Александр АБРАМОВ
ПРИКЛЮЧЕНИЯ НА ЛЕСНОЙ УЛИЦЕ
1. Дождь
Сначала пришел ветер. Пришел неторопливо и властно, перевернул во дворе
баки с мусором, поднял в воздух и понес смятые вчерашние и позавчерашние
газеты, выбил стекла в гараже и, если бы смог, наверно, выгнал бы оттуда
инвалидный "Запорожец", старый "Москвичек" и две "Волги" цвета самой реки.
Ветер пришел и ушел - так же неожиданно и странно. И тогда пошел дождь.
Нет, не пошел - не то слово: упал на землю, ударился о ее сухую корку и о
корку асфальта, встал стеной между мною и остальным миром. Стена была ощутимо
твердой, и мне стоило немало усилий убедить себя в том, что ощутимость эта
обманчива, нереальна, как нереален тропический ливень в Москве.
А что, собственно, знал я о тропических ливнях? Нет-нет, я не бывал в
тропиках, я даже до Поти не доезжал.
А дождь висел предо мной, именно висел, иначе как же объяснить
поразительное: он не нес с собой привычного ощущения стремительности,
движения, переливов и всплесков. Если говорить точно: дождь молча висел. Ну,
сбросили откуда-то сверху непрозрачную тяжелую занавеску, загородили мой дом,
завесили - от дворовой суеты, от криков детворы, от лая ненавистных управдому
собак, которые нагло топтали "общественные травонасаждения". Их тоже отрезал
от меня дождь: он начинался сразу от балкона-лоджии, и сквозь его серую массу
ничего не проглядывалось.
Конечно, бред, бред все это! Перемахни через балкон - всего лишь первый
этаж, - нырни сквозь стену дождя, не бойся замочить рубашку и джинсы,
опровергни фантастику: это только дождь, дождь - и ничего больше!
Но странная штука: я боялся шагнуть сквозь открытую дверь на балкон,
боялся протянуть в дождь руку и не понимал причин этого страха.
- Ну что же ты, - сказал я себе, - не трусь, парень, ведь это только
дождь, и ничего больше...
Слабая попытка самовнушения неожиданно помогла: я ступил на бетонный пол
лоджии и подставил ладонь под дождь. То есть это я решил, что подставил. А по
правде говоря, окунул. Как можно окунуть руку в пруд, в молоко, в туман
наконец... И она пропала, как отрезанная. Я испугался и отдернул ее. С рукой
ничего не случилось. Я рассмеялся натянуто и тут только заметил, что рука -
сухая. Даже капли не осталось на коже: дождь впустил ее и легко отпустил,
наглядно продемонстрировав школьный опыт на тему "несмачиваемость
поверхности".
Суетливые годы моей теперешней журналистской профессии, оказывается, не
убили во мне духа экспериментаторства, рожденного прежней профессией. Я еще
раз "окунул" руку в дождь и получил полное подтверждение опыта номер один.
Проделав серию таких несложных опытов, я сел на табуретку, забытую на балконе,
и попытался систематизировать увиденное.
Итак, первое и несомненное: странному дождю предшествовал вполне обычный,
может быть чересчур сильный, ветер. Так начинались миллиарды дождей, и ни у
кого это удивления не вызывало. Как, впрочем, и у меня. Несомненно и второе:
сначала дождь был и вправду дождем - ливневым, бушующим, незнакомым, но
все-таки дождем. А третье... Третье, пятое и так далее в моем сознании
укладывались плохо. Сначала звуки: они пропали сразу и напрочь - все без
исключения, как будто дождь был звуконепроницаем. Так не бывает, это ясно.
Потом видимость: каким бы тропическим-супертропическим ни был ливень, но уж
кусты у балкона я бы увидел. Ну не все кусты - хотя бы смутный силуэт их. И,
наконец, это не было водой...
И это "наконец" меня совсем подкосило. Я сидел на табуретке и бессмысленно
смотрел в серую стену. Стена висела неподвижно и страшно. Или, если хотите
точнее, стояла неподвижно. Как, впрочем, и полагается вести себя порядочной
стене.
