что
рьяные птицеводы превышали установленное число и гордились этим.
Все запасы проволоки, сетей и веревок были использованы для
строительства многих тысяч голубятен. Было запрещено использовать, эти
товары для любой другой цели. Люди забросили работу на фермах ц в
мастерских, дети перестали учиться, даже сверхравные гоняли голубей и
собирали яйца.
Почти все запасы зерна были скормлены голубям, а. мяса от них ,все
было мало. Голубиные яйца были мелки и малопитательны, к тому же при
упаковке и перевозке их били в большом количестве.
.К концу второго года этого голубиного безумия случилось самое
страшное. На голубей напал какой-то неизвестный мор, они подыхали тысячами
и миллионами. Трупы птиц загромождали крыши домов, улицы и сады. Эпидемия
перекинулась на другую домашнюю птицу, угрожала скоту и людям. Теперь все
население было занято уборкой и погребением трупов.
Пришлось забить и миллионы здоровых голубей, чтобы остановить
эпидемию.
Тогда ярость обратилась против Амуна, его друзей и сторонников. Эту
ярость искусно использовали и направляли соперники и враги. Одним из тех,
кто энергично действовал за сценой, был Нуил.
Разъяренные толпы осадили дом Амуна. Охрана была перебита или
разбежалась. Амун, его жена и сын, а также несколько приближенных были
повешены на ветвях деревьев в саду, а дом сожжен. К этому времени Нуил
послал солдат, которые разогнали толпу, убив нескольких фанатиков.
После голубиного бедствия было два голодных года. Вину за них
возложили на Амуна, а влияние Нуила все более возрастало.
Вернусь, однако, к нашему путешествию. Мы заночевали в деревне, из
которой были заблаговременно выселены все жители. Нам отвели общую комнату
с секретарем Миком. Ночью меня разбудили выстрелы и крики. Мик уже был на
ногах и, коротко приказав мне не выходить из комнаты, бросился вон.
Он вернулся через час или полтора. Я лежал без сна, хотя крики давно
умолкли и царила тишина.
- Злодеи пытались убить Нуила, - сказал он. - У них ничего не вышло.
Двое мертвы, а третий захвачен живым.
У меня язык чесался от вопросов, но по лицу секретаря я понял, что не
время их задавать.
Утром я мельком увидел эквигома, захваченного при покушении. Он был,
видимо, тяжело ранен и без сознания. Его везли в специально освобожденной
для этого коляске под наблюдением личного врача Нуила. Это был совсем
молодой человек, почти мальчик. Уши оттопырились и казались еще больше на
бледном, точно сжавшемся от потери крови лице.
Что толкнуло его на покушение и что ждало его?
К вечеру мы прибыли в небольшой город, находившийся в одном дневном
переходе от столицы. Мика позвали к хозяину, через несколько минут, он
вернулся и торжественно объявил мне, что пятикратно-сверхравный приглашает
нас обоих на ужин.
...Мы сидели за большим круглым столом впятером: были также приглашены
двое высших офицеров, близких к Нуилу.
Мое место было между Миком и одним из офицеров, напротив хозяина.
Я сильно волновался, ибо моя судьба и сама жизнь зависели от того,
сумею ли. я понравиться Нуилу. Как мне велел Мик, я только отвечал на его
вопросы с прямотой и четкостью.
Впервые в Эквигомии я был в обществе, где за час или два беседы ни
разу не было упомянуто имя Оана.
Нуил выпил два бокала лучшего эквигомского вина, и его землисто-желтое
лицо слегка порозовело. Оба офицера были к этому времени просто пьяны и
говорили громко, уже плохо улавливая момент, когда надо было замолчать,
чтобы не мешать Нуилу.
Слуга подал свежую бутылку вина и разлил его в опустевшие бокалы. В
этот момент Нуил сказал секретарю Мику:
- Уступи мне свое место, -я хочу спокойно поговорить с нашим заморским
гостем.
Мик поспешно повиновался и, выждав, пока хозяин уселся рядом со мной,
занял его место. Прежде чем обратиться ко мне, Нуил поднял стоявший перед
ним бокал, и все мы подняли свои. Мик пил мало, но на этот раз хорошо
хлебнул из бокала, оставленного ему Нуилом.
- Мой секретарь докладывает мне, что ты умный человек, Нэмис, - сказал
хозяин. Я молча наклонил голову. - Он служит мне десятый год, и я привык
ему доверять...
Я невольно бросил взгляд на Мика и вздрогнул: его бледное до синевы
лицо искажала судорога боли, на лбу обильно выступил пот. Он глядел прямо
мне в лицо остановившимся взглядом, но не видел меня. Вдруг он покачнулся
и, стаскивая со стола скатерть с посудой, стал сползать на пол. Я вскочил
со своего стула и бросился к нему. Мик умирал. Губы его были покрыты пеной:
пульс исчезал буквально по секундам.
Не могло быть сомнения: секретарь был отравлен каким-то сильно
действующим ядом. Я поднял голову и оглядел остальных.
