Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | LAT


Юлий Буркин
Сергей Лукьяненко
Остров Русь
 < Предыдущая  Оглавление > 
Послесловие, из которого любознательный читатель узнает, что
веселее быль делать сказкой, чем сказку – былью, а читатель
пытливый – мораль извлечь может.
Ан нет. Проплакавшись, Иван–дурак тяжело вздохнул и с нена вистью посмотрел на свою пухлую черную руку. Негр! Негр! И никуда от этого не деться. Кончилась Русь–матушка, и кончил ее он, вот этими самыми пухлыми черными ручками.
Всхлипнув, Иван утер слезу и посмотрел на мудреца. Тот пони мающе кивнул и продолжил успокаивающе:
– Что тебе сказать, негр... Точнее – афрорусич, или черный русский. По опыту забытых цивилизаций прошлого предположу, что эти названия для тебя будут менее обидными.
– Менее, – вздохнул Иван–дурак. – А все равно – тяжко...
– Не кручинься, афрорусич Иван–дурак. Русь ваша все равно ос танется, будет тут заповедник фольклорный, как и раньше. Наедут мудрецы, такие же, как и я.
Кубатай вдруг замолчал. И в голове Ивана мелькнул луч све та... то есть, надежды.
– Кубатай–Кубатай, – вкрадчиво сказал он. – Как обидно, что Русь для всех мудрецов станет открыта. Так бы ты в памяти народной остался, былины бы о тебе слагали, богатыри твоим именем кля лись... А теперь? Кто кроме нас тебя вспомнит? Кто песенку споет?
– Я за славой не гонюсь, – сухо ответил Кубатай. – Былины, подумаешь... Я в пяти рассказах да двух повестях героем выступаю. Прямо так и написано, черным по белому: «Кубатай – герой." Обо мне может еще оперу напишут. Роман, может быть...
Манарбит вскинул голову и пристально посмотрел на Кубатая. Спросил:
– Звал, генерал–сержант?
– Нет.
– Значит почудилось... Эх, конец Руси великой пришел. Да и я теперь долго не протяну. С моими черными делами да на нынешней чистой совести...
– Что вы заладили – черные, черные! – завопил Иван. – Черным по белому, черные дела... Намекаете?
– Пошла этническая напряженность, – опасливо ежась, сказал Смолянин. – Вначале они негров прищучат, потом...
– Не мешай! – оборвал его мудрец. – Кубатай думать будет!
И он погрузился в процесс мыслительной деятельности. Вначале неглубоко, а потом и с головой. Минут пять длилось молчание, потом Кубатай изрек:
– Не могу не признать, что разрушение транслятора не пошло на благо человечеству. Полностью отметаю личные корыстные мотивы в этом решении. Полностью! Иван, былины обо мне петь будут?
– Будут, будут, – затрепетал Иван.
– Хорошо. Отметаю личные мотивы! Предлагаю восстановить транслятор!
– А как же задание? – пискнул Смолянин.
– А как же сережки василисины? – грустно спросил Иван. – Да ром я с Кащеем бился?
– Насчет задания... Мы здесь, Смолянинчик, в отпуске. И лезть голым энтузиазмом на кладенец, то есть на мумми–бластер, не обяза ны. Ты думаешь, Кейсеролл тебе премию выплатит?
– А как же?
– С каких денег? Если остров Русь в Мадагаскар превратится, нам живо ассигнования срежут. Только и останется, что со сфинксами на Венере воевать, да по небу... по космосу, за машинами времени гоняться.
– Восстанавливаем магию! – завопил Смолянин. – Я задарма ра ботать не привык!
– Хорошо. Теперь о сережках. Думаю, умелые руки Манарбита и мои дельные советы позволят изготовить точную копию сережек из подручных материалов – латуни, стекла, олова.
– Это нам раз плюнуть, – оживился Смолянин. – Если что – зо лотом подсоблю!
– Отлично, – кивнул мудрец. – Что, решено?
– Решено, – кивнул Манарбит. – Нравится мне бессмертным быть, мелкие пакости учинять да с богатырями ссориться. Делаем новые се режки!
– Учти, мы тебя вначале в цепи закуем, а уж потом транслятор включим, – предупредил Иван. – А то ты и нам пакость учинишь.
Манарбит подумал, но махнул рукой.
– Ладно. Один фиг, бессмертным стану. Рано или поздно, кто–нибудь меня сдуру освободит. То–то смеху будет!
И началось делание великое. Кубатай давал советы, Иван бегал за требуемыми материалами и раздувал огонь в горне, Смолянин пере ковывал золотые яйца на серьги, а Манарбит придирчиво оценивал ко нечный продукт. Это у него получалось лучше всего. Работали все весело, с охоткой. Между делом Смолянин похвастался, что им с Ку батаем уже не впервой мир спасать. Заинтригованный Иван полюбо пытствовал:
– Так что, были у вас уже схватки великие?
– Ну, схватки не схватки, а потужиться пришлось, – сказал честный толмач. – Из прошлого далекого, из века двадцатого, приле тели к нам два пацана вредных...
– Пацанов не обижай, – хмуро сказал Кубатай, разминая эфесом сабли осколок золотой скорлупы.
– Ладно, – согласился Смолянин. – Не буду. Так вот, пацанов этих надо было в прошлое вернуть, а иначе б весь наш мир погиб!
– Почему? – вежливо спросил Манарбит.
– А потомок кого–то из них знаменитым ученым стал. Не будь пацанов, он бы не родился, и наш мир – тю–тю! – радостно сообщил Смолянин. – Может помните, Теймур Антонелли, генетик, что сфинк сов–то придумал?
– Козел он! – взбеленился вдруг Манарбит. – Он у меня в уни верситете биологию преподавал, три раза экзамен пересдавать заста вил!
Кубатай поднял на них тяжелый взгляд и сказал:
– Что–то ты разболтался, младший майор! Секреты разглашаешь!
