16
Доктор Мединцев в этот вечер задержался на работе. Состояние
необычнго пациента стабилизировалось, хотя и оставалось тяжелым. Феста
слишком глупа и не слишком разговорчива, думал доктор, – она не станет
болтать, а если и станет, то ей не поверят. Уходя из операционной, доктор
Мединцев взял бинт, испачканный необычной кровью.
Пациента отвезут в общую палату, как только он проснется. Ведь по
показаниям приборов он здоров. Давление уже поднялось, дыхание и пульс в
норме. Температура слегка понижена. Совсем немного.
Доктор Мединцев спустился на второй этаж, в свой кабинет, положил
бинт на белый пластик стола и стал ждать. Ничего не происходило. Он достал
из портфеля бутерброд и сжевал, раскрошив хлеб. Ничего не происходило.
Кровь не исчезала. Потом почитал газету, внимательно осмотрел бинт – снова
ничего. Но доктор Мединцев знал, что то необычное, что он видел в
операционной, ему не почудилось. Ему никогда ничего не чудилось. Доктор
Мединцев был человеком, вполне уверенным в себе. Немного самоуверенным.
Немного спесивым. Умерено умным – поэтому коллеги частенько сбивали с него
спесь. Например как тогда, после конференции.
Подождем еще.
В госпитале регулярно проводились научные конференции, с целью
поднять профессиональный уровень работников. На последней доктор Мединцев
выступил с докладом «Новые подходы к лечению серповидной анемии». Коллеги
восприняли доклад холодно, а Томский даже сказал, в личной беседе, что
более явной чуши он давно не слыхал. Еще сказал, что это не только его
мнение, но и официальное мнение руководства. Мединцев перечитал доклад и
убедился, что некоторые пункты действительно слабы и бездоказательны. Если
бы он сейчас заговорил о такой странной, невозможной и даже мистической
вещи, как исчезновение крови, то все сразу бы вспомнили злополучный
доклад. Поэтому доктор Мединцев решил подождать и собрать документальные
свидетельства.
Но бинт, испачканный кровью, уже сорок минут оставался таким же
испачканным. Кровь не исчезала.
Ладно, – подумал Мединцев, – допустим, что на бинте не кровь
пациента, а наша кровь, из банка. Скорее всего, так оно и есть. Или
смешанная, наша и его. Наша кровь совершенно нормальна и не может
исчезать, до тех пор, пока чужой организм не начнет воспринимать ее как
свою, во всяком случае. Интересно, что будем делать, если вся перекачанная
кровь снова пропадет неизвестно куда? Опять накачаем новую? И сколько раз
это делать? Ведь есть же лимиты. Мы не можем делать полное переливание
каждую неделю или каждый день, слишком дорого обойдется. Тогда оставить
его умирать, что ли? Впрочем, это все домыслы. Ничего же не известно. Он
еще раз внимательно рассмотрел бинт, и даже поднес его к лампе, и вышел из
кабинета.
Он чувствовал, что наткнулся на золотую жилу. Подобного эффекта еще
никто не наблюдал. Жаль, если пациент умрет.
Послеоперационная состояла из двух хорошо оборудованных коек. Здесь
приходили в себя не очень тяжелые больные. У последнего – всего лишь
вскрыта брюшная полость, вскрыта и снова зашита. Не обнаружено ничего,
достойного оперативного вмешательства. Но если он умрет, то придется за
него отвечать. Мне отвечать, – думал доктор Мединцев. – Умер вполне
здоровый пациент. Умер, после того, как доктор Мединцев всего лишь вскрыл
брюшную полость и ничего там не нашал, кстати... Совсем не кстати... А
ведь вполне возможно, что умрет. Надо поточнее оформить отчет. И побольше
документальных свидетельств. С документами не поспоришь. Как только
очнется, я поговорю с ним и отправлю в общую палату. Если все в порядке.
Его смена закончилась еще два часа назад. В госпитале почти никого не
осталось. Слышался дальний смех: больные веселились, убивая время. В
операционном блоке дежурили два санитара и одна сестра. Положен еще и
врач, но врач отпросился по личной причине. Его отпустили, ведь не
предпологалось ничего экстраордирарного. Да ничего ведь и не произошло,
кроме – а может я схожу с ума? – подумал он и сердце упало.
Мединцев заглянул в комнату дежурного. Сестра разгадывала кроссворд;
все приборы были включены и показывали жизненные параметры пациента.
Камера передавала черно–белое изображение.
Доктор поздоровался.
– Вы еще не ушли? – удивилась сестра.
– Хочу еще немного поработать. Как он?
– Нормально. Скоро придет в себя.
– У нас не осталось его крови? Его прежней крови, до переливания?
Анализы, грязные бинты, все что угодно?
– Навряд ли. Но все результаты записаны в карточку.
– Понятно. Тогда включите запись и не выключайте без моего
распоряжения. Я иду в палату и еще раз его осмотрю.
Он вошел и сел на соседнюю койку. С чего начать? Конечно, можно было
бы перекопать весь мусоросборник и выудить оттуда чистые бинты, но кто
докажет, что это именно те бинты? И если их там нет? На кого я буду похож?
