Остров Русь - Юлий Буркин - Книжная Полка

Глава третья, в которой поднимаются вопросы
национального самосознания, опускаются ответы на эти вопросы,
А доблесть, коей нет границ, всех примиряет.

Иван–дурак влетел в кабак... Ой, что–то не то получается. Иван вошел в трактир... Во.

Иван вошел в трактир. Богатыри приветствовали его появление дружным звоном кружек. Судя по мирной обстановке, они только–толь ко перешли с медовухи на царскую водку, и еще не успели закручи ниться.

– Друзья! – воскликнул дурак, присаживаясь. – У меня есть для вас приятный сюрприз!

– Наливай! – согласился Илья.

– Да нет, не такой, – смутился Иван.

– Все равно наливай!

Когда было налито и выпито, крякнуто и занюхано, Иван–дурак повторил:

– Друзья, сногсшибательное известие!

– Ну?

– На Кащея идем!

– За такие слова по морде бьют! – прорычал Илья Муромец. – Ты чего, Иван, совсем одурел?

– Это нужно одной высокопоставленной даме, – несмело начал Иван. Добрыня хихикнул, потому что сплетни среди богатырей расп ространялись весьма быстро:

– Это которой высокопоставленной? Прекрасной да Премудрой?

Иван зарделся.

– Пусть она сама и идет на Кащея, – заключил Добрыня. – Нам жизнь дорога.

Илья и Алеша поддержали его одобрительным кряканьем.

– Ну что ж, – грустно сказал Иван–дурак. – Постарайтесь за быть мое предложение. И не поминайте лихом, если что. Надеюсь, все у вас в жизни сложится удачно, не побоюсь даже сказать – былинно. Прощайте.

Утирая слезинку, набухающую на правом веке, Иван побрел к двери. Богатыри переглянулись. Добрыня вздохнул, и положил на стол правую ногу. Илья махнул рукой, и положил поверх свою – в могучем кирзовом сапоге. Алеша жеманно пожал плечами и положил поверх свою изящную ногу в сапоге из хромовой кожи.

Когда ритуал богатырского совета был выполнен, Добрыня оклик нул Ивана:

– Эй, дурак!

Обернувшись, и обнаружив на столе три богатырских окорока, из–под которых, шипя, капала разлитая царская водка, Иван сразу все понял, и просиял.

– Дурак, поход на Кащея нужен только высокопоставленной даме, или и тебе тоже?

– И мне! – преисполненный патриотизма воскликнул Иван.

– Тогда в чем же дело? – спросил хитрый Алеша Попович. – Руб ликов нам отсыпят на дорожку?

– Немножко, – признался Иван. – Зато Кащея можем грабить без зазрения совести.

– Сегодня и выступим, – решил Илья. – Я зайду к Микуле Селя ниновичу, скажу, захворал, дескать. Ты, Добрынюшка, возьмешь от пуск за свой счет для обучения грамоте. А ты, Алешка, скажешь Ми куле, что соблазнил невинную девицу, и теперь должен замаливать сей грех в Соловецком монастыре.

– А может прямо объявим, мол, на Кащея идем? – робко спросил Иван.

– Не положено! Надо следы запутывать... Что, други, постоим за Землю Русскую?

– Ой, постоим! – гаркнули богатыри.

– Да, кстати, – спохватился Иван. – С нами еще два дурака пойдут. Один – мудрец Кубатай, боян сладкоголосый. Другой – толмач Смолянин, человек простой и трудолюбивый.

– Ох, подозрительны мне имена их, – воскликнул Алеша. – Осо бенно – Смолянин! Сразу видать – то не русский человек.

– Кубатай – кавказец, но мирный, спокойный, – принялся успо каивать друзей Иван. – А Смолянин клянется, что русская в нем кровь течет.

– Какой же русский станет своим происхождением хвастать? – воскликнул Илья. – Ну да ладно. Боян сладкоголосый, да толмач тру долюбивый в пути пригодятся. Берем.

