* * *
Дина вернулась в одиннадцатом часу. Она шла, привычно размышляя о
том, что ешива – вовсе не то место, которое может обеспечить человека
средствами, достаточными для безбедной жизни. Проявляя внешнюю
солидарность с Ильей и стараясь не противоречить ему, Дина, однако, имела
свое, в общем–то нелестное, мнение о религии, как опиуме народа, и о
деятелях, продающих духовную связь с Создателем ради места в кнессете или
возможности всю жизнь учить Книгу, как бы она ни была, по их словам,
переполнена смыслом.
Обнаружив перед домом толпу пейсатых, Дина, естественно, удивилась, а
репортер, подскочивший к ней с микрофоном наизготовку, напугал до
полусмерти.
– Госпожа Кремер, – бодро сказал репортер, – что ты думаешь о
находке? Уверена ли ты, что именно о твоем муже идет речь в этом священном
тексте?
Испуг и непонимание, отразившиеся на лице Дины, были столь
неподдельны, что репортер поспешил сделать комментарий:
– Я говорю о вчерашней находке – древнем камне, на котором выбит
текст о явлении Мессии и назван точный день – вчерашний, а также имя
Мессии – Элиягу Кремера, твоего мужа.
Дина соображала быстро, надо сказать – куда быстрее, чем Илья
Давидович.
– С семи я была на работе, – четко сказала Дина в микрофон на вполне
приличном иврите. – Поэтому я не читала газет и не знаю, о чем вы
говорите.
По мнению репортера, Дина была единственной, кто не слышал о
вчерашней находке, и потому он ей, естественно, не поверил.
Воспользовавшись небольшой паузой, Дина сделала рывок и исчезла в подъезде
прежде, чем следующий репортер успел ее перехватить.
Отперев дверь, она ворвалась в квартиру и выдала мужу все, что о нем
думала. Думала же она следующее: если Илья решил изображать из себя
Мессию, то нечего сидеть в запертой комнате и трястись от страха, а если
это глупое недоразумение, то нужно сразу все пресечь, потому что события
развиваются слишком быстро, и еще через час–другой дать задний ход будет
попросту невозможно. И она очень просит Илью не делать глупостей.
– Конечно, конечно, – сказал Илья Давидович рассеянно, он
прислушивался к собственным ощущениям, которые после исчезновения И.Д.К.
сводились, в основном, к работе в качестве радиоприемника: Илья Давидович
вслушивался в себя, но слышал И.Д.К., и уже не очень понимал, где
кончаются его мысли и начинаются чужие.
– Ты будешь шевелиться или нет?! – Дина перешла на крик, потому что
увидела в окне, как прибыло к ешиботникам подкрепление. От остановки
автобуса шла толпа, причем вовсе не только религиозных, а с
противоположной стороны к дому подкатили несколько машин, перегородили
проезжую часть и выгрузили десятка два деятелей в черных костюмах и
шляпах.
– Диночка, – сказал Илья Давидович, неожиданно прекратив
интимно–телепатический контакт с И.Д.К. и вернувшись в свое «я», а
следовательно, к своим страхам. – Диночка, мне нехорошо. Я, это... Когда
думал, то не очень представлял...
– А ты всегда, когда думаешь, то не очень представляешь, – хмуро
сказала Дина. – Мне самой им сказать, что ты никакой не Мессия, а...
– Нет, нет! Я вовсе не об этом!
Илья Давидович посмотрел в грустные и уставшие глаза жены, неожиданно
поцеловал ее в лоб и спросил у И.Д.К., не нужно ли дать Дине прочитать
отрывок из Торы, тот самый, который бы и ее... Нет, – услышал он мысленный
вскрик. – Не время. Делай все, как договорились. Хорошо, – вздохнул Илья
Давидович и пошел к людям.