И работа закипела вновь. Не прошло и часу, как в руках Куба тая оказалась пара фальшивых сережек. Точь в точь как настоящие, не придерешься!
Манарбита заковали в цепи, последний раз ему руку пожали, и оставили в подвале, наедине с камнями холодными да улитками, по ним ползающими.
Настоящие сережки в антенну вставили, иголочку серебрянную на место припаяли. Потом пошли в подвал, и Иван–дурак торжественно главную кнопку нажал.
Учинился тут шум да треск великий, стены мхом обросли, Манар бит в Кащея обратился да и завыл в своих цепях дурным голосом: «Уничтожу! Всех уничтожу! Все уничтожу!" Мумми–бластер у Ивана на поясе кладенцом обернулся, только не гнула уже к земле тяжесть его. Вновь силушка богатырская в Иване плясала! И события стран ные, что накануне случились, словно туманом подернулись. Вроде и помнилось все, но задумываться об этом не хотелось. Ну негр, ну богатырь не от рождения, а посредством чародейства. Ну и что? Главное – оптимизм!
– Ура, друзья! Вернулась ко мне силушка! – воскликнул Иван, да и повернулся.
За спиной у него кот сидел пушистый, грустно заканчивающий вылизываться, да утка, уже одно яйцо снесшая. Вздохнул Иван, взял своих незадачливых спутников под мышку, да и двинулся из замка Ка щеиного прочь.
На том самом месте, где давеча Смолянин с Кубатаем в зверушек превратились, груз в руках Ивана потяжелел.
– Тормоза! – завопил толмач, обернувшийся вновь человеком. Кубатай выскользнул из рук Ивана, выгнул спину дугой, потом со вздохом поднялся на ноги.
– Что ж, – грустно сказал он. – Большая часть наших приключе ний закончена. Удивительное, что ни говори, ощущение, котом по быть...
– Ты бы яйца нести попробовал, – огрызнулся толмач. – Такие эмоции – опупеешь!
Но Кубатай его не слушал. Он мечтательно поглядел в небо и непонятно сказал:
– Теперь я лучше буду понимать ИХ. Гораздо лучше...
– Сфинксов, что ли? – вопросил Смолянин. – Ну и дела! Отваж ный диверсант Кубатай готов помириться с заклятыми врагами челове чества!
Кубатаю, явно, было на все плевать. Он обнял Ивана за плечи и мечтательно произнес:
– Почему мы не птицы? Почему не летаем? Обернулся бы я голу бем сизым, да полетел над Русью... Эх... И все бы на меня смотре ли, говорили: «Это летит Кубатай. Он настоящий герой! Он летает!»
Ивану от такой лирики стало не по себе. Он отпихнул Кубатая, и, чтобы сгладить грубость, сказал:
– Да, мудрец. Герой ты, ничего не скажешь. Тяжко тебе приш лось.
– Ничего, – отмахнулся Кубатай. – Я ведь, если честно, кошек очень даже люблю. И они меня уважают. Стоял я однажды на кочке, ждал рейсового прыгохода... ну, повозки, в общем. И подошел ко мне котенок. Маленький, пушистый, ласковый. Стал об ноги тереться, мя укать. Следом увязался, домой пришел. Уж на что у меня домашние кошек не любили – и то умилились...
– Ты его воспитал, да? – растроганно спросил Иван. Кубатай понурился.
– На улицу выкинул. Через силу, да делать нечего. Мы ведь там, на большой земле, со сфинксами конфликтуем. А они вроде кошек больших. Посуди, как мне, генералу, дома кошку держать? Боевой дух упадет! Выкинул я его. В окно.
– Не беда, кошка всегда на ноги упадет, – утешил его Иван.
– Ты наших домов не видел, – тихо произнес Кубатай. – Ладно, хватит комплексы пережевывать! Мне очень помогло превращение в ко та! Теперь я понимаю истоки своего неприязненного отношения к сфинксам. И смогу с ними бороться, не со сфинксами, конечно, а с истоками.
– Вот и ладно, вот и славненько, – залопотал Иван. – А теперь поспешим, хорошо? Василиса ждет...
– Дело, – заявил толмач. – Только знаешь, Иван, просьба к те бе есть. Я сейчас на пару шагов к Кащеиному замку подойду, обер нусь уткой, да и снесу десяток яичек. А ты потом меня обратно вы неси. И яйца не забудь захватить. Я вот котомку под них подгото вил, сложишь туда. Лады?
К болоту друзья пришли, когда стало вечереть. Кубатай твердо печатал шаг, держа руку на эфесе сабли и глядя вдаль. За ним шел Иван–дурак, размышляя о пережитом. Следом плелся толмач, одной ру кой держась за поясницу, а другой придерживая котомку с яйцами. Золото тянуло его к земле–матушке, но он не сдавался.
– Алеша! – завопил Иван в клубящийся испарениями сумрак. – Попович! Друг! Выходь!
Болото молчало. Кубатай почесал затылок и заметил:
– Стоит позвать кикимору. Слух у нее тонкий, плюс магические способности... Услышит.
Иван вздохнул. Не хотелось ему с кикиморой коварной общаться, да что поделаешь...
– Лизавета! – крикнул он. – Русалочка болотная! Выплынь–ка на бережок, укажи, где мой дружок!
Тишина.
– Алексей! Алешенька! Дружок! – снова крикнул Иван. И тут бо лото забулькало, завоняло, образовало длинную цепочку кочек, и до Ивана донесся знакомый голос.
– Да здесь я, угомонись! Как дела? Кащея побили?
– Побили, побили... – прослезился на радостях Иван. – Алеша! Жив!
– Как видишь, – самодовольно заявил Попович, выходя из темно ты.
– Отпустила тебя злыдня болотная, – радостно прошептал Иван. – Вот счастье–то!
– Но–но! – посуровел Алеша. – Не ругайся на жену мою будущую! Осерчаю!
– Что? – оторопел Иван.