Нуил, почти такой же бледный, как его секретарь, сидел неподвижно, еще
держа в руке бокал. Оба офицера вскочили, один из них зачем-то держал в
руке пистолет.
- Зовите врача! - крикнул я им. - Но боюсь, что он не поможет.
Вероятно, яд был в вине.
Они все трое переглянулись. Но, судя по тому, что никто из нас не
страдал, яд был брошен лишь в один бокал, который, несомненно,
предназначался Нуилу. Обмен местами спас его и погубил секретаря.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ. БОРЬБА В ЭКВИГОМИИ
Мне было жаль беднягу Мика. Сознаюсь, я был также обеспокоен тем, как
его смерть повлияет на мое положение при Нуиле.
Всеобщее замешательство, которое произошло, когда один из офицеров
ударом ноги распахнул дверь с криком "Измена!", помогло убийце скрыться.
Это был, конечно, слуга, разливавший вино. Наливая бокал Нуила, он бросил в
него отраву. Врач нашел этот бокал и обнаружил на дне остаток хорошо
известного ему местного яда.
Эта ночь была еще беспокойнее первой. Охрана прочесывала весь город и
окрестности, пытаясь найти убийцу, но безуспешно. Несмотря на бессонную
ночь, Нуил приказал трогаться рано утром. Он ехал один, и экипаж его был
окружен со всех сторон не менее чем сотней вооруженных всадников. Тело
секретаря, прикрытое попоной, везли в тележке, а я ехал с одним из
офицеров, ужинавшим накануне у Нуила. Усевшись, он почти мгновенно захрапел
и проспал до полудня. Проснувшись, он потребовал полстакана вина и через
некоторое время стал приемлемым собеседником. Он прекрасно помнил те знаки
расположения, которые успел оказать мне накануне Нуил, и говорил со мной
откровеннее, чем Мик. К тому же, как видно, трагические события слегка
развязали ему язык.
Я узнал от него, что за последние два-три года позиции Нуила в группе
многократно-сверхравных, управлявших Эквигомией, сильно пошатнулись. У него
появились соперники, которые теснили старого генерала и политика. Пять
месяцев назад Нуил удалился из столицы, рассчитывая собрать вокруг себя
верные ему силы, а также надеясь на раздоры среди его соперников. Но эти
расчеты и надежды оправдались лишь отчасти. Теперь Нуил возвращался в
столицу, чтобы продолжить борьбу. Два покушения доказывали, что враги
боялись его и готовы были на все, чтобы не допустить его возвращения.
Когда солнце стало спускаться, мой собеседник снова заснул, а я
получил возможность спокойно подумать. Мик и Нуил, конечно, вытащили меня
из крысиного подвала и держали при себе на всякий случай как человека,
который мог им пригодиться при каких-то крайних обстоятельствах. Я был им
обязан свободой и самой жизнью. У меня не было никаких связей в Эквигомии,
зато были полезные связи в высших кругах Пекуньярии, что они каким-то
образом проверили. К тому же я хорошо знал морское дело и дальние страны.
Теперь мне оставалось надеяться, что я буду и дальше нужен Нуилу и что я
смогу этим воспользоваться для себя.
Городской дом Нуила тоже был своего рода небольшой крепостью, которую
постоянно охраняли солдаты. Мне было разрешено выходить из дома в
сопровождении двух специально приставленных эквигомов. С ними я мог ходить
по городу, куда мне хотелось.. Это были молчаливые, подчеркнуто незаметные
люди, которые, как я ни старался, не вступали со мной ни в какие беседы
помимо простейших вопросов быта.
Город Нотиак был столицей Эквигомии на протяжении столетий. Но ныне
это было видно не столько по дворцам и другим старым сооружениям, сколько
по своего рода могильным доскам. На пустырях и незастроенных участках среди
города можно было видеть огромные камни, на которых большими буквами были
выбиты надписи вроде такой: "Здесь стоял дворец деспота такого-то,
угнетавшего народ. Разрушен равными в... году эры равенства. Слава Оану!"
Или, например, так: На этом месте находился вертеп поклонения ложному
идолу, которого по невежеству называли Богом Солнца. До основания уничтожен
равными в ... году.
Таких камней было расставлено по городу множество, так что невольно
приходило на ум сравнение с кладбищем. Камнями поменьше были отмечены
сожженные дома аристократов и богачей, театры и другие увеселительные
заведения, запрещенные Оаном. Некоторые камни были установлены недавно.
На месте дома Амуна можно было видеть кусок серого гранита с надписью,
объявлявшей любителя голубей злодеем и врагом равных. Был камень и на месте
медицинского колледжа, где учился юноша Нут, ставший невольной причиной и
моего избиения и моего избавления.
Мне очень хотелось выполнить его просьбу, повидать его отца и мать и
рассказать им об их сыне. Но я боялся идти к ним со своим "хвостом". Недели
через три, когда усердие и бдительность моих стражей притупились, я сумел
на короткое время избавиться от них и навестил стариков. Они были вне себя
от радости, не знали, где посадить и чем угостить. Я рассказал им о любви
их сына и уверил, что Ояла будет им хорошей дочерью. Но ни я, ни кто-либо
другой не мог им сказать, когда они увидят своих детей и увидят ли вообще.
