23.
Обратный путь по течению реки проскочили быстро. Уже подъезжая к Воже
Стас вновь остановил ладью у высокого обрывистого берега, который еще
весной не позволили ему обследовать Неждан с Кокорем. В этот раз он сумел
уговорить воина – сделать небольшую остановку:
– Да я только гляну, чего ты беспокоишься? Минут десять, и обратно!
Пойми, если там есть выход руд или каменного угля – Вожа будет жить
припеваючи долгие–долгие годы, и все время, проведенное в поисках
месторождений, не пропадет задаром. – Стас похлопал спутника по плечу,
быстро поднялся по обрыву и исчез.
– Вот проведает кто... – Кокорь беспокойно оглядывался.
Прошло полчаса, но Стас не появлялся. Воин вытащил лодию на берег и
полез вслед за геологом. Едва забравшись наверх, он услышал сдавленный
вскрик и тут же поспешил на голос.
Стас лежал на дне ловчей ямы, замаскированной тонкими ветками и дерном.
На дне были установлены острые осиновые колья и, судя по положению тела, –
геолог, падая, на один из них напоролся.
– Стас, – позвал воин сверху, – ты жив? – и добавил неуверенно:
– Уходить надо.
Стас застонал.
– Ох, беда–беда, – Кокорь срубил мечом небольшое деревце, спустил его
в яму и полез к напарнику.
Весь путь до места, где оставили лодию, воин нес геолога, потерявшего
сознание. На берегу наскоро осмотрев и перевязав рану, затащил его в лодию
и погнал опять вверх по течению, уплывая подальше от поселка. Под вечер,
когда, забившись в одну из многочисленных проток, воин стал перетаскивать
геолога на берег, Стас пришел в себя. Кокорь объяснил, что Стас пропорол
бок, сломал несколько ребер и потерял много крови, но тем не менее – в
поселок ему теперь нельзя: Ромил непременно узнает, что кто–то чужой попал
в ловушку при капище, а по характеру раны – сразу определит виновника, и
тогда Стаса ждет лютая смерть на алтаре. Ведь непосвященный чужак может
увидеть богов только перед своей смертью, вот потому–то он, Кокорь, и
решил, что лучше будет увести Стаса подальше от других глаз, а там – будь
что будет: либо выздоровеет, либо... Пока рассказывал, собрал костер,
повесил вариться утиную уху, а геолога укрыл брезентовым тентом.
Тихим голосом, чтобы не беспокоить рану, Стас спросил:
– И куда же нам теперь добираться?
– Есть тут недалеко одна лесная заимка, в ней никто не живет, придется
в ней зимовать.
– Не, зимовать нельзя, мне Всеволод рассказал – как нам всем к себе
домой вернуться... и самое позднее – в середине зимы мне нужно быть в Воже,
чтоб к дыре успеть, иначе еще на год задержимся.
– Ничего, до зимы еще далеко, может и поправишься к тому времени.
– Почему же ваши боги такие жестокие, что даже посмотреть на них
нельзя? И что, часто у вас людей за просто так убивают?
– Как это? – Кокорь удивился. Это что за придумки?
– Да в капище, в капище! – несдержанное восклицание пробудило боль и
Стас стиснул зубы...– Костей человеческих гора,– шипел он,– кровищи
засохшей море на алтаре! Черепа на кольях висят. Людей в жертву приносить,
это уж вообще... – он отхлебнул горячего утиного бульона и поморщился.
– Так боги, они ж требуют жертв, не за так ведь нам помогать! И когда
победу какую и когда урожай хороший...
– Ну–ка! Значит, когда мы хуннов побили, Ромил тоже кого–то в жертву
принес? – Несмотря на слабость и боль при каждом вздохе, Стас распалялся
все больше, озлившись на всех русичей, которые ничего и не подумали
рассказать гостям.
– А как же,– отозвался Кокорь,– один из наших, дружинник – изменил
против нас хуннам, а боги все видят.
– Расскажи, как было.
– Ну, трус этот Мартемьян, каждый ведал. А как мертвых спроводили –
Ромил решил его в благо дарение богам отдать. Он если что решил – только
воевода помешать и может. А воеводе тоже изменщики не к делу – он брата
нашего и отдал.