– Невеста она моя, – отчеканил Алеша. – Сейчас пожиточки со берет, да и придет. Повенчаемся мы с ней в Киеве, да и заживем припеваючи. Она, пусть на жабу и похожа, зато без обмана – и днем и ночью одинакова.
– Ну, коли так, – смутился Иван. – Что ж, совет да любовь!
Алеша просветлел лицом и зашептал Ивану на ухо:
– А главное, теща со мной не поедет в Киев! Останется в этом болоте! Жену я нашел, тещи не будет! Чего еще богатырю желать?
По кочкам тема временем грациозно вышла на бережок кикимора. В кружевном платьице она показалась Ивану не такой уж уродливой. А что зеленая... Так ведь и сам – не беленький... Кубатай галантно подал даме руку и сказал:
– Рад за вас, очень рад. Примите мои поздравления, прелестни ца.
– Ох, льстец... – смущенно залопотала Лиза. Кубатай подхватил ее за пояс, и повел по кочкам. Следом двинулись Иван с Алешкей и покряхтывающий Смолянин.
– А у нас тут, на болоте, чудо дивное случилось, – делился впечатлениями Алеша. – Представь, почудилось вдруг мне, что ника кой я не Алеша Попович, а простой мужичок по имени Васасек. И не богатырь я вовсе, а торговец мелкий, срамными картинками на базаре торговавший. Будто жил я в неведомой стране, а потом приехал на Остров Русь... – Алеша запнулся, и неуверенно продолжил: – ну да, вроде как на остров, и богатырем обернулся! Представляешь?
– Не бери в голову, Попович, – ласково успокоил его Иван. – То морок был, Кащеем напущенный. Ты – богатырь. Зовут тебя Алеша.
– Да, наверное, – задумчиво сказал Алеша. – Я богатырь. Зо вусь Васа... тьфу, Алешей! Вот сволочь, Кащей! Ладно, рассказывай, как побил ты ворога?
И дурак принялся вдохновенно врать, понимая, что не стоит за бивать другу голову неприглядной истиной. Так, за разговором, и болото форсировали. На берегу привал разбили, пожевали, да спать легли. А утром дальше в путь тронулись. Впятером оно куда веселее было...
Вскоре и рощица бамбуковая, посреди которой дуб могучий рос, показалась. А от дуба доносился посвист страшный, от которого бам бук словно ива плакучая гнулся.
– Худо дело! – воскликнул Алеша. – То Алена Соловейкина! Вспомнила папашины фокусы, да и стала Илюшку свистом пытать!
– На помощь! – крикнул Иван, выхватывая кладенец.
И друзья побежали к дубу, лавируя между гнущимися бамбучинами и придерживая шапки, норовящие улететь вдаль. Кубатай храбро раз махивал сабелькой, и даже миролюбивый толмач воинственно крутил над головой увесистую котомку.
Только возле дуба остановились они, и рты в недоумении рази нули. Потому что там, в огромном гнезде, сидели обнявшись Алена с Илюшей, да и свистели на два голоса, мечтательно в небо глядя.
– Ты губы трубочкой складывай, – поправляла Муромца Алена. – А язык в глотку подбери, тогда свист заливистый да могучий, как положено. Я же буду тебе подсвистывать, рулады выводить дивные...
Земля вокруг дуба была усеяна пустыми бутылками из–под зелена вина «Князь Владимир» и банановой кожурой. Видать, самобранка на славу потрудилась, чтобы помирить Илью с Аленой.
– Муромец! – заорал ошеломленный Иван. – Ты – свистишь?!
– Фрейдизм! – мудро изрек Кубатай, разглядывая насвистывающую парочку. – Вытеснение подсознательных комплексов. Илюша–то Соловья кончил, потому что сам слуха музыкального был лишен начисто. А те перь он преодолел свое эго...
– А, ребята! – радостно воскликнул Илья. – Полезайте на дуб, мы вас свистеть научим! Кстати, как там с Кащеем?
– Побили мы его, – хмуро сказал Иван. – Но не кончен еще труд наш богатырский! Надо сережки Василисе отдать, спасти ее от позо ра, а землю русскую – от междоусобицы.
– Надо, надо... – вздохнул Илья. – Видать не время мне еще от дел удаляться, да свистеть в свое удовольствие. Алена! Пойдешь за меня замуж?
– Еще спрашиваешь, охальник! – возмутилась Алена. – После всего, что у нас было! После того, как свистели на два голоса! Пойду!
И Алена с Ильей, не сговариваясь, с богатырской грацией спрыгнули с дуба. Когда пыль рассеялась, а банановая кожура улег лась, Илья заключил друзей в обьятия и воскликнул:
– Теперь бы нам еще Добрынюшку спасти! Эх, погудели бы! Ой, ребята, а чего случилось–то со мной! Привиделось мне, что никакой я не Илья Муромец, а простой парень, с именем коротким – Яр, и си ленкой, поболе чем у простых людишек. Что живу я в Киев–граде, только город тот на наш Киев не похож. Бананы там не растут, и го ворят не по–русски. И вот я, то есть этот Яр, почувствовал в груди томление, поехал сюда и обернулся богатырем. Вначале тридцать три года баклуши бил, как положено, а потом стал крепким да добрым... Чудо дивное, друзья! А что Алене пригрезилось – этого мы никогда вам не скажем. Все равно не поверите.
– То морок, Кащеем напущенный, – сказал Алеша и повернулся к Ивану. – Правильно говорю, Вань?
– Правильно, правильно, – закивал дурак. – Ну что ж, в путь?
– В путь, Добрынюшку выручать, – кивнул Илья. – Все в Киеве знают – Яр друзей в беде не бросает!
Иван с Алешей сделали вид, что не расслышали обмолвку, и они всемером зашагали по дороге. Кубатай, по просьбе Ивана, исполнил песенку про Африку, потом, на бис, спел еще несколько песен на за морских языках.
Вскоре к реке Смородине подошли.