И снова путь–дорожка лежала перед богатырями. Впереди, как и пристало сильнейшим, ехали Добрыня с Ильей, за ними – мудрец Куба тай да толмач Смолянин. За ними, зорко назад оглядываясь, двига лись Иван с Алешей. И вот какой между ними шел разговор...

– Вот скажи, Иван, любишь ли ты земельку русскую? – вопрошал Алеша.

– Люблю.

– Вот и я о том. А скажи, Иван, чем Русь наша красна?

– Собакой–князем, – пошутил дурак.

– Ну, и им тоже, – не понял юмора Алеша. – И нами, богатыря ми. И смердами вонючими, и боярами толстопузыми, и священниками набожными, и торговцами хитроглазыми, и девками... девками... – вздохнул он.

– Что ж получается, всеми?

– Ага! То богатство наше немерянное, самовоспроизводящееся. Пока есть на Руси народ русский, Русь Русью останется!

– Да, – протянул Иван. – Ну ты и загнул Алешка. Чую, что прав, хоть и непонятно ни фига.

– А чеж тут непонятного? – встрял в разговор Кубатай, выпле вывая шелуху от семечек. По бокам его конька хлопали два тяжелых мешка с семечками, собранными в дорогу заботливой Марьюшкой. – На род – самое ценное в любом государстве. Скажу я вам честно, что повсюду уже люди корни свои позабывали, только на Руси и остались настоящие патриоты.

– Дело говоришь, кавказец! – одобрил его Алеша. – Видать и вправду – мудрец! А скажи, чем мы, русичи, от неруси поганой отли чаемся?

– Но–но, – слегка обиделся Кубатай. – По большому счету – ни чем. Порой глянешь на какого–нибудь дурака – ну чего в нем русско го, кроме имени? А раскроет рот, скажет слово, другое, сразу видно – русский!

– Значит, – обрадовался Алеша, – не внешность тут роль игра ет! А что? Скажи, мудрец?

Приосанившись, Кубатай изрек:

– Менталитет!

– Чего?

– Этносознание!

– Ты кончай ругаться по–кавказски, а дело говори!

– Главное в человеке – душа! – изрек Кубатай. – Коли она большая да загадочная, к чудесам и тайнам тянется, а от дел низ менных воротится, то русская она!

– Дело, – кивнул Алеша. – Я и сам так считаю, но тебя прове рить решил. Эй, Смолянин–толмач! Ты чего об этом думаешь?

– О чем? – проснулся Смолянин.

– О душе!

– Рано мне еще о ней думать, – рассудил Смолянин. – Вот Кащея увижу, сразу в размышления погружусь!

– Переиначим вопрос, – не отставал от него Алеша. – О Руси ты чего думаешь?

– О Руси? Умом Россию не понять, прибором хитрым не измерить, у ней особенная стать, в Россию можно только верить!

– Тебе бы в бояны податься, – отвесил комплимент Алеша.

– Да я пробовал, голос плохой оказался, – засмущался Смоля нин. – Когда сам, в одиночку пою, в ванне или перед сном, то спи ваю гарно. А коли хоть один слушатель объявится – сразу петуха пускаю.

– Вот и у меня так бывает, – кивнул Алеша. – Придумаю небыли цу – аж сам поверю. А начну рассказывать, концы с концами не схо дятся... Толмач, а ты кто будешь, да откуда?

– Издалека, – вздохнул Смолянин. – Но по натуре – русский. Давно меня на Русь тянуло, я и язык выучил, и родословную себе вы искал. Вот, приехал.

– Небось, тебя по малолетству в полон увели, – догадался Але ша. – А душа–то русская проснулась, на родину потянула. Молодец, толмач! У Ильи вот сын был, Соколик, так его Калин–царь вместе с матерью в полон увел. Маманя от обиды померла, а сынка Калин–царь вымуштровал, приемчикам хитрым научил, щуриться заставил, чтоб на него, собаку, был похож. А потом выпустил супротив родного батьки биться!