Однажды я с грустью стоял около камня, на котором значилось, что на
этом месте находилась когда-то библиотека - "хранилище вредных книг,
враждебных Оану". Мои стражи разлеглись на траве в двух или трех десятках
ярдов от меня и курили из длинных трубок местный табак, к которому я никак
не мог привыкнуть.
Ко мне приблизился хилый старик, с трудом передвигавший ноги и
опиравшийся на палку.
- Ты, видно, нездешний, что так долго стоишь на одном месте и читаешь
это? - спросил он, указывая на камень.
Я знал, что мне не следует говорить, кто я и откуда. Но старик
выглядел безобидно, поэтому я не удержался и сказал, что я действительно
прибыл из очень далекой страны, о которой в Эквигомии ничего не знают.
- Знают, знают! - ворчливо сказал старик. - В книгах, которые были
здесь, все это было - и о дальних странах, и о хороших людях... обо всем...
Я спросил его, кто он такой. Оказалось, что он служил здесь
библиотекарем. Тогда я спросил, куда Девались книги.
Он боязливо огляделся по сторонам и, понизив голос до шепота, сказал:
- Книги сожгли. А самые ценные заперли под замок в святилище Оана или
раздали многократно-сверхравным. Уж мало кто помнит о них... Вот эти (он
указал на моих стражей, не подозревая, кто они такие)... что они знают о
библиотеке и книгах?
...Время шло, а положение моего покровителя, насколько я мог судить,
не укреплялось. Юноша, который участвовал в первом покушении, умер от ран и
ничего не раскрыл. Враги Нуила использовали это, чтобы обвинить его в
убийстве. Распространялись также слухи, что он погубил своего секретаря,
который слишком много знал о преступлениях Нуила.
Считалось, что Эквигомией управляет Совет многократносверхравных,
полный состав которого, однако, никогда не оглашался. Было только известно,
что он состоит из тринадцати членов. Совет никем не избирался и не
назначался, а каким-то образом назначал сам себя. Председателем Совета
считался император Оан.
На самом деле власть была в руках трех или четырех человек, которые
все время находились в двойственном состоянии союза и вражды. Теперь
остальные члены этого узкого круга объединились против Нуила и готовились
свалить его, как он в свое время свалил Амуна.
Однажды, в минуту откровенности, Нуил рассказал мне о своей жизни. По
странному совпадению он, как глава Пекуньярии Нагир, в молодости был
бродячим актером и фокусником. Это было еще до того, как Оан создал
государство равных. На представлении в какой-то деревне его заметил Оан, в
то время нищий проповедник. Скоро Нуил стал его учеником и сподвижником.
Когда восстали крестьяне, Оан и Нуил снабдили их своими идеями. После
победы Оана стали называть императором, хотя он официально не принимал
этого титула, а Нуил стал пятикратно-сверхравным. Но он был, конечно, не
единственным учеником Оана, и ему всегда приходилось бороться за свое
высокое место и близость к императору. Нуил был бездетный вдовец.
Вероятно, ему недоставало секретаря Мика, который был его доверенным
лицом и советчиком, а во мне он хоть в малой мере, но видел преемника Мика.
Но говорить со мной о перипетиях его борьбы с соперниками было мало толку,
так как я слишком плохо знал политическую систему Эквигомии и расстановку
сил. Иногда Нуил кое-что рассказывал мне об этом, но чаще наш разговор
обращался к заморским делам.
На заседания Совета Нуил отправлялся в сопровождении отряда солдат.
Другие руководители приводили такие же отряды, так что Совет заседал в
окружении целой армии. Офицеры и фанатики среди солдат враждовали, как их
хозяева, дело уже несколько раз доходило до вооруженных стычек.
Заседания Совета превратились в словесные перепалки, в которых
участники, клянясь Оаном, обвиняли друг друга во всех смертных грехах. Мне
кажется, что государством в эти месяцы, которые я провел в столице, в
сущности, никто не управлял. Может быть, это было лучше для эквигомов. По
крайней мере, высшим сверхравным было не до того, чтобы разводить голубей,
искоренять вредную привычку к молоку и превращать всех врачей в
ветеринаров.
Нуил все еще не терял надежды. Он рассылал верных людей в воинские
части, собирал своих сторонников в Совете и что-то обещал им, пытался
расколоть своих врагов. Но эмиссары его возвращались с неутешительными
известиями, ряды сторонников редели, а враги, видя его слабость, теснее
объединялись.
Однажды Я с удивлением и с некоторым удовольствием обнаружил, что мои
стражи куда-то исчезли. Дело было ясно: крысы бегут с тонущего корабля. Но
мне с этого корабля было некуда бежать. Я надеялся, что сам Нуил достаточно
умен и хитер, чтобы не пойти на дно, а заодно помочь и мне выбраться из
Эквигомии.
...В этот день Нуил еще утром уехал на заседание Совета.
Я сидел за письменным столом и приводил в порядок свои записи, которые
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг