15
Светло–зеленый ощутил боль в тот момент, когда заперся в душевой.
Душевая имела восемь кабинок, три из которых вообще не работали, а
оставшиеся пять работали непостоянно, время от времени занимаемые под
раздевалку вечно что–то ремонтирующими работниками. Работники оставляли
запах машинного масла и обрывки мокрых газет в углах. Рядом, через дверь,
помещалась комната с двумя большими зеркалами, в которые можно видеть себя
в полный рост. Он имел ключ и от этой комнаты – выточил надфилем из
алюминиевой пластинки, не зря же в школе учили держать напильник.
Светло–зеленый защелкнул замок, прошел мимо кабинок, шлепая по
голубому дымчатому кафелю (не забыть стереть отпечатки подошв на обратном
пути), поскользнулся и вышел в комнату с зеркалами. Тапочки он оставил на
пороге, чтобы не наследить. В комнате лежали ковры. Еще здесь стояли
шкафчики, в которых врачи оставляли одежду, сумочки и деньги в карманах
одежды. Шкафчики не запирались. На подоконнике лежали часы, прижимая вдвое
сложенную записку, от кого–то кому–то.
Он стал перед зеркалом, поднял руки и положил ладони за голову. Он
слабо представлял, как нужно танцевать – так, видел несколько раз в
фильмах. Он приходил в эту комнату уже третий раз, всегда опасаясь, что
кто–нибудь застанет его за этим постыдным занятием. Светло–зеленый был
уверен, что мужчина должен танцевать хорошо, а если он учится, то он не
мужчина. Он повернулся, виляя бедрами по–женски, потом сделал один большой
поворот, подняв руку над головой. Рука изогнулась вполне грациозно.
Интересно, на что это похоже? Кажется, нужно сильнее переступать ногами.
Он оторвал от портьеры красный бархатный цветок и попробовал прикрепить к
пуговице. Нет, ерунда, так никто не танцует. Я никогда не научусь. В этот
момент сдавило сердце.
Боль была фиолетовой, похожей на язычок газовой горелки. Не
обжигающей, а давящей, как будто кто–то очень сильный вдвигал в тело
длинный гвоздь, вместо того чтобы вбивать. Светло–зеленый два раза глубоко
вдохнул, но горелка продолжала ровно гореть. Пламя поднялось к плечу и
пошло в руку. Стало тяжело дышать и рубашка сразу промокла. Откуда во мне
столько пота? Надо позвать на помощь, – подумал он, – но как объяснить?
Светло–зеленый наклонился к подоконнику и оперся руками. Потом одной
рукой, свесив левую, – левая была в огне. Если закричать сейчас, – думал
он, – то услышат и придут и успеют спасти, – но я не смогу объяснить.
Отдышаться и выйти и в коридоре позвать на помощь. У них должна быть
хорошая таблетка. У них должно быть хоть что–то. Они ведь лечат, их этому
учили. Даже если это инфаркт, то я не обязательно умру, ведь не все же
умирают. Но они никогда не говорили, что у меня больное сердце...
Стало немного легче и он пошел к душу, опираясь на стену. Бархатный
цветок упал под ноги, цветок станет уликой, но нет сил наклониться. У
самой двери он задохнулся и не почувствовал, что падает, и оказался на
операционном столе. Он удивился тому, как прыгнуло время.
– Лежи, лежи, не дергайся, – сказал врач. – Мы еще не начинаем. Как
ты там оказался?
– Просто так.
Все произошло так быстро, что Светло–зеленый не успел придумать
версии.
– Просто так не выпиливают ключ. Хотел украсть?
– Что?
– Это ты должен знать что. Вещи из шкафчика, деньги из карманов. Да?
– Да, – сказал Светло–зеленый.
– И много раз воровал?
– Первый.
– Так я и поверил, что в первый. Там уже лазили на прошлой неделе.
– Третий.
– Вот какие сволочи пошли, – удивился врач. – А ты их лечи после
этого. Лежи, лежи, не шевелись. Потом разберемся.
Пациента усыпили и и стали готовить к операции. Зонд, введенный в
артерию, сообщал все нужные данные. И так все ясно, но подождем
кардиограмму. Врач снял трубку и набрал внутренний номер 21.
– Готово? Что значит, ничего нет? Что значит – здоровое сердце? Ах,
принесете, так принесите!
Он посмотрел на экран и задумался. Лаборатория говорит, что с сердцем
все в порядке. Но симптомы – я ведь не первый год работаю. Я не могу так
ошибиться. Если не сердце, то что?
122 – показывал экран. Верхнее давление в норме. Пусть меня уволят,
если с такими симптомами может быть НЕ сердце. Но давление...
Точка поползла вниз.
118, 110, 105, 101...
Давление падало необъяснимо. Пациенту уже перелили полтора литра
крови и продолжали переливать, но давление остановилось на семидисяти и не
росло. Пульс оставался в норме. Медсестра Феста, с ее средним техническим
незаконченным – и та удивленно поднимала глаза, но спрашивать не решалась.
Даже ребенок понимает, что полтора литра не могут просто так взять и
исчезнуть. Если их вкачали в вену, то они там и остались... Разве что...
– Внутреннее кровотечение, – сказал врач, – вскрываем брюшную
полость.
Он прекрасно знал, что никакого внутреннего кровотечения нет. Но не
может ведь кровь просто исчезать – настоящая, живая кровь? Он неаккуратно
отвернул бинт и бинт оставил красную полоску на его халате.
– Посмотрите, посмотрите! – сказала Феста и выронила тихо звякнувший
зажим.
Полоска крови на халате исчезала – так, будто ее кто–то стирал
ластиком.