– Что делать–то будем? – спросил Иван у мудреца. – Подскажи, Кубатай!
– Логичнее всего было бы пойти в Киев, – начал мудрец, но увидев лицо Ильи Муромца торопливо добавил: – Однако не бросать же Добрынюшку! Давайте попробуем найти Садко, уговорить его вернуться к морскому царю, заменить Никитича...
– Долго, – отрезал Иван–дурак. – Что ж мы, вдоль всей Сморо дины будем идти, искать хитрого купца? Он же наверняка без дела не сидит, торгует между делом.
– Такие низменные вещи мне в голову не укладываются, – вздох нул Кубатай. – Что ж, тогда кто–то из нас, самый плавучий, должен отправиться на дно морское...
– Сейчас ты отправишься! – завопил Алеша, прикрывая кикимору грудью. Но Лиза отстранила его и гордо сказала:
– Прав мудрец! Я одна могу Добрынюшку спасти. Я и отправлюсь в путь к царю морскому. А ты, Алешенька, не волнуйся. Царя я знаю, мы с ним вместе когда–то росли. Почти как брат и сестра друг дру гу, только еще лучше. Уговорю!
С этим оптимистическим заявлением Лиза прыгнула в воду. Минут пять друзья стояли и наблюдали за безмятежной речной гладью, потом расстелили самобранку и сели трапезничать.
– Лиза дело говорит, – успокаивал Алешу Илья. – Она одна спо собна Добрынюшку вызволить. Не по нраву мне вначале пришлась сия кикимора, а теперь вижу – душа у нее добрая. Будет она мне сестрой названной. И даже еще ближе.
– Она, она замечательная! – возбужденно воскликнул Алеша. – Спасибо, Муромец! И я тебе скажу – ты для меня – словно я сам, же на твоя – словно моя!
– Чего? – удивился Илья.
Алеша покраснел.
– Да это я так, по ошибке... Наливай, Илья.
Недолго пришлось богатырям переживать за судьбу Добрыни и Ли зы. Волны речные забурлили, разверзлись, и из них показалась кики мора с Добрыней Никитичем на плече.
– Отпусти меня подобру–поздорову, чудище! – кричал Добрыня. – Не бери грех на душу, не неволь богатыря русского!
Кикимора молчала. Видать тяжело ей было тащить Добрыню.
– Никитич! – дружно завопили Алеша и Илья. – Все путем! Не бойся, это не чудище, а сестра твоя будущая!
– А? – Добрыня перестал вырываться и изумленно уставился на своих товарищей. – Ребята! Живы!
– Живы! – крикнул Иван. – А я Кащея побил!
– Молодец! – обрадовался Добрыня, оказавшийся на твердой поч ве. – А чего вы про сестру мою будущую говорили? – и он опасливо покосился на Лизу. Та зарделась.
Добрыне кратко обьяснили ситуацию. И про примирение Ильи с Аленой поведали, и про подвиги Ивановы.
– Рад за вас, – тихо сказал Добрыня, выслушав богатырей. – Что ж, хоть кому–то из нас судьба ласково улыбнулась. Отрадно, от радно...
Усевшись на бережку Добрыня стянул сапоги, выплеснул из каж дого по полведра водицы, потом принялся вдумчиво, основательно вы жимать портянки. Илья с Аленой переглянулись.
Кому как ни им была понятна печаль Добрыни! Забавушка Путя тишна, дочь Владимира, давняя любовь Добрыни Никитича, по прежнему ходила в девках...
Илья хлопнул кулаком по скатерти–самобранке. Так сильно, что в Смородине вода плеснула, а с деревьев листочки принялись осы паться.
– Не бывать такому, что мы оженимся, а ты в холостяках оста нешься! – грозно воскликнул Илья. – Значит так. Идем к Владимиру, да и говорим: или отдавай дочку за Добрыню, или...
– Или? – заинтересовался Смолянин. – Меня очень волнуют аль тернативы!
– Или осерчаем, – зловеще добавил Илья. – Алешу и Ивана не спрашиваю, а тебя, толмач, и тебя, мудрец, перед вопросом постав лю! Поможете нам?
– С удовольствием, но полномочий не имею, – грустно сказал Кубатай. – Впрочем, словом мудреным, да обхождением вежливым, всегда помочь могу.
– И на том спасибо, – согласился Илья. – Ты, толмач?
– У меня отпуск кончается, – засуетился Смолянин. – Боюсь, не успею вернуться вовремя, мне Кейсеролл голову оторвет. А вот яичко золотое, для ублажения княжеского взора, могу от души оторвать.
Илья подумал и кивнул:
– Оторви уж пару яичек. Мы и Василисе презент преподнесем.
Смолянин пошевелил губами, потом кивнул:
– Ладно, пару. Все равно я в прибыли.
На том и порешили. Илья с Аленой пошли плот сколачивать, а Иван, по дурости своей любознательный, к Добрыне с вопросом подь ехал.
– Добрынюшка, а не было ли чего дивного в подводном царстве?
– Было, – согласился Добрыня. – Примерещилось мне, что я не Добрыня–богатырь, а простой парень по имени Завгар. Неплохой вроде парень, умный, но сложения не богатырского. То ногу сломаю, то другую. Скучная, одним словом, жизнь. А потом поехал я на Русь, богатырем стал... Но рассудив трезво, решил я, что галлюцинации эти были мороком, Кащеем напущенным. И больше их вспоминать не со бираюсь.
Так Иван и не удовлетворил толком любопытство, не узнал, чем занимался Добрыня в прошлой жизни. А вскоре и плот подоспел, сели на него всей командой и в путь отправились. Плыть не в пример лег че было. Кикимора Лиза то плот подталкивала, плывя за кормой, то встречных русалок распугивала, не давала им петь песни свои завле кательные.
