2
Вопрос: Вы кому–нибудь рассказывали о своих снах?
Ответ: Нет. В наши дни люди не доверяют друг другу.
Из стенограммы допроса Иоганна
Фебера в Особой комиссии
Неоновая девица над входом в бар, периодически загораясь, сбрасывала с
себя остатки одежды. Огненные буквы вспыхивали на черном стекле и
фейерверком осыпались на горячий от зноя асфальт. Ли долго пытался понять
этот оптический фокус, но, так и не разгадав его, подошел к двери и
заглянул в ее большое чистое и прозрачное, как воздух, стекло. Ему очень
хотелось войти в зал, протолкаться сквозь вибрирующую в сарте толпу к тому
пустому столику около эстрады, который он заприметил, стоя у двери, но он
боялся. То был слишком фешенебельный для него ресторан: сюда приходили
вернувшиеся из рейса космонавты, забывшие запах земли шахтеры Марса,
суровые лоцманы венерианских морей. Он был не похож на пестрые и крикливые
кабаки Главной авеню и на дешевые забегаловки ее переулков. Сюда Ли,
наверное, не пустили бы – не стоило и пытаться.
– Что задумались? Входите. – Чья–то рука легла ему на плечо.
Ли обернулся: на него ласково смотрел высокий рыжеволосый мужчина в
черном селеновом свитере. Он ободряюще усмехнулся и подтолкнул Ли к двери:
– Пошли.
– Меня не пустят, наверно... – неуверенно проговорил Ли.
Вместо ответа незнакомец взял его под руку и открыл дверь. Эскалаторная
пластиковая дорожка подвела их ко входу в зал. Танец только что кончился,
и возбужденные гипномузыкой люди спешили к своим покинутым спутникам,
недопитым коктейлям и прерванным разговорам.
– Хотите получить свои семь футов под килем? – весело спросил
незнакомец.
– Семь футов? – не понял Ли.
– Это же название ресторана. Разве не слыхали?
– Странное название, – удивился Ли.
– Старое напутствие морякам, отправлявшимся в плавание. Семь футов под
килем – достаточно, чтобы не сесть на мель.
– Разве сейчас есть такие суда?
Незнакомец засмеялся: мальчик был глуповат или наивен; вероятно, только
что вышел из школы, где ничему не учат, кроме умения пользоваться
современной техникой.
– Мы любим вспоминать прошлое только для рекламы, – сказал он. – Или
вспоминаем о былых неудобствах только для того, чтобы сказать: «Как хороша
жизнь!»
– А разве она не хороша? – спросил Ли.
Незнакомец молча повел его по залу как раз к тому столику возле
перламутровой раковины эстрады, который Ли увидел сквозь дверное стекло.
Неизвестно откуда возникший метр услужливо подвинул стулья.
– Как всегда, док? – спросил он с заботливой фамильярностью слуги,
прочно усвоившего привычки хозяина.
– Конечно, Рид, за столом я консерватор. А молодому человеку –
семифутовый. Самое безвредное пойло из всех ваших коктейлей, кроме чистой
воды. К тому же молодой человек у вас впервые.
Ли послышалась явная ирония в реплике незнакомца, но юноша не ответил.
Радости жизни, о которых намекнул его спутник, уже начинались. С музыки,
неизвестно откуда звучавшей и наполнявшей все его существо. С мигания
мерцающих огней в воздухе, то вспыхивающих, то погасающих, то внезапно
сменяющих цвет прямо над головой, перед глазами. С пения невидимого хора,
доносившегося с пустой эстрады. Звуки томили, будили, звали, спрашивали. О
чем–то волнующем и сладостно непонятном. Ли хотелось петь, танцевать,
прыгать, кружиться с кем–нибудь в бесконечном, смеющемся хороводе,
хотелось кричать что–нибудь очень веселое, объясняться в любви и хохотать,
хохотать – он еле сдерживался, стиснув зубы и сжимая руками прыгающие
колени.
– Вы что–нибудь чувствуете? – спросил незнакомец.
Голос его прозвучал глухо, словно из–за стены. Ли тупо посмотрел на
него:
– Вы о чем?
– По–моему, вы что–то чувствуете. Радость, да? Приступ веселья?
– Откуда вы знаете? – спросил Ли. Ему было трудно оторваться от
охватившего его настроения, как от нахлынувшей теплой морской волны.
– Нетрудно догадаться: в этом кабаке хорошая гипноустановка.
– Вот оно что! – протянул Ли. – А я и не подумал.
Он постепенно приходил в себя. Как и все волевые люди, Ли хорошо
сопротивлялся массовому гипнозу, особенно рассеянному, когда поле,
модулируемое пси–установкой, не имеет четкого направления.
– Обидно. – Ли смущенно посмотрел на своего визави. – Влип, как
мальчишка. Не люблю, когда мне навязывают чужую волю.
– Сэ ля ви, говорили когда–то французы. Такова жизнь, – невозмутимо
заметил док, смакуя принесенный метром изумрудный напиток в бокале, таком
чистом, что казалось, он был соткан из воздуха. – Не принимайте все это
так близко к сердцу: таких «мальчишек», которые здесь «влипают» и,
главное, стремятся к этому, в одном только нашем городе десяток миллионов,
а сколько их в стране, осчастливленной Всеобщим Контролем!
Ли опять послышалась ирония в голосе незнакомца, настолько откровенная,
что он спросил:
– Что вы подразумеваете? Я вас не понимаю.
– Неужели? – засмеялся незнакомец и нарочито гнусаво пропел знакомые
каждому пошловатые строки: – «Столько наслаждения свыше всяких мер... вам,
как провиденье, дарит сомнифер!" Этот оплаченный государством рифмач,
по–моему, очень точно сформулировал отпущенные нам радости жизни.