Я встал и пошел через комнату к двери, вышел на площадку и позвонил в
соседнюю квартиру. Моим соседом был пожилой и щуплый композитор, который,
конечно, не мог бы помочь мне разобраться в ситуации. Но он-то мне и не был
нужен. А рассчитывал я на его сына-студента, который заканчивал физфак и,
по-моему, кое-что смыслил в разных естественных науках.
Сын сидел дома один и слушал магнитофонных бардов. Барды выли под гитару
всякие слова, предназначенные хватать слушателя за душу. Но моя душа в данный
момент была занята другим.
- Ты в окно смотрел? - спросил я студента, которого маньяк папа назвал
Иоганном, вероятно, в честь великого органиста из собора святого Фомы.
- Смотрел, - сказал Иоганн, в просторечии Ганя.
- И что же ты там видел?
- Дождь идет, - равнодушно сказал Иоганн-Ганя. - А что?
Меня просто поразила безграничная нелюбопытность молодости.
- Протри глаза, физик! - гневно сказал я. - Какой же это дождь?
- Что же это, по-вашему? - обиделся нелюбопытный Ганя. - Может быть,
салют? Или звездопад?
Нехитрое остроумие, абсолютно не подходящее к моменту, вконец разозлило
меня. Я отстранил Ганю, прошел в комнату с бардами и указал на окно:
- Любуйся, физик...
- Как здоровье? - спросил грубый физик.
Я посмотрел в окно и подумал, что здоровье мое явно пошаливает, чтоб не
сказать больше: за Ганиным окном шел обыкновенный - даже не тропический -
дождь. Он был несильным и теплым, потому что мальчишки носились босиком по
лужам на асфальте, а их матери не обращали на это никакого внимания.
Я рванулся назад к себе, вбежал в комнату и замер на пороге: плотная стена
по-прежнему висела за балконом. И не было за ней ни мальчишек, ни их матерей,
ни воинственных криков - только серая неподвижная масса. Впрочем, она уже не
была только серой и неподвижной. Что-то в ней переливалось, сверкало, будто в
стене водопада, освещенной солнцем.
Сзади меня кто-то удивленно присвистнул. Я обернулся: Ганя завороженно
смотрел на стену, потом подошел к ней и, как я сам раньше, окунул в нее руку.
И тут же выдернул с криком:
- Током бьет!
Я усомнился:
- А не врешь? Я пробовал - ничего...
- Попробуйте еще раз.
Я послушался совета и тоже отдернул руку: било несильно, но ощутимо -
вольт на тридцать-сорок.
- Что это? - спросил Ганя.
- Дождь, - ответил я.
- Нет, серьезно?
- Я вполне серьезен. Ты давно дома?
- С час, наверно. А что?
- Дождь пошел минут пятнадцать назад, а перед ним по двору прогулялся
ветер...
- Точно, - подтвердил Ганя, - прямо ураган какой-то. И сам дождь сначала
полил как из ведра...
Ганя учился "на физика", и ему можно было простить этот литературный
штамп. Я спросил только:
- Сначала как из ведра, а потом утих?
- Почти сразу.
- А у меня наоборот: не стих, а превратился в стенку.
- Так не бывает, - протянул Ганя-реалист.
Я обозлился:
- Не бывает. Верно. А мы сейчас спим или галлюцинируем. Чему тебя учат,
физик?
Ганя не отвечал, молча смотрел за окно. Сейчас он напоминал собаку-ищейку,
которая только принюхивается: где след? Тонкий вздернутый нос его, казалось,
еще заострился, а голубые глаза "выкатились" шариками.
- Слушайте, - сказал он, - а давайте-ка перелезем через барьер.
- Током ударит.
- Верно... - Ганя задумался. - Смотрите: у вас окна выходят на запад, а у
нас на восток. У вас феномен стенки наблюдается, а у нас нет... - И вдруг
заорал: - Парадное!
Дверь подъезда выходила туда же, куда и мои окна. По теории, ни войти, ни
выйти из нее сейчас никто не мог.