А уж сколько радости было, когда к бережку пристали, да коней своих увидели! Те, бедненькие, уж и травку всю выщипали, и листоч ки с деревьев пообрывали. Рассупонили их богатыри, раззнуздали, водичкой сладкой напоили. Иван на радостях Гнедка в губы поцело вал!
Немножко по направлению к Киеву вместе проехали, а потом тол мач прощаться стал.
– Богатыри! – улыбаясь сказал он. – Рад я был с вами познако миться, но пора и честь знать. Отправлюсь я к себе на родину, и всем буду про вас рассказывать.
– Это правильно, – благосклонно кивнул Алеша.
– Привет Кейсероллу, – сказал Кубатай. – У меня в Киеве еще дело есть, так что я завтра приеду.
– Увижу – передам, – похихикивая сказал Смолянин. – Видишь ли, Кубатайчик, ухожу я из ДЗР.
– Чего? – поразился Кубатай. – На что ты жить–то будешь? Кому твой русский язык нужен, кроме нашей конторы?
Смолянин гордо потряс в воздухе кулечком с яйцами.
– Вот оно – мое будущее! Организую я компанию, назову ее «Я+Я». Буду яйцами торговать.
– Почему «Я+Я»? – изумился Кубатай.
– «Я плюс Яйца»! – пояснил Смолянин. – Звучит?
– Ну, в общем, да, – признался Кубатай. – Только ж яйца твои кончатся быстро, вот и прогоришь.
Смолянин загадочно улыбнулся.
– Во–первых, золотые яйца товар дорогой, штучный, на любите ля. А во–вторых – он невольно схватился за поясницу, – во–вторых прав был Манарбит.
– В чем прав?
– Остаются кое–какие свойства после пребывания в этномагичес ком поле! – загадочно изрек толмач и пришпорил коня.
Кубатай, разинув рот, следил за стелющимся за Смолянином об лаком пыли. Потом тревожно сказал:
– Что ж мне–то останется? А, Иван?
– Весной увидишь, – дипломатично предположил дурак.
Кубатай кивнул и сказал:
– Придется мне с Кейсеролла молоко требовать за вредность ра боты. Молоко... и сливочки, и сметанку...
Так и поехали дальше – Илья с Аленой и Алеша с Лизой счастли вые, Добрыня – надежд преисполненный, Кубатай – задумчивый, а Иван–дурак, по обыкновению, радостный.
А при дворе князя Владимира тем временем начинался бал. Была приглашена вся знать русская, послы кавказские, половецкие, и пе ченежские, татарва пленная да киргизы заезжие. Столы ломились от икры, блинов да зелена вина.
Лишь Василиса Прекрасная, сидя в своей горенке, пребывала в глубокой печали. Марья–искусница, помогающая ей одеваться, пыта лась успокоить княгиню.
– Ваше высочество, верьте ему! Он успеет! Он такой прыткий! Да и мудрец заморский с ним.
– Прыткий, прыткий, – грустно повторила Василиса. – Все они прыткие, на обещания–то... Ах! Что же мне делать? Честь моя под угрозой!
– Первая часть Киевского бала! – заявил заглянувший в горницу паж. – Василиса, тебя князь кличет!
– Ах! – закатив глаза произнесла Василиса. – Совру, что забы ла сережки на тумбочке. Но если ко второй части бала дурак не при едет – конец мне.
– А значит – и всей земле русской, – горько прошептала Марья. – Татары вконец обнаглели, предлагают Владимиру на дочке их хана ожениться! Сделать женой младшей, любимой... Попадет тогда Русь под иго татарское!
Василиса кивнула.
– На двоеженство Владимир не пойдет. Знает, что слаб по мужс кой части. А вот если со мной разведется – конец... Ох, Марьюшка, быть беде!
...Иван–дурак в это время приближался к дворцу Владимира. Ку батай, сославшись на жгучую потребность в семечках, без которых он лишится красноречия, поскакал к Марье домой. А богатыри, оставив Лизу и Алену на ближайшем постоялом дворе, во весь дух мчались ко Владимиру.
– Неладно что–то с караулами! – крикнул Ивану Алеша. – Больно уж их много! И все не наши, а из половецких наемников да кавказс ких волонтеров!
– Беда, беда, – подтвердил Иван. – Что караулов много – по нятное дело, сегодня же Новогодье, праздник великий. А вот что не русь в сторожить отрядили – знак недоверия Владимира к богатырям.
И тут дорогу им заступил караул половецкий. С мечами наголо, да булавами наизготовку.
– Мы есмь полноправный стража земля Русская, – гордо крикнул начальник караула. – Куда вы спешить, подозрительный богатырь?
– Сдерживай эмоции! – шепнул Иван Илье. – Контролируй силу! Не поддавайся ее темной стороне!
– Не поддамся, – пообещал Илья, и ответил:
– Ах вы грязь подзаборная, подхвостье песье! Мы богатыри русские, спешим на праздник княжеский!
Караул посовещался, и начальник его заявил:
– Ладна. Разрешай вам проехать – только не всем, а трем. Тот, черномазый, с кладенцом высокой убойной сила, пусть обратна едет.
– Расист! – завопил Иван, которому попали по больному месту. – Бей их, мужики! Нас четверо, пока еще мы вместе! И скоро все по лучим по невесте! Девиз наш – постоим за Русь! Вперед, друзья, не трусь!
И богатыри накинулись на неосторожных половцев. В разгар боя Алеша крикнул Ивану:
– Беги к дворцу! Успей отдать сережки!
– Сейчас, я только пособлю вам трошки, – ответил Иван.
– Беги, дурак, в твоих руках – Россия!
– Ну так и быть, – согласился Иван, – меня вы упросили.
