В квартире было темно и тихо: за окном все так же чуть переливалась
искорками матово-серая "занавеска".
- Эффект зеркальных очков, - сообщил Ганя. - Только наоборот: с улицы все
видно, отсюда - ни черта.
Оттого, что "эффект" получил наименование, легче мне не стало. Я хотел
свободы - понятной и привычной.
- Ганя, - сказал я жалобно, - давай куда-нибудь позвоним.
- Куда? - спросил Ганя.
- В Академию наук. Или в милицию.
- А в сумасшедший дом не хотите? - поинтересовался Ганя. - Оттуда охотнее
приедут. Нет уж, слушайте меня и получите суперматериал для научной статьи в
вашем журнальчике...
Я послушался его и в течение получаса выполнял роль лаборанта: бегал на
улицу, исправно кричал в окно, жестикулировал и подводил итоги. Итоги были
таковы: "стена-занавеска" звук не проводила - кричи не кричи; с улицы я видел
все, что Ганя вытворял в комнате ("эффект зеркальных очков"); снаружи стена
по-прежнему оставалась упругой и непроходимой, а изнутри она легко пропускала
как руку (живая материя), так и полуметровую линейку (неживая материя). Что
касается материи неживой - не знаю, а живую ощутимо било током. Правда,
поменьше, чем раньше.
После подведения итогов Ганя утомился и иссяк.
- Каковы выводы, профессор? - спросил я его.
- Успеете с выводами, - невежливо сказал "профессор". - Я еще эксперимент
не закончил.
Эксперимент и вправду требовал продолжения. Дело в том, что "эффект
зеркальных очков" не объяснял довольно странного обстоятельства. Наружный
наблюдатель (терминология Гани) видел, как экспериментатор выходит на балкон,
протягивает руку и... она исчезает. Как отрезанная, как опущенная в темную
воду. Этот фокус, вполне достойный Кио, Ганя запечатлел своим "Зенитом" и
теперь, видимо, размышлял о том, куда же исчезает "живая и неживая материя".
- Ладно, - сказал он решительно и встал с кресла. - Побоку сомнения.
Ученый должен быть решителен и бесстрашен.
- Ты куда? - испугался я.
- Через балкон - в неизвестность! - Ганя любил красивые фразы.
- Ударит током.
- Пусть. Я страдаю во имя науки.
- Посиди, страдалец, - сказал я. - Не время страдать. Ты лучше посмотри,
что с "занавеской" делается.
"Занавеска" перестала искриться и пришла в движение. То есть не сама, а
что-то внутри нее, как стремительно движется тонкая дымка облаков за
иллюминатором самолета. И может быть - или это только казалось мне! - она
становилась светлее, прозрачнее, что ли. Сквозь нее угадывались чьи-то
расплывчатые контуры, словно рядом с балконом вместо низкорослых кустов
выросло дерево, почти скрытое сейчас в тумане. Да-да, это был именно туман -
вот оно, нужное слово! - густой-прегустой, текучий, но именно туман, а не
"стена-занавеска" или дождь-потоп.
- Интересно, как это выглядит снаружи... - только и вымолвил Ганя.
Он не отрываясь смотрел на превращения "занавески", не пытаясь, впрочем,
продолжать свои рискованные опыты. Да и не успел бы он ничего сделать: туман и
вправду рассеивался, расползался, как облака под тем же самолетом, идущим на
посадку. И сквозь белесую, уже прозрачную дымку привиделась картина столь
странная, что впору было в самом деле звонить в психиатрическую клинику. Не
стало ни двора с мальчишками и собаками, ни общественных гаражей, ни блочной
коробки строящегося дома за ними. Перед окном (хоть оно-то осталось, не
растаяло вместе с туманом!) действительно выросло дерево: дуб не дуб, но
похоже, и листья почти такие же, и ствол, только побольше, помассивнее наших
подмосковных, такой, как рисуют художники в изданиях пушкинских сказок. Не
хватало только кота на цепи.
А дальше тянулась улица с двумя рядами домов по обочинам. Неширокая улица,
сухая, выжженная солнцем земля с прибитой безветрием корочкой пыли.
Одноэтажные деревянные аккуратные одинаковые дома: черепичные крыши, веранды
без стекол, на окнах ставни-жалюзи. Между домами - такие же деревья, как у
меня под окном. А дальше, за ними, начинался - или продолжался - дубовый лес,
будто кто-то вырубил в нем просеку, чтобы выстроить этот маленький мертвый
поселок.