– Кошмар! – воскликнул Смолянин, который страдал некоторой сентиментальностью. – Кончилось–то все хорошо?

– А как же! Илюшка сыночка с коня сбил, отхлестал нагайкой, тот сразу папу и признал. Потом Владимир его заслал на самую даль нюю заставу, южные рубежи стеречь. Он Илюше письма писал ласковые, сыновьи. На побывку недавно приезжал, такую попойку закатили!

Смолянин расцвел в счастливой улыбке.

– А после попойки похмелиться было нечем, настроение у всех упало. Илюша с сынком повздорил, да и отлупил знатно. Теперь он при монастыре Киевской Богоматери звонарем работает. Глаз у него один вытек, скрючило его всего, оглох... Но силенка осталась, с работой справляется. – Икнув, Смолянин придержал коня, чтобы ока заться подальше от Муромца. Алеша тем временем продолжал молоть языком. Кубатай, которому страсть как хотелось встрять в разговор, делал судорожные попытки освободить рот от семечек. Но руки его сами собой лезли в мешок и зачерпывали все новые пригоршни.

– Вот, – позевывая рассуждал Алеша, – возьмем простую русскую душу. Среднюю, ничем не примечательную. Какие у нее склонности? Ругать собаку–князя, потому что свободолюбива, но слушаться его, потому что другой еще хуже будет. Пить знатно, потому что тради ция, но не закусывать после первой, потому что иначе после второй нечем будет. Любить зверюшек да детишек малых, без этого никак нельзя. Бить жену, потому что все равно, сволочь, изменит. Бананы есть в немерянных количествах, так как истинно русский фрукт. Пла нов иметь громадье, но осуществлять помаленьку, чтоб другим наро дам не обидно было... Но не это главное! Главное – оптимизм! Имен но он нас, русских, от всех других людей отличает!

– Оптимизм? – поразился Смолянин.

– Он самый!

– Да... – протянул Смолянин. – Вот оно что... А скажи, Алеша, русский былинный герой, чтобы ты сделал, едучи с друзьями по чисту полю, коли увидел бы чудо–юдо неслыханное?

– Рассмеялся весело, да друзей бы пригласил подивиться! – хо рохорился Алеша.

– Посмотри направо, – предложил Смолянин, похихикивая.

Алеша посмотрел – и зашелся в нервном смехе. По степи широкой бежало к ним чудо–юдо узкое, на сороконожку похожее, только с семью головами и ростом с каланчу пожарную.

– Толмач... толмач... – прошептал Алеша, сдерживая истеричес кий хохот. – А тебе не страшно?

– Нет, я же русский! – гордо ответил Смолянин.

Тем временем и остальные богатыри заметили чудо–юдо и остано вились. Невиданное страшилище бежало к ним, посверкивая на солныш ке чешуей и помаргивая многочисленными глазками.

– Ух, раззудись плечо, размахнись рука! – крикнул Иван–дурак и запустил в чудо–юдо булавой. Та попала чудовищу в глаз, погну лась, и отлетела в сторону.

– Фигово, – грустно сказал Илья. Добрыня одевал булатные ру кавицы. Алеша молился. Смолянин оптимистически хохотал. Кубатай нервно грыз семечки, не забывая при этом ласкать эфес сабельки острой. Иван–дурак готовил к бою меч–кладенец.

А чудище, слегка изменив направление бега, стало огибать дру зей.

– Пронесло, – ахнул Алеша.

Чудо–юдо круто повернуло, и стало замыкать друзей в кольцо.

– А ты говорил – пронесло! – удивленно воскликнул Смолянин.

– Пронесло, – упрямо повторил Алеша. – Со всяким бывает.