И Гнедок резвым галопом помчался к дворцу. А там уже начался антракт. Бояны и вечно недоедающие летописцы жадно накинулись на халявное угощение, привычно поругивая официантов, старающихся под сунуть им подсохшую икру и недобродившую медовуху. Владимир, уже заметивший отсутствие на Василисе сережек, нервно грыз ногти, вре менами поглядывая на подаренный татарами портрет ханской дочери. Портрет был хорош, а невеста, несмотря на явное малолетство, князю нравилась. Может и правда... развестись с Василисой? Тем более, что сбывались худшие опасения Владимира – насчет Василисы и Кащея. Но где–то в глубине души Владимир боялся такого решения. Он пони мал, что это будет предательство Руси, что народ ему этого не простит. Владимир принялся за очередной ноготь, посматривая то на портрет юной прелестницы, то на дрожащих от страха советников оче редного созыва.
...Иван–дурак ворвался в дворцовый сад как ураган, как свире пое торнадо, из тех, что частенько мнут овсы в муромской губернии. Соскочил с Гнедка, и побежал, лавируя между пальмами.
– Террориста! – завопили окружающие дворец стражники. – Ай–ай!
Стражники, как один, были татарами. «Плохо дело», – подумал Иван, доставая кладенец. «Хреново», – сообразили стражники, и раз бежались.
Но Ивана ждала еще одна преграда. Все двери, ведущие во дво рец, оказались закрыты. Лишь после перерыва, во время великого на родного гуляния, их должны были открыть. Иван затравленно оглядел ся.
– Ивана! – тихонько позвал кто–то.
– Эй, кто здесь? – испугался Иван.
– Моя здесь. Я Ахмет, боян татарский... – из кустов киви вы лез маленький татарин в разукрашенной дорогими каменьями одежде. – Моя твой друг, Ивана! Моя дураку поможет!
Сказав это, татарский боян трижды подпрыгнул на месте, заста вив Ивана вспомнить персидского принца.
– Потайную дверь открываешь? – поинтересовался дурак.
– Нет, нет, мой радуется так... Иван, иди за мной.
Дурак недоверчиво последовал за татарином. И тот привел его к маленькой потайной двери, спрятанной за бурно разросшимся бань яном.
– Откуда мне знать, – продолжал осторожничать Иван, – может там ловушка хитрая, или стражники с булавами?
– Нет, нет, Ивана, это не ловушка. Я хороший татарин, дру жественный. Должен тебе один хороший попасться, чтобы не обвиняли тебя в шовинизме. Верь мне, Ивана!
– Ага, – сообразил Иван, – значит ты хороший, и спасаешь честь татарского народа своим достойным поведением... Спасибо, Ах мет!
– Моя твой друг! – радостно крикнул вслед Ивану татарин. – Моя о тебе будет песня петь!
...Тайными ходами пробирался Иван по дворцу Владимира, наты каясь то на будуарчик укромный, то на сокровищницу княжескую, то на скелет, к стене зачем–то прикованный. Наконец кончился ход тай ной дверкой. Высунулся Иван в нее – и обомлел. То же гридня кня жеская! А дверка под самым потолком была устроена, прям над столом пиршественным. Высоко, однако. Страшно прыгать, да и шума не обе решься. А в гридне народ перепуганный, от страха жующий и пьющий немерянно. Владимир сидит мрачнее тучи, и на портрет девочки в узорчатых шароварах смотрит задумчиво. А из двери Василиса выхо дит, не жива, не мертва, без сережек самоцветных в ушках розо вых...
Вздохнул Иван полной грудью, и вспомнил Ивана–отца. Вспомнил наказ его – постой за Русь–матушку, вспомнил советы – умей исполь зовать силу. Вспомнил Иван, и как в детстве камнями кидался – за десять шагов воробью в глаз попадал... Только велика разница – де сять шагов и сто, булыжник увесистый, или сережка маленькая.
Только что делать–то – последний шанс у Ивана остался. «Нет! – подумал Иван. – Нет разницы! Разница в моем уме! Вышвырнуть раз ницу! Нет мне больше от нее пользы!»
И не колеблясь более, выхватил Иван из–за пазухи сережки под дельные, на Василисины как две капли воды похожие, и швырнул их через всю гридню. Блеснули они в свечном свете, да и воткнулись в розовые ушки Василисы.
– Ах! – воскликнула Василиса, соображая, что же произошло. – Ах!
Владимир обернулся, подозрительно посмотрел на нее, и широко раскрыл рот. Сережки! Самоцветные сережки с синим камушком болта лись в ушках Василисы.
– Ах! – с новыми силами повторила Василиса. – Ты что это разглядываешь, муженек?
– Сережки твои рассматриваю... – упавшим голосом сказал Вла димир. – На месте... Соврал Гапончик...
– Что за портрет в руках у тебя?! – завопила Василиса. – Сра мота! Неделю уж, как в мою опочивальню не заглядывал, а на ханскую дочку засмотрелся!
Иван–дурак, наслаждаясь происходящим, подальше высунулся из дверки и не удержал равновесия. С протяжным воплем дурак упал на стол, прямо в жбан с красной икрой.
– Покушение! – радостно завопил Владимир, стремясь уйти от деликатной темы. – Стража!
Из всех углов повыпрыгивали стражнички – половцы, печенеги, кавказцы да татары. Было среди них и несколько русских коллабора ционистов.
«Продал Владимир Русь, – грустно подумал Иван. – На пару дней отлучились – а он уже Русь продал..." Но доставать кладенец дурак не спешил. Он гордо выпрямился и сказал:
– Погибаю за землю русскую, за дело правое...
– Иванушка! – завопил вдруг сидящий за столом Емеля. В бога тых одеждах он был почти неузнаваем. – Иванушка! Стража, брысь! То побратим мой!
– Иван–дурак, что ли? – изумился князь, пытаясь разглядеть лицо Ивана сквозь толстый слой икры. – Облизнись!
Иван выполнил приказание.
– Точно. Он, шутник... Ты откуда взялся? И что здесь делаешь?
Оценив ситуацию, Иван ответил сразу на второй вопрос:
– Что делаю? Разве негоже богатырю русскому на княжеском пиру потрапезничать? Новогодье встретить, с побратимом на свадьбе его чарку выпить?