Но ведь кровь исчезала. Я это видел. И мы влили в него полтора литра
новой, а куда девалась старая? Если она не попадала в пространство между
органами, то куда она девалась? Так, это уже хорошо, этот факт
документально зафиксирован. С документом не поспоришь. Правда, это все так
странно, что меня могут уличить в фильсификации. Почему я подумал
«уличить»? Только несправедливо обвинить. Какая разница, если результат
один и тот же.
Он поднял запястье пациента и проверил пульс. Не было никакой
особенной нужды это делать, ведь пульс контролировался датчиком, но доктор
все время ощущал давящий взгляд камеры. Камера не только наблюдает, но и
записывает. Под пристальным дулом камеры начинаешь вести себя как дурак,
как будто идешь на расстрел. Хочется гордо выпятить грудь и сделать что–то
умное и запоминающееся. Нагнувшись, он взял и вторую руку пациента – кожа
была необычно гладкой.
Он поднялся, включил дополнительное освещение, и вернулся к пациенту.
Так и есть: кожа розовая, как у младенца, без единого волоска. Даже у
младенца есть пушок, а у этого нет. И лицо почти без бровей. Доктор
Мединцев включил диктофон.
«10 января 476 года, – начал он. – Восемь пятнадцать вечера.
Операционный блок номер двенадцать, палата три. Наблюдаю: кожа пациента
приобрела необычный розовый оттенок. Не выглядит болезненной. Больше всего
похожа на хорошо отмытую кожу. На коже совершенно отсутстуют волосы. В
карточке такая аномалия не отмечена. Значит, волосы исчезли недавно.
Продолжаю осмотр. Брови практически отсутствуют. Волосы на голове густые и
короткие.»
Вот оно, – подумал доктор Мединцев, – я же помню, что его волосы были
длинными. И я помню, что выбрил ему полоску на животе, перед тем, как
сделать разрез. Сначала кровь, потом волосы. А ногти?
Ногти оказались очень коротко остриженными и легко вдавливались.
Ногти короткие и тонкие. Возможно, исчезают тоже. Кровь, волосы, потом
ногти. Что следующее? Если начнет исчезать все остальное?
Он пошевелил пальцами в волосах пациента, чтобы еще раз убедиться в
своем предположении. Точно, стали намного короче. Камера зафиксирует его
волосы и мою руку, демонстрирующую эти волосы. Потом они будут
укорачиваться дальше, пока совсем исчезнут. И все увидят, что они исчезли.
А такой факт уже не подделаешь. Но как же это может быть – материя ведь не
может превращаться в ничто? Пациент застонал и очнулся.
– Ну привет, воришка, – сказал Мединцев, – очнулся, наконец. Может,
ты сам скажешь, что с тобой случилось? Мы все здесь стараемся, но ничего
не можем понять.
– Пить, – сказал Светло–зеленый.
– Нет, пить тебе нельзя. И еще всю ночь будет нельзя. Эй, ты меня
видишь? Ты что–нибудь помнишь? Не застывай так! Скажи как тебя зовут?
– Пить.
Бесполезно.
Доктор Мединцев пробовал говорить с пациентом, пока не утомился.
Совершенно пустые глаза – как у младенца, рожденного без лобных долей
мозга.
Пациента усыпили и приготовили к перевозке. Доктор Мединцев шел по
коридору и размышлял. Кровь, потом волосы и ногти, думал он. Потом что–то
с сознанием. Или с памятью. Он ведь явно ничего не помнит. И это не
результат наркоза. Это выглядит так, как будто кто–то стер его память. Он
даже не может говорить, может лишь произнести одно–два слова. Завтра
организуем психиатрическое обследование. Терпеть не могу откладывать такие
дела на завтра. Почему все важное происходит ночью?
– Здрасте! – услышал он.
– Что? А, здравствуй.
Перед ним стоял парень лет пятнадцати, в красном больничном халате и
в красных шлепанцах. Его волосы охватывала алая лента. В ухе серьга с
красным камешком. Пуговицы на халате вообще пурпурны и каждая величиной с
пятак. Что за маскарад, – подумал Мединцев, – здесь госпиталь или театр
мод? Этот весь в красном, а тот весь в зеленом! Они специально что ли так
наряжаются?
– Как он там? – спросил Красный.
– Плохо. Сделали операцию.
– И все равно плохо?
– И все равно плохо. Скажи, какие у него были волосы? Длинные?
– Да такие как у меня, – ответил Красный. – Он их тоже подвязывал. А
что?
– А ногти? Как он стиг ногти?
– Как все, когда длинющие вырастут.
– Ты ничего необычного не замечал с его ногтями?
– Нет.
– У него была обычная кожа?
– Откуда я знаю?
– Ладно, иди.
– А мне не нужно разрешения, чтобы уйти, – сказал Красный и пошел в
сторону лестницы.
Что это он здесь шляется на чужом этаже? – подумал доктор Мединцев.