Стас даже выяснил, как приносят в жертву. А после отложил в сторону
кружку с бульоном – еда не лезла в горло.
– Пей, – просто сказал Кокорь, для которого принесение в жертву богам
человека было в порядке вещей, – тебе сейчас утиная ушица в самую пользу,
крови ты много потерял, нужно уху пить. А то хочешь – свежей крови попей, я
еще уток набью...
Тащил Кокорь Стаса до избушки на себе, на следующий день перенес и все
вещи. Начал лечить. К счастью для геолога, Кокорь, как и любой опытный
воин, разбирался в ранах не хуже иных докторов. Вот только нужные ему травы
все завяли и не имели целебной силы. И с едой первое время было трудно –
утки улетели на юг, зверя по чернотропу без собаки не очень–то и найдешь, а
по реке перед ледоставом во всю плыла шуга и сети тоже нельзя было ставить.
А с первым снегом в избушке объявился Неждан и был страшно удивлен,
увидев Кокоря со Стасом: тех почитали в поселке погибшими или попавшими в
плен к степнякам. По словам рудознатца, оба москвича, оставшись в поселке,
обустроились, переженились и прекрасно себя чувствуют, хотя и жалеют своего
непутевого начальника... иногда говорят, что он, Стас то есть, еще очень
даже может быть жив.
Рассказал Неждан и том, что степняки хотели погубить богов, но попав в
одну из ловушек – ушли ни с чем, и, как сказал Ромил, кого–то унесли
мертвым. При этих словах Стас с Кокорем переглянулись. А именно в этой
избушке Неждан сам зимовал который год, охотясь на соболей, куниц и белок.
Стас к тому времени уже вставал и медленно передвигался по дому без
посторонней помощи. Неждан поинтересовался – что же произошло со Стасом, на
что Кокорь немедленно ответил: дескать, степняки ранили, может даже те
самые, что на капище пробирались.
Оставшись наедине со Стасом, Кокорь заметил, что скорее всего Неждан
понял – кто был на капище, и где геолог получил свою рану.
Стас ответил спокойно:
– Ничего, до весны он отсюда не уйдет, а нас к этому времени в поселке
уже не будет.
Через месяц Стас, несмотря на слабость, довольно уверенно ходил и
принялся упрашивать Неждана с Кокорем взять его с собой на охоту.
Собственно, он твердо решил уйти в поселок до нового года и пешим маршрутом
хотел лишь проверить свои силы. Рудознатец отнекивался, дескать, куда тебе,
полежи еще, окрепни. Наконец, в один из вечеров он принес третью пару лыж.
– Готовься, завтра по утру все вместе пойдем.
«Камус – древнейшая вещь!" – думал Стас, скользя вслед за Кокорем и
Нежданом по лыжне. – Куда до нее нынешним мазям и смолам. Подбил лыжи
жесткой шкурой с сохатиных лодыжек и с любой горы скатишься не хуже
горнолыжника, а на подъеме спокойно идешь напрямую в пол–отвеса, лишь бы
хватило силы одолеть крутизну.
Они вышли на рассвете, и встали на утоптанную лыжню, проторенную за
месяц Нежданом по косогорам, через глухие хвойные массивы, между валунами,
покрытыми снежными шапками, между парящими незамерзающими ключами. Здесь, в
темных ельниках шныряют по ночам в поисках наживы проворные соболя и
куницы.
Стас перевел дыхание, слабость все же давала себя знать. Морозный
воздух студил зубы и слеплял ресницы. Но после такой пробежки стало жарко.
Да, при такой ходьбе не застынешь! Охотники отмахали около часа, а лыжня
все тянется и тянется дальше по охотничьим угодьям рудознатца – от одной
ловушки к другой.
Остановка, Стас привалился к неохватному стволу. У соседней елки
очередная кулема: шалашик из сухостоин, приваленных к дереву. С виду похоже
на кучу хлама, который любит обшаривать любопытный соболь. К тому же
сооружение защищает ловушку от снегопада. Рыская под стволами деревьев,
зверек подходит к куче лесного хлама, чует желанную добычу, прыгает и... Но
на этот раз кулема пустая – ни соболь, ни куница не приходили.
– Недалеко бродил, – заметил Неждан.– Ничего, еще попадется. Эта
кулемка у меня ловкая.
Рудознатец снял лыжи и, проваливщись чуть не по пояс, подтащил новые
хворостины, подправил шалаш. В нем на конском волоске висит приманка –
глухариная голова. Под ней собственно ловушка, засыпанная снегом. Неждан
деревянной лопаточкой расчистил место, заново насторожил капкан, со стороны
напоминающий то ли арбалет, то ли самострел, заканчивающийся деревянной
рамкой, а вместо стрелы – плашка, выстреливающая вскольз по рамке.
Устройство было заранее проварено в еловом растворе и сейчас еще раз
протерто лапником. Сверху положен полотняный лоскут, пропитанный каким–то
жиром, чтобы не обледеневал сторожок защелки. Осторожно присыпали ловушку
снежком, припорошили сверху самым легким пухом, а по бокам, как бы
невзначай, охотник воткнул две веточки – воротца. Все пространство вокруг
разровнял, замел следы.
– Теперь бы малость буранчиком присыпало, чтобы не заметно было, как
мы тут орудовали,– говорит Неждан. – А то соболишка не прост...
И лыжня потянулась дальше – от затески к затеске, от кулемы к
кулеме... Добыча соболей да куниц, местного денежного эквивалента, – не
любительская забава. Тут нужны крепкие ноги, могучие легкие и верный глаз.
Неждан за день обегает что–то около двухсот кулемок. Лишь в этот день,
учитывая слабость навязавшегося попутчика – решил заметно сократить
маршрут.
А так, шагает он ежедневно по тайге с темной зари, определяя путь по
затескам, переходя незамерзающие ключи – то по горбатым лесинам, то по
кладышкам–жердям.
Сколько кулем прошли – десять, двенадцать? Сколько же впереди? И пока
все пустые. Непросто изловить лесного бродяжку...
К вечеру, когда снова пришлось идти на подъем, Стас заметно отстал.
Перед каждым крутым пригорком он останавливался, набирал дыхание. А ноги
гудят. И лыжи стали неподъемными!
– Сколько же еще шагать? – не вытерпел геолог.
– Недалеко.
– Знаю я твое недалеко, – рассердился Стас.
– Приустал значит! – рассмеялся Неждан. – Ничего, мимо избушки не
пройдем, хотя и притемняет, пожалуй. Я говорил: не бери свое ружье – лишняя
тяжесть. Вон Кокорь, даже меч не взял, хотя в поселке без него из дома
не выходит.
Неждан ходит по лесу с легким луком и десятком стрел на случай, если
попадется глухарь или рябчик. Ни рогатины, ни какого другого оружия не
берет.
– А вдруг медведь? – удивился Стас.
– Медведи спать легли. Да и боятся они человека.
А солнце уже закатилось и зимние сумерки загустели. Заснеженные лапы
молчаливо и настороженно маячили на фоне оранжевой зари. Лыжня стала
наполняться темной синевой. И снег под лыжами заскрипел громче, злее...
– Вот и попался соболишка! – раздался впереди радостный возглас
Неждана.
Вот он, наконец–то, долгожданный соболь! Наступил зверек на сторожок,
когда вверх за приманкой тянулся, а лопатка щелкнула и намертво прихватила
лапку...
В избушку ввалились затемно. Чиркнул в темноте Стас зажигалкой,
вспыхнула душистая береста, загудел жаркий огонь в каменном очаге. За день
в тайге все трое не перехватили и крошки – времени не было, да и сейчас от
великой усталости есть не особо хотелось. Выпив кружку отвара какой–то
душистой целебной травы, Стас в чем был отвалился на нары и тут же уснул.
Уже совсем поздней ночью его поднял Кокорь и пригласил к столу – есть
глухорятину. В избушке стало так жарко, что пришлось раздеться до белья.
Неждан снял шкурку, посадил ее на правилку, пристроившись рядом с пламенем
открытого очага.
И пошли в зимовье разговоры о повадках и хитростях мягких местных
денег, пока они еще бегают по лесу: любопытны, хищны, неутомимы. Но опытные
охотники всем звериным хитростям противопоставляют свое искусство. Тут
одной ловкости мало, непременные условия – упорство, неутомимые ноги и
выносливость.