Ли все еще не понимал: при чем здесь сомниферы? Неужели этот чудак
ставит их рядом со здешней пси–установкой. Он даже улыбнулся столь
очевидной нелепости.
– Чему вы улыбаетесь? – спросил незнакомец.
– Простите, сэр... – начал было Ли.
Но тот перебил его:
– Зовите меня док. Так меня все называют. И здесь... и в других местах,
– загадочно прибавил он.
– Хорошо, док, – согласился Ли. – Я только хотел сказать, что сомниферы
и гипноустановки совершенно разные вещи.
– Технически, – улыбнулся док.
– Не только технически, – с горячностью возразил Ли. – Гипноустановки
одурачивают людей, а сомниферы действительно украшают жизнь, делают ее
более интересной и, если хотите, насыщенной.
Рыжий человек в селеновом свитере, сидевший напротив, отставил бокал с
таинственной смесью и пристально смотрел на Ли. В его взгляде сквозили
любопытство и жалость. Так смотрят на первого ученика в классе,
пытающегося объяснить жизнь по школьным программам.
– Милый мальчик, – грустно сказал незнакомец, – вы нелогичны, но это по
молодости. Если жизнь недостаточно хороша, то зачем же улучшать ее только
во сне?
Ли подумал немного и не согласился. Док что–то упрощает или усложняет.
– Это же развлечения, как и юниэкраны! – воскликнул он.
– Кстати, наши универсальные юниэкраны рассчитаны на собачью
неприхотливость. Думающий человек только разучится думать. Но он, по
крайней мере, может встать и уйти, – сказал док. – А сомнифер не выключишь
и во сне не уйдешь. Так и смотри до утра навязанный тебе сон. Или чужую
волю – ваше выражение, юноша.
Ли закипел от негодования: ведь он имел в виду только гипноустановки.
– Ну и что? – Док словно читал его мысли. – В одном случае вам
навязывают чужую радость, в другом – чужие сны. А разницы никакой: и тут и
там – чужое.
Ли задумался в поисках возражения. Нет, док в чем–то неправ.
– Почему чужое? Ведь я сам выбираю сон по каталогу. Мне только
подсказывают образы, мой мозг сам воспроизводит их. Один и тот же сон два
человека видят по–разному.
– Но по одной подсказке.
– Почему? Я могу выбрать одно, вы – другое.
– По одному каталогу.
– В конце концов, я сам могу придумать сон.
– И станете сонником.
– Да нет же! – Голос Ли даже зазвенел от обиды. – Кто–кто, а я–то знаю!
Сонники смотрят запрещенные каталогом сны.
– А какие сны запрещены? – лукаво спросил док.
Ли вспомнил свой разговор с Биглем, но почему–то все ухищрения
сонников, описанные инспектором, показались ему неубедительными. Сейчас
док их высмеет.
– Каталог разрешает президентские выборы, а они заказывают выборы
Рузвельта или Кеннеди, – робко повторил он слова Бигля.
– А кто такой Рузвельт? – спросил Док.
– Президент, – неуверенно сказал Ли.
– Какой?
– Нас не учили.
– А Кеннеди?
– Его убили, – вспомнил Ли.
– За что?
– Не знаю.
– В том–то и дело, что вы не знаете, – сказал док. – И никто из вас не
знает. А если знает, молчит. Запрещено все, что не имеет индекса,
указанного в каталоге. Как по–вашему, можно посмотреть во сне сказку о
Красной Шапочке?
– Конечно, – улыбнулся Ли. Глупый вопрос. Впрочем, сказочку он не
помнил.
– Один мой знакомый, по имени Иоганн Фебер, – задумчиво произнес док, –
попробовал рассказать ее во сне по–своему. Там все было – и Красная
Шапочка, и волк, и бабушка, только в их словах и делах был особый смысл.
Вот и все.
– Что – все? – поинтересовался Ли.
– Дело Фебера разбиралось в Особой комиссии...
– Где он сейчас?
– Не знаю. И никто не знает... Кроме... – грустно усмехнулся док. –
Впрочем, оставим это.
Ли был оглушен услышанным. Что такое сонники, он узнал в школе. Что они
смотрят запрещенные сны, он услышал от Бигля. Рузвельт и Кеннеди не
убедили, а лишь насторожили его. Но Красная Шапочка... Какой же новый
смысл можно вложить в детскую сказку?
– Пока есть только одна возможность почувствовать себя человеком, –
негромко продолжал док. – Начать с оглупляющих снов...
– Как?
– Не включать сомнифер.
– Я бы не заснул без него, – усомнился Ли.
– Конечно. Это как наркотик. И так же раздражает нервную систему.
Сначала просто любопытно, потом втягиваешься. Круговорот развлечений –
наяву и во сне. Вечером – гипномузыка, ночью – гипносон. И уже не можешь
без сомнифера, как без снотворного. Но я, слава богу, не наркоман.
– Сомниферы же не обязательны, – не совсем уверенно сказал Ли. –
Смотрите естественные сны. Это же не запрещается.
– Кто знает? – горько сказал док. – Странное у нас время.
Он поднялся и подозвал метра. Расплатившись, он наклонился к Ли и
спросил:
– Надеюсь, я не сделал вас сонником?
Он рассмеялся не без горечи и, не оглядываясь, пошел к выходу. Ли
недоуменно посмотрел ему вслед.
– Кто это? – спросил он у метра.
– Доктор психологии Роберт Стоун, – почтительно сказал тот. – Хороший
человек, только со странностями.