Но теории далеко не всегда подтверждались практикой. Истина, конечно,
банальная, но ведь и банальную истину никто не отменял. Толкая друг друга, мы
выскочили на площадку, сбежали по ступенькам и затормозили у выхода, где на
стуле восседала с вязаньем лифтерша тетя Варя и смотрела на улицу сквозь
открытую дверь подъезда. А видела она все тот же двор, тот же гараж с
амбарными замками на воротах, тех же мальчишек, гоняющих босиком по лужам, тот
же дождь, который неспешно моросил, булькал пузырями на асфальте. Короче,
видела тетя Варя то же, что и мы: ни тебе "стены мрака", ни тебе "занавески с
током". Все обыденно, привычно: гуляйте по лужам, дорогие члены
жилкооператива!
- Дождь-то какой хороший, - сказала тетя Варя. - К грибам дело...
- Уж и хороший... - провокационно усомнился Ганя. - Это он сейчас к
грибам, а пять минут назад какой потоп лил!
Тетя Варя удивленно на него посмотрела, спросила сварливо:
- И где же это ты потоп видел?
- За окном, - сказал Ганя, - где ж еще...
- Над отцом смейся, - обиделась тетя Варя. - Он тебе посмеется ремнем по
заду. Тогда про потоп и ври...
Я решил вывесить белый флаг примирения.
- Поздно его ремнем-то. Не исправишь уже... - Я вздохнул лицемерно: -
Теперь ему одна дорожка - в науку.
Ганя хихикнул и пошел под дождь. Я вышел следом и сказал наставительно:
- Старших надо уважать. Ты понял, физик?
- Нет, - отмахнулся Ганя. - Я другое понял: мы с вами стали жертвами
наведенной галлюцинации. Смотрите.
Я посмотрел. И увидел два окна моей квартиры, облупленный заборчик лоджии,
за стеклом на подоконнике стопу старых рукописей.
- Или стенки не было, - подытожил Ганя, - или она рассосалась. Третьего не
дано.
Безапелляционность Гани меня почему-то расстроила: мне хотелось
"третьего", которого "не дано". Странное все-таки существо человек: все
устроилось, все само собой разрешилось, никаких тайн, никакой фантастики -
живи спокойно. Ан нет, обидно: как так "никаких тайн"? Только что была, сам
щупал, а теперь исчезла? Не выйдет, граждане, подайте мне сюда мою тайну, а я
уж в ней разберусь.
Я перелез через невысокий штакетник и подошел прямо по газону к своему
балкону. Может быть, я хотел влезть на балкон, может, еще что-нибудь - не
знаю, не спрашивайте. Только протянул руку, пытаясь ухватиться за барьер, и...
наткнулся на стену. То есть это я потом понял, что на стену, а тогда лишь
почувствовал, что мне что-то мешает. Как будто перед моими окнами вровень с
торцом дома выросла не видимая глазом преграда. Ну, стена, если хотите. Кулак
ударялся об это "невидимое", упруго уходил в него на сантиметр-два, а дальше -
стон, что-то не пускает.
Я пошел вдоль балкона, "прощупывая" стену. Она начиналась от угла дома и
тянулась до подъезда: Неведомое все-таки существовало и затрагивало почему-то
только окна моей квартиры. Впрочем, верхнюю границу стены я не искал: может
быть, она поднималась до второго этажа, или до третьего, или до десятого. В
конце концов, это уж забота живущих сверху...
- Вот так штука! - В голосе Гани не было ни удивления, ни страха. Скорее,
восторг, восхищение: надо же, так повезло, такой феномен подвернулся!
А то, что этот, с позволения сказать, феномен оградил мою квартиру от
остального мира, так то мелочи жизни, стерпится - слюбится, человек ко всему
привыкает, да и, может, ненадолго сие. Последнее, кстати, и примиряло меня с
"феноменом".
- Вот что, - сказал серьезно Ганя, - пошли к вам, разработаем план
эксперимента. К делу надо подойти строго научно...
Человек легко мирится с неизбежным. В моем случае неизбежным была стенка
и, стало быть, "строго научный эксперимент" под руководством Гани. Поэтому я
смирился и пошел за ним.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг