* * *
Дина встала рано, ее ждала тяжелая уборка в банке, и нужно было
явиться к семи. Это было рядом, но ведь и мужа без завтрака не оставишь, и
Хаима нужно к садику подготовить...
Людей перед входом в дом она увидела не сразу – торопилась, да и
думала о своем. Лишь услышав тихое пение, вернулась в реальность из мира
грустных мыслей.
Ешиботников было человек тридцать, пели они тихо, слов Дина не
разобрала, но обращались они к ней – уж в этом–то не было сомнений.
Язык она знала гораздо хуже своего Ильи – для чего высокий иврит при
мытье полов? – и разобрала только несколько слов из длинной речи, с
которой к ней обратился стоявший ближе всех ешиботник – молодой,
плечистый, с иссиня–черной бородой и глазами фанатика.
– Вам мужа? – спросила она.
– Машиах, сын Давида, – сказал ешиботник.
Надо отдать должное Дине. Она вспомнила все, что говорил Илья
позавчерашним вечером, вспомнила его вчерашнюю задумчивость, сложила два и
два, получила совершенно неправильный ответ, но сделала единственное, что
и должна была: вернулась домой, растолкала спавшего Илью и заставила его
посмотреть в окно.
– Если твои друзья не утихомирятся, – сказала она, – соседи
пожалуются хозяину, и он потребует компенсацию, ты же знаешь этого
склочника.
Сделав предупреждение, Дина отправилась на работу и только по этой
причине была последней, кто узнал о том, как разворачивались события.
А Илья Давидович испугался. Первой мыслью было – сбежать, и пусть
И.Д.К. сам расхлебывает кашу. Вторая мысль была более разумной: взялся за
гуж – не говори, что не дюж. Трудно ответить на естественный вопрос:
почему пришедшая мысль была из украинского, а не еврейского национального
достояния; в конце концов, Илья Давидович последние годы изучал Танах и
Талмуд, а вовсе не сочинения Леси Украинки. Повидимому, состояние стресса
вызывает ассоциации, привычные с детства, сознание как бы проваливается в
прошлое. Только этим и можно объяснить факт, известный всем и описанный в
учебниках: Мессия вышел из дома в шлепанцах на босу ногу, в широком халате
с украинским орнаментом и черной шляпе, которая превратила его экстерьер в
шутовской маскарад.
Все, что произошло вслед за появлением Ильи Давидовича на пороге
дома, описано десятками свидетелей, никаких разночтений до сих пор не
возникло, и у меня тоже нет документов, позволяющих заново
интерпретировать сказанное или сделанное Мессией в то утро.
Один вопрос, однако, так и остался не разрешенным многочисленными
трактователями Явления.
Почему Элиягу, сын Давида, охотно приняв почести как Мессия, наотрез
отказался немедленно отправиться в Большую синагогу, а выговорил себе три
часа времени, проведенные им дома, без свидетелей, до прихода с работы его
жены Дины?
Считается, что Мессия, внезапно узнав о своем истинном
предназначении, естественно, захотел привести в порядок мысли и душу. Он
заперся в спальне и закрыл шторы. Было душно, страшно и хотелось отыграть
все назад, когда он спокойно сидел в ешиве и читал, вникая, книгу пророка
Иеремии. Угораздило же его отправиться в трапезную за чашкой кофе именно
тогда, когда из кабинета рава Дари вышел И.Д.К...
Илья Давидович сел на кровать и прислушался к своим ощущениям. За
окном раздавались голоса, ясно доносилось «Машиах! Машиах!", а внутри
своего «я» Илья Давидович обнаружил только желание служить.
Условный стук в дверь спальни вывел Илью Давидовича из состояния,
близкого к ступору. Он впустил И.Д.К. и снова заперся на ключ.
– Как вы... – начал было Илья Давидович, его интересовало, как,
собственно, И.Д.К. оказался в холле, который был заперт не менее надежно,
чем спальня.
– Все скажу! – И.Д.К. поднял руки. – Но сначала выслушайте
инструкции. Сейчас проходит совещание раввинов, которые вырабатывают
единую линию. Кнессет объявил о чрезвычайном вечернем заседании. Ради
Бога, возьмите себя в руки. Вот вам бумага...
И.Д.К. достал из кармана джинсовой куртки длинную полоску, и Илья
Давидович только тогда обратил внимание на внешний вид своего партнера.
Куртка его и штаны были запачканы чем–то рыжим, похожим на глину, успевшую
подсохнуть, на туфлях налип такой слой грязи (да и на чистом полу остались
следы и коричневые комки), будто И.Д.К. бродил по болоту.
– Прочтите, – нетерпеливо сказал И.Д.К. На листке был некий текст,
вроде бы на иврите, слов тридцать, с огласовками, прочесть было нетрудно,
но смысла Илья Давидович не уловил. Если это и было цитатой из Торы, то
явно уже обработанной на компьютере по программе И.Д.К.
Шевеля губами, чтобы не сбиться, Илья Давидович прочитал вслух текст,
стараясь сосредоточиться настолько, чтобы не слышать нараставшего за окном
шума.
Ничего не произошло. Он хотел было прочитать еще раз, но И.Д.К.
отобрал у него листок и, спрятав в карман куртки, поднялся.
– Как? – Илья Давидович тоже вскочил. – Вы уходите? А как же я? Что
я... И что было с вами?..
– Жалко, – сказал И.Д.К. – Жалко, что я не гожусь на роль Мессии.
Отчество не то.
Илья Давидович не понял, было ли это сказано серьезно. Он боялся.
Боялся толпы на улице, себя, не ведающего, что уже сотворил, Дины, которая
устроит скандал из–за грязи на полу, но больше всего он боялся, что И.Д.К.
уйдет, ничего больше не сказав.
– Я...боюсь, – прошептал он, хотя боялся и этой своей слабости –
признаваться в собственном страхе.
И.Д.К. смотрел в окно. Молчал.
– Я тоже боюсь, – сказал он наконец. – Вы думаете, я герой еврейского
народа? Но только... Обратно уже ничего не вернешь. Если меняешься – то
навсегда. Подождите минут пять – я еще не понимаю, как это действует, но
знаю, что быстро. Просто посидите и лучше всего помолчите... В конце–то
концов, не я вас вычислил, а вы меня, верно?
– Верно, – сказал Илья Давидович, чувствуя, как почему–то кровь
приливает к вискам, гулко стучит в совсем пустой голове, и перед глазами
появляется сероватый занавес, и комната становится ирреальной декорацией.
– Ну вот, теперь я могу идти, – удовлетворенно сказал И.Д.К., увидев,
как Илья Давидович побелел и опустился на кровать.
– Не... – начал Илья Давидович, но понял, что вопрос его будет
обращен в пустоту – И.Д.К. ушел. Хлопнула входная дверь. Сейчас он выйдет
на улицу, – подумал Илья Давидович, – к этим хабадникам, и они уж у него
спросят...
Он подошел к окну и осторожно выглянул, стараясь не быть замеченным.
Ожидая появления И.Д.К., Илья Давидович подумал о том, что не успел
спросить, откуда тот взял камень с уже готовой надписью. И почему он не
появляется на улице – другого выхода из дома нет, разве что через крышу?
Ему послышался тихий смешок, и он резко обернулся, мгновенно
покрывшись испариной. Комната, естественно, была пуста, но кто–то опять
совершенно явственно хихикнул прямо ему в ухо.
– Не хочу вас пугать, – сказал голос И.Д.К., хотя Илья Давидович был
уже напуган настолько, что ничего перед собой не видел и с ног не падал
только потому, что мертвой хваткой держался за шнур от шторы. – Мы с вами
можем теперь время от времени переговариваться мысленно.
Почему? Как? Где? Мысль Ильи Давидовича металась внутри черепной
коробки как бильярдный шар, отражаемый от бортов – без надежды попасть в
лузу.
– Текст из Торы, который я дал вам прочитать, активизирует
телепатические способности. Вы меня слышите, если это можно назвать
слухом. Можете и увидеть, но пока обойдетесь. Я вас тоже слышу, и не нужно
так паниковать. Все в порядке. На улицу я выходил не через дверь,
естественно. А камень нашел на стройке в Кирьят Каменец.
– Такой древний?? – не удержался от восклицания Илья Давидович.
– Почему бы ему не быть древним?, – сухо сказал И.Д.К. – И вообще,
почему вы паникуете в этот, можно сказать, исторический момент? Спокойно!
– Хорошо, – прошептал Илья Давидович, прокляв мысленно тот миг, когда
он увидел И.Д.К. в коридоре ешивы. Именно это мысленное пожелание сгинуть
без следа и воспринял И.Д.К., а вовсе не сказанное вслух слово.
