Глава четвертая, в которой хитроумный Иван-дурак
побеждает искушение великое.
Гнев, о бояны, воспойте Ивана, Иванова сына... Да и как тут
не гневаться на свою, да спутников недальновидность? Ведь знали
же, что дорога не только посуху пролегает, что река Смородина на
пути, а не позаботились!
Что ж ты, Кубатай, укоризненно сказал дурак кавказцу,
когда до реки они добрались, мудрецом слывешь, а не надоумил
хоть лодчонку какуюникакую прихватить!
Не кручинься, Ваня, бодро ответствовал Кубатай, глянь,
какие вдоль берега деревья знатные растут! Вмиг плот соорудим!
Сказано сделано. За работу они принялись. Илья с Добрыней
деревья валили, Алеша с Иваном сучья рубили, Смолянин лианы заго
тавливал, а Кубатай командовал. Глазом моргнуть не успели, как
дело сделано было: не плот красавец! А посреди него мачту поста
вили, на ней парус приспособили скатертьсамобранку, что Марья в
дорогу дала.
Лошадей придется тут оставить, заметил Илья. И на плот
они не влезут, и отпускать нельзя для обратного пути надобны...
Ничего, ответил Иван, подождут денек, мы ведь завтра
уже и воротимся.
Привязали они коней к деревьям, столкнули плот во Смородину,
да и поплыли ветерком попутным гонимые. Подправляли курс шестами
длинными.
И трети пути не осилили, как откуда ни возьмись музыка райс
кая раздалась. Льется так, словно разом со всех сторон гусляры на
гусельках наигрывают. Да и не бояны наши доморощенные, а виртуозы
умелые, заморские.
Стали путники кругом оглядываться. Глядь, вкруг судна из волн
девы красные, с дивным пением на устах, показались. Словно рыбки
резвятся, поигрывают, нашим молодцам лукаво подмигивают.
Жарко чтото, сказал Кубатай, искупаюсь я, что ли...
Я тоже! воскликнул Смолянин. Я вообще купаться люблю.
Вот, поднял он вверх руки, даже перепонки есть.
Не купаться вы любите, а девами морскими прельстились!
догадался Иван.
А хоть бы и прельстились, сварливо ответил Кубатай,
твое какое дело? Ревнуешь, что ли?
Да это ж русалки, не женщины, они нас в пучину заманивают!
попытался Иван образумить кавказца. Коль не выдержишь, сложишь
голову.
Резонерствуешь! отмахнулся от него Кубатай, и принялся
торопливо раздеваться.
Илья, Добрыня! крикнул Иван, хватайте его!
Двое богатырей ринулись к Кубатаю, а Иван рванулся за Смоля
нином, который тем временем мелкими шажками крался на корму. На
подмогу Ивану Алеша подоспел. Вдвоем они вмиг скрутили толмача
трудолюбивого.
Отпустите, ослы былинные! блажил Кубатай в руках бога
тырских, ну что из того, что русалки они? Зато блондинки!
Терпи, джигит, а то мертвым будешь, приговаривал Илья,
нежно руки Кубатаю заламывая да кушаком связывая. Еще спасибо
мне скажешь.
А девы морские еще слаще запели.
Ребята, отпустите, взмолился Кубатай жалобно, а Смолянин
только молча скрежетал зубами, да все норовил Ивана за руку уку
сить.
Что нам делать с ними, Ваня? вскрикнул Добрыня растерян
но.
К мачте их привяжем, принял тот решение, благо на плоту
имелся целый рулон запасных лиан, старательным Смолянином заготов
ленный.
Подтащив чужестранцев к мачте и, стараясь не слушать ни их
жалобных стенаний, ни соблазнительных песен морских дев, богатыри
с усердием принялись за работу. Но уже через минуту Иван почувс
твовал, как ноги его подкашиваются, и предательские мысли в голову
лезут: «К чему все это? Не лучше ль отказаться мне от суеты бесс
мысленной? Не лучше ль броситься в воды ласковые, чтобы познать
обьятия прелестные?»
Шагнув было в сторону, последним усилием воли стряхнул Иван
на миг пленительные чары и вскрикнул не своим голосом:
И меня вяжите!
И меня! глухо отозвался Илья, безвольно опуская руки.
Проникшись ответственностью момента, Добрыня принялся бегать
вокруг мачты, накрепко привязывая к ней пятерых своих товарищей.
Закончив с этим, он схватил брошенный шест и, ловко им орудуя,
направил сбившийся было плот на верный курс.
Расслабившись и тут же окончательно ошалев от призывного ру
салочьего пения, Иван вскричал с поразительной убежденностью в го
лосе:
Не ври, Иван, ответил Добрыня укоризненно, продолжая ору
довать шестом, ужель, думаешь, поверю я тебе? Ужель думаешь, сам
я каменный? Насилу сдерживаюсь! Очень я Забаву Путятишну люблю.
Если бы не это, давно бы в воду прыгнул.
Лишь сказал он слова эти, как зашатался листом осиновым, зап
лакал и, вскрикнув: «Простите, ребята, не выдержал!", кинулся в
бездну смородиновую.
Вспенились воды, забурлили, потускнело солнце, заклубились
тучи в небе ясном, гром ударил, сверкнула молния! И раздался из
пучины смех царя морского, словно гул лавины горной раскатистый.
Завертело плот как щепку малую в океанеморе безбрежном.
То ли в реве волн не слышны стали песни русалочьи, то ли Доб
рыню заполучив, ушли они на дно морское, только очнулись тут наши
путешественники от влечения извращенного и осознали свое аховое
положение.
Пресвятая Богородица! вскричал Алеша Попович, не дай
рабам своим в стихии водной без покаяния сгинуть!
Даже с покаянием, все равно не дай! уточнил его просьбу
Иван.
Тут гладь речная успокоилась, солнышко изза тучи выглянуло.
Услышала меня Богородица! умилился Алеша.
А что толку, отозвался Илья, не утонем, так с голоду
помрем. Отвязать нас некому.
Вдруг поверхность реки всколыхнулась, и прям из воды на плот
выскочил молодец златокудрый с гуслями на лямке.
Наши путешественники выпучили глаза.
Ты кто такой будешь? подозрительно спросил Илья.
Садко буду, ответил тот, вытряхивая из ушей и гуслей во
ду, царя морского любимец. «Богатый гость» мое прозвище.
Пошто так? поинтересовался Иван.
Купцом я на суше был, обьяснил вновь прибывший. Царь
морской меня приветил, обучил, как об заклад биться, да выигры
вать. Много я на том заработал, торговать стал, богатство нажил.
Да выяснилось, что не без корысти царь меня одарил: вскорости к
себе забрал песни петь.
Слыхал я такую байку, вмешался Илья.
Байку! фыркнул Садко, тебе б такую байку! Сколько лет
света белого не видел!
А теперь чего же тебя царь морской отпустил? спросил
Иван.
Богатырь тут утоп, Добрыней назвался, обьяснил Садко,
приглянулся он царю морскому, тот мне отпуск и оформил кратковре
менный.
Добрынюшка! горестно покачал головой Алеша. Эх, Добры
нюшка!
Когда ж его царь морской отпустит? спросил Иван.
А черт его знает. Я вот седьмой год у него служу, а в от
пуске впервые.
Да, протянул Иван. И тут встрепенулся. Слушай, Садко,
чего ж мы с тобой в неудобности такой беседуем? Отвяжи ты нас?
А чего дадите?
Да ты что? Ужель плату за спасение взымешь?
А как же! Я ж купец по жизни. Задарма и пальцем не шевель
ну.
Ну ты!.. начал было Иван, но Илья, смекнувши, что лучше
плату платить, чем на дне речном гнить, опередил его.
Меч богатырский возьмешь?
Меч? заинтересовался Садко. Покажь?
Подойди да глянь.
Садко опасливо приблизился к привязанным и вынул из ножен
Ильи меч булатный.
Хорош, одобрительно покачал он головой. Камушки на ру
кояти самоцветные... Да только не цена это.
Почто так? удивился Илья.