Чудо–юдо замкнуло друзей в кольцо, всунуло внутрь кольца го ловы и ехидно спросило:

– Ну че, богатыри, кранты пришли?

– Посмотрим, – рассудил Иван–дурак и рубанул ближайшую голову мечом–кладенцом. Меч жалобно звякнул, но чешую не прорубил.

– Не поможет! – гордо сказало чудище. – Я Кащеем наколдовано, против вас науськано, от всех богатырских приемов защищено. Говорите, чего с вами делать: раздавить телом бронированным, или съесть сырыми, или вначале огнем пожечь, потом съесть?

– Может, бросить нас под ракитов куст? – робко предложил Доб рыня.

– Нет, братец, не выйдет! – захохотало чудо–юдо. – Не такое уж я темное! Между прочим, решайте быстрее, а то мне о жизни по размышлять хочется. Я по натуре – естествоиспытатель!

Богатыри подавленно молчали. Лишь Алеша исподтишка колол саб лей ближайшую к нему голову чуда–юда, но эффекта это не давало.

– А как же оптимизм? – лепетал смущенный толмач. – Алеша! Че с оптимизмом–то делать?

И тут, в самый тягостный момент, мудрец Кубатай дощелкал–таки семечки в первом мешке, и воспользовавшись перерывом спросил:

– Чудо–юдо, а вы не подскажите, кто вы – млекопитающее, реп тилия, или членистоногое?

Слегка покраснев, чудо–юдо жеманно ответило:

– Млекопитающее...

– Логично, – рассудил Кубатай, разглядывая чудо–юдо. – Тело столь огромных размеров не могло бы существовать при двухкамерном сердце и примитивной нервной системе. Хотя ваша чешуя наводит на определенные догадки...

– Какие? – с любопытством спросило чудо–юдо. Но мудрец уже думал о другом:

– Но самое удивительное, это замечательная координация движе ний конечностей вашего тела. Скажите, каждая пара ног имеет собс твенный, автономный нервный ганглий?

– Нет... кажется... – растерялось чудо–юдо.

– Нет? А как же вы ухитряетесь передвигаться?

– Не знаю...

– И еще считаете себя естествоиспытателем! – Кубатай покачал головой. – Давайте внесем ясность в этот вопрос. Какая пара ног движется первой?

– Третья левая и семнадцатая правая, – неуверенно заявило чу довище.

– Точно?

Чудо–юдо разомкнуло кольцо вокруг богатырей, неуверенно прош лось взад–вперед и призналось:

– Когда как.

– Но должна же быть система! Вот у вашей младшей родственни цы, сороконожки, по последним данным...

Богатыри, обалдев, слушали Кубатая. Первым не выдержал Илья – схватился за сердце и прошептал: – Лучше пусть нас съедят...

Но Добрыня, более стойкий, заткнул ему рот рукавицей. Кубатай тем временем учил чудо–юдо методу передвижения сороконожки:

– Так, пошла левая сторона... Седьмая нога! Выше! Теперь пра вая, через одну ногу, так... Теперь все ноги поднять!

Чудо–юдо выполнило приказ и тяжело рухнуло на землю. Расте рянно пролепетало:

– Мудрец, у меня не получается... Может, лучше, как раньше ходить буду?

– Как раньше – это примитивно, – заявил Кубатай. – Должен быть непрерывный прогресс! Во всем! Сегодня улучшим походку, завт ра – азбуку выучим, послезавтра – в Думе князя Владимира сиживать будем! Так, в чем же дело с передвижением... Ага! Какая голова у тебя принимает решения? Та, что говорит?

– Я принимаю, – хором ответили семь голов. Потом подозритель но уставились друг на друга.

– Но–но! Так не пойдет! – Кубатай тревожно потер лоб, достал саблю, и покачивая ей как дирижерской палочкой начал опрос:

– Ты мыслишь?

– Да, – скромно ответила первая голова.

– Значит, существуешь. А ты?

– Тоже! – косясь на первую голову заявила вторая.