– Гоже, – признал Владимир. – А чего раньше не пришел?
– Русь–матушку защищал, – зловеще сказал Иван. – Только те перь вижу – не там! Надо было тебя, собака–князь, уму–разуму поу чить!
Советники ахнули, бояны торопливо заскребли палочками по бе ресте. Владимир побагровел.
– Как ты меня назвал?
– Собака–князь! – завопил Иван. – Не дорога мне жизнь, раз ты Русь продал!
– Как продал? – поразился Владимир. – За сколько? Кому?
– Кому и за сколько – мне не ведомо, – гордо ответил Иван. – А вот как – любому дураку видно! Почему распустил дружину русскую? Почему в караулах одни нехристи стоят?
– Так праздник же, – растерянно обьяснил князь. – Рождество да Новогодье! Зазорно русским богатырям в дозорах стоять. Я и на нял разных печенегов, не пожалел казны...
– Ох дурак я, дурак, – прошептал Иван, садясь на блюдо с чер ной икрой. – Чего наделал...
– Помилуй его, Владимир, – прошептала князю Василиса. – Он за Русь переволновался! А что собакой тебя назвал, так все тебя так называют, песик мой ласковый...
Владимир задумался.
– Я тебе разрешу к татарскому хану в гости сьездить, – про должала уламывать князя Василиса.
– Помилуй дурака ради праздника, – поддержал Василису Емеля. – Помилуй, тятя!
Неизвестно, что решил бы князь, но тут двери дубовые распах нулись и в гридню вошли три богатыря с мечами наголо.
– Милую! – завопил князь. – Ради праздника – всех милую!
– Молодец, собака, – сказал Илья, суя меч в ножны. – Отдашь Забаву за Добрынюшку?
– Отдам... – грустно сказал Владимир. – Вот ироды...
– А за меня – Марью–искуссницу! – решил закрепить успех Иван.
– Машку? Да хоть сейчас! – заржал Владимир, приходя в хорошее расположение духа. – Марья! Пойдешь за Ивана?
– За Ивана? – заколебалась Марья. – Ну, в общем, если хоро шенько подумать, вероятно... да. Пойду!
– Иди домой, одевайся в платье подвенечное! – завопил Иван. – Сейчас все вместе и поженимся!
Марья побежала из гридни. А Иван слез со стола, соскреб с се бя пригоршню икры, намазал на кус хлеба, заложил сверху бананчиком и с аппетитом сьел.
– Как успехи–то, богатыри? – поинтересовался князь.
– Кащея в цепи заковали! – похвастался Иван. Василиса поблед нела, а Владимир недовольно спросил:
– Почему не убили?
– Он же бессмертный, – рассудительно сказал Добрыня. – Ниче го, лет сто цепи продержатся.
– Лет сто? Это хорошо. Это по нашему. – Владимир встал и тор жественно обьявил:
– Вторая часть Киевского бала! Гуляние народное, патриотичес кое. Стража – вина народу!
И советнички с боянами да летописцы с придворными веселой гурьбой высыпали на улицу. Высыпали и обомлели.
Благодать–то какая! Свечерело, на небе звездочки ясные зажг лись. И снежок легонький с безоблачного неба посыпался. Таял, правда, до земли не долетая, потому что тепло было. Но это не бе да. Главное, все как положено на Руси в Новогодье: снег, вино, на род веселый, князь добрый.
– Россияне! – крикнул Владимир, обращаясь к народу. Народ притих. – В эту праздничную ночь, – продолжил князь, – пользуясь поводом хочу поговорить с вами о жизни. Во–первых, в этом году мы разогнали советников, которые нам плохо советовали. Это уже празд ник. Во–вторых, набрали новых советников, которые обещали совето вать хорошо. В–третьих, хороший урожай бананов и зерновых не поз волит простым труженикам умереть с голоду. Во всяком случае, всем сразу не позволит. В–четвертых. Меня часто упрекают, что я не по могаю русичам, которых Кащей в полон увел, али басурманы пленили. Сообщаю – басурманы обещали больше пленных не брать, а Кащей под моим чутким руководством весь разгромлен. Много россиян вернутся в этом году домой и несказанно порадуют сограждан. В–пятых, об эко номической мощи Руси. В то время, как весь мир прозябает в неве жестве, нашими чародеями сделаны замечательные открытия: сапо ги–скороходы и скатерть–самобранка. И пусть до их постановки на поток дело пока не дошло, я верю: скоро самый нищий крестьянин бу дет добираться до своего клочка землицы на сапогах–скороходах и полдничать от щедрот скатерти–самобранки. Упрощенные скатерти из холстины, подающие только черный хлеб и водицу, будут выпускаться уже в этом году. Все. С Новогодьем вас, и с рождеством Христовым. Ура. Вопросы будут?
– Князь! – крикнул кто–то самый отважный. – Ты обещал в этом году выйти к народу и крикнуть: «Люб я вам, али не люб?" Крикни!
– Крикни! – поддержала толпа.
Владимир помрачнел.
– Это очень трудный для меня вопрос. Я конечно обещал, но по здравому размышлению передумал. Не время сейчас кричать! Работать надо! Ура! Вина народу!
– Вина! – закричал народ. И началось гуляние веселое.
Всюду с грохотом взмывали фейерверки, горели огни заморские искорчатые, а пьяненький народ болтался по площади от аттракциона к аттракциону. Кто на ковре–самолете в небо взмывал, кто на сапо гах–скороходах в пять секунд вкруг площади обегал, но более всего народу восхищенно толпилось в том месте, где братья Черепановы за пускали свой паровоз.
– Запаляй факел! Факел запаляй! – кричал один брат другому, сидящему на огромной железной махине, более всего напоминавшей емелину печь.
– Погодь! – степенно отвечал тот, – я еще вентиль не закрутил.
– Так закручивай! – и Черепанов повернулся к людям: – Уважае мая публика! Чудо из чудес! Самодвижущаяся тележка!
