* * *
После полуночи площадь перед Башней пустела – темные слухи и злые
события, владевшие городом последние месяцы, разгоняли жителей по до
мам, патруль показывался редко, сторож со своей колотушкой тоже пред
почитал держаться подальше – и потому Луару не пришлось прилагать уси
лий, чтобы подойти незамеченным к наглухо замурованным воротам.
Правая рука его мертвой хваткой сжимала висящий на шее медальон.
Странно зоркие глаза различили посреди темной кладки десяток новых,
светлых кирпичей – в том месте, где был пролом, некогда пропустивший
Луара вовнутрь...
Он зажмурился. Медальон больно впился в судорожно стиснутую ла
донь.
...Ибо служение ему есть тайна...
Ему показалось, что там, за кладкой, переговариваются множество
голосов – и не жутких ночных, а обыденно–оживленных, будто на залитой
солнцем площади...
Никогда раньше у него не было видений.
...Тайна – смысл, а прочее откроется вам со временем...
Теперь ему привиделась кладка – темная от времени и дождей, с
нескромным светлым пятном в центре... Зримое доказательство бесприн
ципности бургомистра, который...
...Не принято говорить с неофитами о глубоких таинствах Лаш... Од
нако есть ли на земле служба почетнее?!
И Луар шагнул через кладку – потому что на самом деле ворота были
свободны и распахнуты, и изнутри доносились голоса.
Он шагал по освещенным коридорам; люди в серых капюшонах расступа
лись перед ним, опуская голову в почтительном поклоне. Он кивал в от
вет – и шел дальше, минуя лестницы и переходы, потому что впереди мая
чил некто, и не следовало отставать...
Зарешетченое окно доносило звуки и запахи площади; Луар прошел ми
мо, стремясь за своим провожатым. Минута – и перед лицом его оказалась
стена тяжелого бархата, и от густого духа благовоний закружилась голо
ва... А в следующую секунду запахло еще и дымом, потому что посреди
черного бархатного полотнища расползалось огненное пятно.
Луар смотрел, как желтые языки пламени проедают тяжелую ткань;
огонь расходился кольцом, и ширилась круглая дыра, в которой стоял,
кажется, ребенок, и был он в красном, и в руках держал не то воронку,
не то трубу, из недр которой клубами валил дым курящихся благовоний...
А потом раздался звук, от которого Луар содрогнулся. Звук подобен
был крику древнего чудовища посреди вселенского пепелища.
Горящее отверстие в бархатной стене обернулось отверстием на золо
той пластинке, и маленький старик в грязном сером балахоне погрозил
пальцем кому–то, скрывавшемуся в тени: «Не для всех... Для всех не бы
вает... Оставь свою ржавую игрушку. Тебе не остановить...»
Луар зашатался; горящий бархат бесшумно упал.
...Ниспадающие плащи, блестящие глаза из–под нависающих капюшонов,
отдаленное, приглушенное пение... Грядет, грядет... С неба содрали ко
жу. И вода загустеет, как черная кровь... И земля закричит разверстыми
ртами могил... Извне... Идет извне... Молю, не открывай...
Плащи расступились – маленький серый старик сидел на корточках, и
в руках у него была наполовину выпотрошенная, скользкая, пучеглазая
рыбина.
«Не для всех, – сказала рыба. – Для избранных... Снова. Все но
вое... Предначертано – откроет».
«Лаш–ш... – зашипели плащи. – Лаш–ша... Тайна, повинуйтесь тай
не...»
Одно из зеркал треснуло и осыпалось иззубренными осколками; в про
ломе стоял невысокий, желтолицый человек с воздетым кулаком – из кула
ка свисала золотая цепочка.
«Истинно все, что есть, – крикнул он тонко и насмешливо. – Чего
нету – ложно... Истинна ржавчина, но и твой засов ржав тоже... Имя Лаш
поросло проклятием. Могущество...»
Выпотрошенная рыбина закатила глаза и сдохла.
«Кто положит предел? – спросил старик в сером балахоне, и голос
его был неожиданно низок. – Кто положит предел могуществу? Она войдет,
чтобы служить мне».
Тот, желтолицый в проеме разбитого зеркала, опустил руку:
«Глупец. Не она. Ты».
Старик в плаще, к полам которого прилипла рыбья чешуя, вскочил:
«Один хозяин! – пророкотал он, и тугая волна воздуха ударила Луару
в лицо. – Одна рука над миром... Моя рука, и первые всходы нового уро
жая...»
«Глупец, – сказал желтолицый. – ЕЕ рука. Не открывай».
«Лаш, – зашелестели плащи. – Лаш–ша... Аш–ша... Тайна... Могущест
во... Власть...»
«Я ей хозяин, – спокойно сказал серый старик. – Лаш».
«Нет», – отозвался желтолицый.
У Луара помутилось в глазах; пропал зал и пропали зеркала, он уви
дел себя зверьком, насекомым, крохотным существом, глядящим снизу на
исполинскую темную дверь. Запертый засов подобен был тарану для штурма
городских ворот...
Потом с треском разорвалась ткань; Луар понял, что давно уже ле
жит, и лежит на мягком; повернул голову и чуть не захлебнулся криком –
под ним были полуразложившиеся трупы, целая гора трупов, теплая желе
подобная гора...
Собственный вопль его слился с басовитым воплем серого старика,
старик рвал собственные космы, выбившиеся из–под капюшона: «Нет, не
так... Не так, не...»
«Так», – сказал желтолицый. Луар, утопающий в смрадном месиве,
судорожно схватил в зубы золотой медальон.
...Тишина и темнота. Он снова лежал – на этот раз на жестком, на
влажных досках, и пахло не благовониями и не падалью, а просто сы
ростью и запустением.
– Игра, – сказал Фагирра. – Все игра... Но не мы играем. Играют
нами, Луар.
Он стоял рядом – усталое немолодое лицо с холодными щелями прищу
ренных серо–голубых глаз, капюшон, небрежно откинутый на плечи.
– И не бойся... Сначала страшно. Но... будет всего лишь другая иг
ра. Для тебя... И не тот виновен, кто погасил светильник... а тот, кто
придумал ночь. Не тот злодей, кто отодвинул засов – а тот, кто поста
вил Двери... И я не хотел злого. Могущество... благо. И не суди ме
ня... Сделай... Сверши...
Луар увидел протянутую ему руку, поколебавшись, подал свою – но
пальцы его ухватили воздух.