Меч твой я и не отвязывая взять могу. Да вот уж и взял. Что
сделаешь?
Ах ты тать бесчестный!
Брось, богатырь. Не серчай. Бизнес такая, брат, штука... И
самому стыдно, а что поделаешь... Посуди отвяжу я вас, только
меч получу да и то, может обратно отнимите. А не отвяжу вон
сколько у вас добра разного. И мечи, и щиты, и луки, и колчаны.
Цены им нет!
И Садкобогатый гость, осыпаемый проклятиями богатырскими,
принялся деловито пленников оббирать, да в кучку добро складывать.
До Смолянина добравшись сказал печально:
Что ж ты, добрый молодец, бедный такой? И взятьто с тебя
нечего!
Да мне, чувак, и не нужно ничего, ответил Смолянин иск
ренне. Я ж приезжий. А там, откуда я прибыл, все, что мне надоб
но, есть.
Остановился Садко, призадумался. Ударил в гусельки, да и про
пел задушевно:
Ой как прав ты, чужеземец, хоть ты млад да мудр.
Не желай того что есть, или сверх того!
Через жадность я на дне морском мыкаюсь,
Против волюшки служу в шутах гороховых.
А дне морском есть все, что мне надобно:
Явства сладкие да девы красные,
И от вас, богатырей, выкуп не нужен мне,
То инстинкт взыграл частнособственнический...
Он остановился и некоторое время в задумчивости молчал. Иван,
пытаясь попасть ему в тон, пропел тихонько:
Отпусти ж ты нас с Богом, по совести,
Не марай своих рук ограблением...
Садко встрепенулся, пелена туманная с глаз его спала, и он
ответил без аккомпанемента:
Быстрый ты больно. Это я так, для красного словца. Душа у
меня поэтическая. А ты этим воспользоваться решил. И не стыдно те
бе? он укоризненно покачал головой. Эх, чего говоритьто. Все
люди одинаковые. Ладно, хватит уж нам лясы точить.
И он вернулся к Смолянину:
Может хоть колечко у тебя хоть какое есть? Перстенек золо
той, самоцветный...
Не могу я кольца носить, ответил застенчиво Смолянин, и
растопырил перепончатые пальцы.
Что это у тебя? спросил Садко с дрожью в голосе.
Так плавать удобнее, ответил Смолянин.
Что ж ты, брат, сразу не сказал, что свой водяной. Я б и
думать не стал, отвязывать ли... Вы простите мне жадность непомер
ную! обратился он к остальным. Не со зла я это, не из корысти.
У царя морского, окаянного, характер мой уж больно испортился.
Вытирая слезы раскаяния, принялся он снимать с потерпевших
путы, приговаривая:
Коль простить меня не пожелаете, отрубите постылую голову.
Столь резкая в нем перемена показалась Ивану подозрительной.
Но тут припомнилось ему, как давеча сошелся он с Емелей на том
лишь основании, что тот, как и сам он, левшой оказался. И решил
Иван подозрения отбросить.
Богатыри, переводчик и кавказец, принялись разминать затекшие
руки и ноги. Садко, потупившись, уселся на ворох лиан.
Что с ним делать, казнить, али миловать? указал на него
Илья, обращаясь к спутникам.
Не пристало спасителя наказывать, ответил за всех Алеша
Попович, находя в кучке сложенных Садко трофеев свой меч и вклады
вая его в ножны. Да сдается мне, и сам он раскаялся.
На том и порешили.
Причалив к острову Буяну, наши герои сняли с мачты ска
тертьсамобранку и подкрепившись принялись готовиться в дорогу.
А пойдем с нами, Садкобогатый гость, предложил Иван.
Зла на тебя мы не держим. Кто старое помянет, тому глаз вон. А му
жик ты неплохой, видать.
Эх, ребята, ответил тот. И рад бы я к богатырским под
вигам отправиться, так ведь жить без воды не могу уже. Словно не
человек, а амфибия...
Что ж делать. Попрощались они трогательно. Особенно долго жал
Садко так поразившую его перепончатую руку Смолянина. Присели на
дорожку, да и в путь отправились.