Слово сказано: мертвый! В поселке не было видно людей: закрытые двери,
закрытые ставни. По улице - обязательная примета маленьких поселений - не
бродили разморенные жарой собаки, у порогов не грелись на солнцепеке коты. И
даже пыль на дороге казалась ровной, словно ее много дней не касались ни нога
человека, ни колесо экипажа.
Я намеренно подумал - "экипажа", а не "автомобиля": кто знает, из какого
времени этот поселок. Какой-то он придуманный, фантастический, книжный, как и
дуб под окном.
И эта навязчивая фантастичность городка, как и фантастичность самой
ситуации, почему-то успокоила меня, примирила с исчезновением дорогого моему
сердцу индустриального пейзажа с гаражами и стройкой.
Я посмотрел на Ганю. Он сидел завороженный и как будто пришибленный: вся
его деятельность со "стеной" оказалась ненужной и лишней. Ну в самом деле,
зачем измерять прочность двери, перед тем как она откроется? Ан нет,
ошибаешься, мил друг: а если не откроется? Ну кто знал, что станет потом с
"занавеской"? Никто не знал. И в сложившейся ситуации юнец Ганя вел себя так,
как подобает истинному ученому, даже если вместо диплома у него только зачетка
с невысоким процентом пятерок. И вообще прочность двери никогда нелишне
узнать: а вдруг она не вовремя закроется? Другое дело, что ни я, ни Ганя так
ничего и не узнали...
- Что ты об этом думаешь, физик? - спросил я.
Он вздрогнул, как очнулся:
- Об этом? Тут не физик нужен, а психиатр...
- Ну-ну! - прикрикнул я на него. - Побольше фантазии, студент! А не веришь
себе, надави на глаз пальцем. Если изображение раздвоится, значит, оно
реально. Нет - галлюцинация. Способ старый, проверенный в борьбе с
привидениями и миражами.
Ганя послушно надавил на глаз, сощурился.
- Раздвоилось, - сообщил он.
- Вот видишь, а ты сомневался. - Мы, кажется, поменялись ролями: теперь я
исполнял обязанности деятельного бодрячка. - Пора продолжать опыт.
Ганя перестал давить на глаз.
- Как продолжать? - удивленно, но уже спокойно спросил он.
Я был рад его спокойствию: оно и мне придавало уверенности. Бодрячок
бодрячком, но загадочные метаморфозы с заоконным пейзажем сведут с ума самого
стойкого. А я себя к таковым не относил.
- Пойдем посмотрим, что это за поселок.
Потом я себя спрашивал не раз: почему мы полезли через окно, а не
воспользовались более привычным путем? Может быть, пойди мы через дверь, не
было бы никаких загадок и приключений, а была б тетя Варя с вязаньем, и наш
двор, и, главное, наш дом. Но балконная дверь приглашающе поскрипывала, и мы
легко перемахнули через перильца, спрыгнули на землю, подняв клубы пыли.
Она чуть подалась под ногами, спружинила, будто толстый резиновый мат, и
шагать по этому мату было легко и приятно. Я прошел немного и обернулся.
Видимо, на моем лице отразилось нечто страшное, потому что Ганя вскрикнул и
тоже посмотрел назад. А ужаснуться было отчего: наша двенадцатиэтажная,
облицованная плиткой кооперативная башня исчезла. Вместо нее стоял такой же,
как и остальные, маленький дом с верандой, и только, в отличие от других, окно
было открыто и в комнате виднелись занавески в цветочек (мои занавески), а на
подоконнике все так же покоилась стопа рукописей.
Ганя дернулся к окну, посмотреть, проверить, но я остановил его:
- Не надо. Мы там были.
- Там ли? - усомнился Ганя.
- Там, там. Ты же помнишь: квартиру они не трогают. Успеем вернуться...
- Я сказал: "они". Но кто "они", я не знал. И не знал даже, почему я так
сказал. Ну, сказал и сказал, нечего к словам придираться! Для меня в тот
момент казалось более важным внезапно появившееся чувство охоты, когда
забываешь об опасности (возможной!), когда рвешься в неведомое, не
оглядываясь, не осторожничая. Я знал за собой грешок: отмахиваться от
реальности, когда подворачивается стоящее дело, помнить только о нем. Дело у
нас впереди было явно стоящим, тут уж я голову прозакладывал...