Многотонная туша тележки фыркнула и обдала окружающих клубами горячего пара. Народ с криками и визгом отпрянул.
– Кто желает прокатиться! – надрывался изобретатель. – И все го лишь за пятак! Кто за раз не убоится, повезем еще, за так!
Но желающих не находилось. Пар все сильнее и сильнее бил из–под колес паровоза. И тут из толпы выскочил розовощекий моло дец, запрыгнул на железную махину, уселся рядом с трубой и, взмах нув рукой, крикнул: – Поехали!
Лишь Иван–дурак бродил среди веселой толпы непривычно трез вым. Вон уже в сторонке поп Гакон, пришедший на смену попу Гапону, венчал Илью с Аленой, Никитича с Забавой и Алешу с Лизой. Вон и Емеля с Несмеяной в опочивальню удалились. А Марьюшка все не шла. Наконец не выдержало у дурака сердце, оседлал он Гнедка, да и пом чался к дому.
Перед домом пальма стояла, игрушками украшенная, возле нее тридцать три богатыря в чехарду играли. Увидав Ивана восьмой бога тырь радостно завопил:
– Иван! С Новогодьем! Тебе Марья записку оставила, возьми!
И протянул Ивану грамотку берестяную. Сразу у дурака сердечко захолодело, но не подал он виду, а взял грамотку, да и стал чи тать:
«Иван! Дурачок мой! Прости...
Не судьба нам, видно, вместе жить–поживать да детей наживать. По нраву ты мне пришелся, но не было, видать, настоящей любви у меня. И когда увидела я мудреца Кубатая, поговорила с ним, да се мечки мы вместе пощелкали, загорелась у меня истинная Любовь в сердце.
Все мне Кубатай рассказал. И про то, что Русь наша – остров невеликий, и про то, как на большой земле люди живут, на железных лягушках по кочкам скачут, да проблемы мудрые решают. А еще мне Кубатай рассказал, кем я была до включения поля окаянного, этнома гического. И очень мне это по сердцу пришлось. Так что – не сер чай. Уезжаю я с Кубатаем, буду жить на большой земле, работать по профилю. А тебе, Иван, другая судьба назначена. Защищай землю русскую, дерись с басурманами подлыми, за собакой–князем пригляды вай. Прощай. Твоя Марьюшка.
P.S. Лихой джигит Кубатай шлет тебе привет. Просит не обессу дить, коли что не так.»
Бросил Иван грамотку под ноги, повернулся, да и побрел ко дворцу Владимира, Гнедка в поводу ведя. Ох, как грустно у него на душе было! Ох, как тягостно! И не в том дело, что Марья с мудрецом убежала, негоже богатырю из–за женщины переживать. Русь–то, она невелика есть! И как же ему ее защищать от басурманов, коли их са ми русичи и придумали! Зачем жить, когда все вокруг – понарошку?
– Дяденька богатырь! – крикнул пробегающий мимо мальчик, гры зущий свежий стебель сахарного тростника. – А вы коня сможете под нять?
– Смогу... – ответил Иван.
– А если я на коня сверху сяду – осилите? Или слабо? – про должал хитрый малец. Улыбнулся Иван детскому лукавству, да и мах нул рукой:
– Садись!
Забрался пацан на коня, выхватил из–за пояса сабельку дере вянную, да и стал ей махать – точь в точь, как Кубатай в походе. Иван поднатужился, взвалил Гнедка на плечи, и продолжил путь ко дворцу. А там уже свадьба была в самом разгаре. Боян Воха на гиш панском инструменте играл и пел: «Какая свадьба без Бояна..." Илья с Алешей боролись понарошку, Никитич на забаву смотрел ласково. И даже пес Владимир, как выпил жбан зелена вина, стал почти хорошим. Простой парень, свой в доску.
– Иван! – крикнул дураку Алеша. – Куда ты убежал? Пошли, пить будем, былины слушать, о любви говорить! Пошли!
– Сейчас, Алешенька, – сказал ласково Иван. – Мне уж полегча ло.
А пацан, что на Гнедке сидел, сабелькой помахивал, да и кри чал тонким голоском:
– Ах ты нечисть басурманская! Не топчи землю русскую! Не не воль красных девиц! Есть теперь богатырь, что даст вам отпор! Это я, Лумумба сын Иванович!.. Дяденька богатырь, а я смогу богатырем стать?
– Сможешь! – смахивая плечом слезу, сказал Иван. – Спасибо, малец. Понял я теперь, пока не перевелись на Руси сердца отважные да души простые, найдется для богатыря работа... Пусть Русь наша – остров маленький, пусть! Зато мы, русичи, душой богаты! Надо будет – еще врагов выдумаем, захотим – весь мир островом сделаем! Все нам по плечу, хоть и не все по сердцу.
Задумался малец, видать, над словами мудреными, и блеснула в его глазенках искра отваги богатырской. А Иван стоял посреди наро да веселого, Гнедка на вытянутых руках держа, и снежок новогодний на голову его дурную падал, покрывая ее сединой преждевременной.
– Быть мне воеводою, – прошептал Иван. – Быть! А с тобой, Ку батай–хитрец, и с тобой, Марья–разлучница, мы еще встретимся!
На том мы наших друзей и оставим, читатель. Впереди им еще много дел предстоит, пусть хоть в праздник от наших глаз спрячут ся. А Русь – она стояла, стоит, и стоять будет!
Алма–Ата.
декабрь 1993 г. – январь 1994 г.

© Юлий Буркин
Сергей Лукьяненко


 
 < Предыдущая  Оглавление > 

  The text2html v1.4.6 is executed at 5/2/2002 by KRM ©


 Новинки  |  Каталог  |  Рейтинг  |  Текстографии  |  Прием книг  |  Кто автор?  |  Писатели  |  Премии  |  Словарь
Русская фантастика
Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.
 
Stars Rambler's Top100 TopList