– А ты?

– И я!

– Он? Она? Вместе? Все семь, что ли? Ну, ребята! Как говорил один мой маленький друг, генло муф–ап, фараон сен крап. Или, по–простому: у семи нянек дитя без глаза. Нельзя же всем семи го ловам заведовать движением! Давайте решим: кто будет двигать нога ми, кто языком, кто будет есть и пить, кто вылизываться, кто сле дить за приближением неприятеля, кто контролировать процессы пище варения...

– Я вылизываться не буду! – заорала вторая голова, оказавшая ся самой слабонервной. – Пусть первая этим занимается, у нее язык длинный!

– Ах ты гадина! – завопила первая голова. – Ты, значит, бога тырей будешь есть, а я – вылизываться?

– Всегда так было, по жизни, – упрямилась вторая голова. – Кто–то ест, а кто–то вылизывает...

– А–а–а! – завопила первая голова и вцепилась во вторую. Пя тая, до сих пор меланхолично наблюдавшая за происходящим, встрепе нулась и заорала:

– Оставь вторую в покое, она анекдоты о богатырях рассказы вать умеет!

И вцепилась в первую.

– Не трожь, у первой язык самый длинный! – проревела четвер тая голова, перекусывая шею пятой.

– Сосед, ты посмотри, что они творят? – изумилась шестая го лова, обращаясь к седьмой. – Разнимем?

И две головы дружно дохнули на дерущихся огнем. Третья голо ва, которой тоже досталось, завопила:

– Что вы лезете в наш внутренний конфликт? Что, самые край ние?

Вместе с четвертой головой, уже расправившейся со своим про тивником, они дохнули пламенем на шестую и седьмую головы. И нача лось. Из багровой огненной тучи слышалось щелканье челюстей, воп ли, и, временами, тяжкое падение откушенной головы. На землю ли лась черная кровь.

– Ребята, ребята, – повторял изумленный Кубатай, отступая. – Я ведь только хотел решить все по–интеллигентному, по–культурно му...

Алеша Попович схватил мудреца за шкирку, посадил на коня, и стегнул коня нагайкой.

– Сваливаем, – поддержал его Добрыня, подстегивая ломовую ло шадь Ильи Муромца. Иван подхватил с земли погнутую булаву и поспе шил за ними.

Когда друзья отъехали на пару верст, Илья разлепил глаза и спросил:

– Что, съели мудреца?

– Нет...

– А чего так тихо?

Богатыри глянули на Кубатая, и увидели, что несчастный мудрец вновь принялся есть семечки. Через силу, давясь и отплевываясь, но не останавливаясь.

– Это Марьюшка, – догадался Иван. – Когда уезжали, она Куба таю сказала: пусть мои семечки тебе сами в рот лезут, когда слов мудреных некому будет сказать. Вот они и лезут. Сбылось пожелание.

За спиной богатырей гулко ударил взрыв. Запахло свежестью, как при грозе.

– Самоистребилось чудище, – заключил Добрыня. – Вовремя отъ ехали, а то бы ударной волной покалечило. Молодец, Кубатай! Это ж надо – такого зверя до смерти заболтать. У меня–то, если честно, уже попа сыграла...

– А чего вы боялись? – удивился Смолянин. – Вот я, как Алеша советовал, сохранял оптимизм. И в результате только чуть–чуть об мочился.

Богатыри засмеялись шутке, и дружно похлопали Смолянина по плечу, как бы принимая его в добры молодцы. Доехав до ближайшей речки они простирнули портки, разложили скатерть–самобранку, что дала в дорогу Марьюшка, и перекусили: салом, бананами, парным мо лочком и солеными огурцами. Завершила пир знатная медовуха.

И только Кубатай, обреченный поглощать семечки, ожесточенно лузгал Марьюшкин подарок. На глазах его выступали слезы, лоб вспо тел, но он героически добивал второй мешок.