- А если не сможем вернуться? - все еще сомневался Ганя.
- Что ты предлагаешь?
- Не знаю... Ну, подождать...
- Эх ты, физик! Ты же сам говорил: ученый должен быть бесстрашным и
решительным. По-твоему, лучше бесстрашно сидеть у окна и решительно смотреть
на улицу, так, что ли?
- Да ладно, - сказал Ганя, - пошутить нельзя...
- Шути осторожнее. - Я неторопливо пошел по пыльной дороге.
Ганя шел сзади и вздыхал: ему очень не хотелось уходить от дома.
Но понятие "дом" растяжимо: мы-то уходили от чужого особнячка, где лишь
заоконные атрибуты напоминали о чем-то знакомом.
Мы шли по улице, и пыль от наших шагов висела в нагретом воздухе, медленно
и неохотно опускаясь на землю. Жара стояла страшная: что-нибудь под сорок. А в
нормальной Москве на нормальной Лесной улице градусник показывал нормальные
двадцать пять. Ветер, похоже, сюда и не залетал: пыль лежала перед нами
девственно-ровно, а на верандах, на крышах, на ступеньках ее не было, и листья
гигантских дубов блестели, словно вымытые недавним дождем.
Мы пытались стучать в двери, пытались открыть окна, но неведомые замки
оказались надежными, а вокруг не было даже палки, чтобы подцепить ставни,
вырвать язычок замка, заглянуть внутрь: что там? Мы кричали, аукались, но даже
эхо не отвечало нам: звук рождался и гас, будто воздух здесь играл роль
звукопротектора.
Дома стояли строго друг против друга: восемь - по левую сторону, восемь -
по правую. Наш - все-таки наш! - замыкал улицу с одного конца, за ним
начинался лес. С другого - ее заканчивал такой же особнячок, отчего эти
восемнадцать домов вместе составляли некое каре. Я не очень понимал замысел
неведомого архитектора: такая планировка затрудняла дальнейшее развитие
поселка.
Я невольно улыбнулся: привычная логика! Думаю об архитекторе, о развитии
поселка - это естественно. А здесь нет жителей даже в этих домах, так куда же
еще развиваться? И для чего тогда построено это каре?
Ответ напрашивался такой, что его не хотелось произносить вслух: Ганя
засмеет, скажет, что я начитался плохих фантастических рассказов. И будет
прав. В самом деле, не для нас же посадили эти жилые грибы - нелепая версия,
отбросить ее, забыть!
Версия и вправду оставляла желать лучшего. Мало того, что сам поселок
казался бредом сумасшедшего, так я еще дополнял сей бред совсем уже
фантастическими подробностями. Предположим - а это вполне возможный вариант -
мы попали в смежное пространство-время. Гипотеза, конечно, малореальная, но
реальность кончилась вместе с дождем. Потом началась фантастика, а ее и должно
объяснять фантастически.
Итак, смежный мир. Или даже не смежный - дальний, чужой. В конце концов,
расстояние особой роли не играет, да и кто знает, как здесь измерять
расстояния. Может быть и другое: мы находимся на другой планете, в другой
галактике, а дождь-"занавеска" плюс окно моей квартиры - дырка в Пространстве,
неизвестно кем и зачем просверленная. Вариантов много, а ясно одно: это не
Земля. Вернее, не наша Земля.
Но для смежного мира здесь тоже кое-чего не хватает. Прежде всего,
обитателей. Так сказать, сапиенсов. Иначе кто же построил этот поселок? И,
судя по всему, эти обитатели должны быть гуманоидами, а точнее, просто людьми.
Ибо только люди могут жить в людских домах: архитектура-то вполне земная. Вот
это меня и заставляло принять гипотезу смежного, земного, а не
внегалактического мира: я не был антропоцентристом и не верил, что разумная
жизнь во Вселенной повторяет нашу.
Как моя квартира соединилась с соседним миром, меня сейчас не очень
интересовало. Мне хотелось понять, почему все-таки поселок пуст.
- Почему здесь никого нет? - Ганя словно подслушал мои мысли.
- Где здесь? - Вопрос провокационный, но необходимый: что парень думает о
нашем путешествии?
- Как где? В поселке.
- А что это за поселок?
- Не знаю... - Ганя пожал плечами. - Похоже на среднеевропейский пейзаж.
Еще один вариант - попроще и менее фантастичный. Но все-таки.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг