* * *
После полуночи площадь перед Башней пустела темные слухи и злые
события, владевшие городом последние месяцы, разгоняли жителей по до
мам, патруль показывался редко, сторож со своей колотушкой тоже пред
почитал держаться подальше и потому Луару не пришлось прилагать уси
лий, чтобы подойти незамеченным к наглухо замурованным воротам.
Правая рука его мертвой хваткой сжимала висящий на шее медальон.
Странно зоркие глаза различили посреди темной кладки десяток новых,
светлых кирпичей в том месте, где был пролом, некогда пропустивший
Луара вовнутрь...
Он зажмурился. Медальон больно впился в судорожно стиснутую ла
донь.
...Ибо служение ему есть тайна...
Ему показалось, что там, за кладкой, переговариваются множество
голосов и не жутких ночных, а обыденнооживленных, будто на залитой
солнцем площади...
Никогда раньше у него не было видений.
...Тайна смысл, а прочее откроется вам со временем...
Теперь ему привиделась кладка темная от времени и дождей, с
нескромным светлым пятном в центре... Зримое доказательство бесприн
ципности бургомистра, который...
...Не принято говорить с неофитами о глубоких таинствах Лаш... Од
нако есть ли на земле служба почетнее?!
И Луар шагнул через кладку потому что на самом деле ворота были
свободны и распахнуты, и изнутри доносились голоса.
Он шагал по освещенным коридорам; люди в серых капюшонах расступа
лись перед ним, опуская голову в почтительном поклоне. Он кивал в от
вет и шел дальше, минуя лестницы и переходы, потому что впереди мая
чил некто, и не следовало отставать...
Зарешетченое окно доносило звуки и запахи площади; Луар прошел ми
мо, стремясь за своим провожатым. Минута и перед лицом его оказалась
стена тяжелого бархата, и от густого духа благовоний закружилась голо
ва... А в следующую секунду запахло еще и дымом, потому что посреди
черного бархатного полотнища расползалось огненное пятно.
Луар смотрел, как желтые языки пламени проедают тяжелую ткань;
огонь расходился кольцом, и ширилась круглая дыра, в которой стоял,
кажется, ребенок, и был он в красном, и в руках держал не то воронку,
не то трубу, из недр которой клубами валил дым курящихся благовоний...
А потом раздался звук, от которого Луар содрогнулся. Звук подобен
был крику древнего чудовища посреди вселенского пепелища.
Горящее отверстие в бархатной стене обернулось отверстием на золо
той пластинке, и маленький старик в грязном сером балахоне погрозил
пальцем комуто, скрывавшемуся в тени: «Не для всех... Для всех не бы
вает... Оставь свою ржавую игрушку. Тебе не остановить...»
Луар зашатался; горящий бархат бесшумно упал.
...Ниспадающие плащи, блестящие глаза изпод нависающих капюшонов,
отдаленное, приглушенное пение... Грядет, грядет... С неба содрали ко
жу. И вода загустеет, как черная кровь... И земля закричит разверстыми
ртами могил... Извне... Идет извне... Молю, не открывай...
Плащи расступились маленький серый старик сидел на корточках, и
в руках у него была наполовину выпотрошенная, скользкая, пучеглазая
рыбина.
«Не для всех, сказала рыба. Для избранных... Снова. Все но
вое... Предначертано откроет».
«Лашш... зашипели плащи. Лашша... Тайна, повинуйтесь тай
не...»
Одно из зеркал треснуло и осыпалось иззубренными осколками; в про
ломе стоял невысокий, желтолицый человек с воздетым кулаком из кула
ка свисала золотая цепочка.
«Истинно все, что есть, крикнул он тонко и насмешливо. Чего
нету ложно... Истинна ржавчина, но и твой засов ржав тоже... Имя Лаш
поросло проклятием. Могущество...»
Выпотрошенная рыбина закатила глаза и сдохла.
«Кто положит предел? спросил старик в сером балахоне, и голос
его был неожиданно низок. Кто положит предел могуществу? Она войдет,
чтобы служить мне».
Тот, желтолицый в проеме разбитого зеркала, опустил руку:
«Глупец. Не она. Ты».
Старик в плаще, к полам которого прилипла рыбья чешуя, вскочил:
«Один хозяин! пророкотал он, и тугая волна воздуха ударила Луару
в лицо. Одна рука над миром... Моя рука, и первые всходы нового уро
жая...»
«Глупец, сказал желтолицый. ЕЕ рука. Не открывай».
«Лаш, зашелестели плащи. Лашша... Ашша... Тайна... Могущест
во... Власть...»
«Я ей хозяин, спокойно сказал серый старик. Лаш».
«Нет», отозвался желтолицый.
У Луара помутилось в глазах; пропал зал и пропали зеркала, он уви
дел себя зверьком, насекомым, крохотным существом, глядящим снизу на
исполинскую темную дверь. Запертый засов подобен был тарану для штурма
городских ворот...
Потом с треском разорвалась ткань; Луар понял, что давно уже ле
жит, и лежит на мягком; повернул голову и чуть не захлебнулся криком
под ним были полуразложившиеся трупы, целая гора трупов, теплая желе
подобная гора...
Собственный вопль его слился с басовитым воплем серого старика,
старик рвал собственные космы, выбившиеся изпод капюшона: «Нет, не
так... Не так, не...»
«Так», сказал желтолицый. Луар, утопающий в смрадном месиве,
судорожно схватил в зубы золотой медальон.
...Тишина и темнота. Он снова лежал на этот раз на жестком, на
влажных досках, и пахло не благовониями и не падалью, а просто сы
ростью и запустением.
Игра, сказал Фагирра. Все игра... Но не мы играем. Играют
нами, Луар.
Он стоял рядом усталое немолодое лицо с холодными щелями прищу
ренных сероголубых глаз, капюшон, небрежно откинутый на плечи.
И не бойся... Сначала страшно. Но... будет всего лишь другая иг
ра. Для тебя... И не тот виновен, кто погасил светильник... а тот, кто
придумал ночь. Не тот злодей, кто отодвинул засов а тот, кто поста
вил Двери... И я не хотел злого. Могущество... благо. И не суди ме
ня... Сделай... Сверши...
Луар увидел протянутую ему руку, поколебавшись, подал свою но
пальцы его ухватили воздух.