Остров Русь - Юлий Буркин - Книжная Полка

Предисловие.
Три дара отца Ивану-дураку. Битва с поленьями. Кража.

Ю. Буркин:

– Другу и любимой – Юлие Студенниковой.

С. Лукьяненко:

– Присоединяюсь...

Ю. Буркин:

– Не понял!

«Народ свои песни шлифует в

продолжении столетий и доводит

до высшей степени искусства.»

И.В.Сталин

«Ты уймись, уймись, тоска,

У меня в груди,

Это только присказка,

Сказка – впереди...

В. Высоцкий.

Иван–дурак лежал на загнетке и рассеянно перебирал руками теплые угли. В избе было жарко, родители Ивана не экономили на дровах. Березовые поленья весело потрескивали в печи.

Дверь со скрипом отворилась, и Иван–дурак с надеждой встрепе нулся. Но тут же, потеряв к вошедшему всякий интерес, снова опус тил голову. Вошла не мать – статная хлебосольная баба, всегда го товая порадовать сына сахарным пряником. Вошел отец – дородный мужчина лет пятидесяти, без малого косая сажень росту, бывший ки евский богатырь, а ныне – обедневший помещик Муромского уезда.

– Исполать тебе, батько, – приветствовал отца Иван, продолжая ковыряться в углях.

Отец не ответил. Степенно усевшись на корточки перед сыном, оглядел его и сказал удивленно:

– Сколько лет–то тебе, сынок?

Не заподозрив опасности, Иван–дурак стал перебирать черные, перепачканные золой пальцы.

– Раз – тута я ходить начал, да два – заговорил, да три – бык соседский меня боднул... десяток – тута я во первой раз печку с места сдвинул... дюжина – девки дворовые меня приглядели... Ось мнадцать, батько!

– Восемнадцать, – поморщился отец. – от цифры «восемь» сие число происходит... Ну да ладно, как ни кличь, а большой ты стал у меня.

Иван–дурак часто закивал, усаживаясь возле печки на корточки. Отец редко проявлял такое внимание к непутевому сыну, и дурак был польщен.

А отставной богатырь погладил Ивана–дурака по кудрям и про никновенно произнес:

– Накину я службу на тебя, Иванушка. Заматерел ты, хватит те бе печь пролеживать да пол просиживать. Поедешь к славному князю Владимиру, Русь от врагов беречь.

– Батько! – пролепетал Иван. – Да ведь...

– Силушкой Бог тебя не обидел, – продолжал тем временем отец, – весь в меня, не отпирайся, не даром так же – Иваном – зовут! Че го головой крутишь?! Нет силы? А кто вчера печь по избе двигал, местечко где не дует выискивал?! А потом еще мамке врал, мол, тут она всегда и стояла!.. Эх!..

Уличенный Иван–дурак опустил голову и жалобно произнес:

– Глупый я, батько... Не счесть толком, не буквы растолко вать... Ой, не надо! Некультурно поступаете, папа!

Иван–отец тем временем извлек из–за печи две потрепанные книжки. Одну большую с красными петухами на обложке и надписью: «Аз, Буки, Веди». Другую, поменьше, с заголовком: «Как вести себя богатырю русскому, или Моральные присказки, стихами составленные, из былин надерганные.»

– Думал, не заметил я? – укоризненно спросил бывший богатырь. – У отца родного книжки упер и врет еще! Что в «Моральных присказ ках» о вранье сказано?

– Не должон богатырь врать родному батьке, брату–богатырю, да князю Владимиру... – хмуро процитировал дурак.

– А я те кто? Коль не забыл...

– Батько...

– Еще?!

– Брат–богатырь.

– Еще?!

Иван поднял голову, поморгал и тихо спросил:

– Неужели... князь Владимир?

– Дурак! Я тебе еще батько–богатырь! Неужто забыл, как моя хворостина порет?

– Не забыл, батько, – нервно потирая ладони о суконные штаны, признался Иван–дурак.

– То–то, – поднял палец отец. Затем откашлялся, почесал заты лок и сказал: – Сын мой! Сегодня поедешь ко двору князя Владимира. Ни с кем не водись, окромя братьев–богатырей, да Владимира Красно Солнышко. Приключений не ищи, дурака они сами найдут. Научил я те бя булавой махать, так послужи теперь земле Русской. С собою могу дать тебе лишь три вещи: пятнадцать рублей серебром, коня знатно го, да совет богатырский. Совет такой: с размаху булава сильнее лупит.

Иван–дурак покивал с благодарностью.

– Напоследок прибавлю, – продолжал Иван–отец, – при князе Владимире найди Микулу Селяниновича. Когда–то мы с ним соседние пашни пахали. Только пошел в Киев, на службу государеву, а я – в имение удалился...

На минуту отставной богатырь задумался, критическим взглядом окидывая избу... Потом вздохнул и закончил:

– Отдашь Микуле грамотку сию, да помочь попросишь. «Так и так, – скажешь, – хочу быть богатырем, как вы с папой...»

И после слов этих вручил Иван–отец сыну булаву фамильную, нежно шлепнул по загривку и благословил.

Долго ехал Иван в Киев–град. Не потому, что дороги были пло хи, и не потому, что далек был путь от Мурома до столицы. А пото му, что не хотелось дураку появляться перед Микулой Селяниновичем безвестным просителем. Куда лучше прийти, например, с отрубленной головой Змея Горыныча за плечами или, на худой конец, с Соловь ем–разбойником под мышкой. Потому Иван выбирал самые кривые доро ги, заглядывал в каждый трактир и выспрашивал про местную нечисть.

С нечистью на Руси было плохо. Богатырей в последнее время развелось столько, что поголовье Горынычей резко упало. Лишь од нажды блеснул Ивану луч надежды: назвавшийся Сусаниным пожилой му жичок пообещал провести его к самому логову Лиха Одноглазого. Иван начистил до блеска отцовскую булаву, быстренько перелистал главу «Лихо – не беда» из «Моральных присказок» и отправился в путь. Му жичок долго водил его по болотам, потом махнул рукой и признался, что сам заблудился. Иван в сердцах отодрал мужика осиновым прутом, после чего стал искать Лихо сам. Но наткнулся лишь на покосившуюся древнюю избу с выбитыми окнами и выломанной дверью. На стене было выцарапано: «Проверено. Лих нет. Богатырь Попович».

Заночевав в избушке, Иван в самом тоскливом расположении духа отправился прямиком до Киева. Деревушки окрест дороги становились все больше, выбор в трактирах все богаче, и даже деревенские му жички выглядели порой сытыми и довольными. Молодые девки лукаво подмигивали статному и молодому дураку.

Иван несколько приободрился. Что ж, пусть и не довелось ему прибыть в Киев прославленным богатырем, ничего. Ведь и сам Алеша Попович не сумел найти лиха на дороге из Мурома в Киев! Все еще впереди!

Так думал дурак, поглаживая висящую на поясе булаву. И, как ни странно, не ошибался.

Ближе к вечеру пятого дня заметил он на горизонте стены Кие ва. За ними задорно поблескивали золотые маковки церквей, ветер доносил колокольный перезвон и вкусные запахи. Иван облизнулся и пришпорил коня.

Обгоняя подводы с хлебом и неспешно бредущих буренушек, Ива нов Гнедок приблизился к воротам. Широкие ноздри Ивана трепетали, жадно втягивая столичные ароматы. Вот она, Русь–матушка! Вот оно, сердце Руси, Киев–град!

А вот и заступнички народные – два богатыря у ворот с булава ми на поясах да в железных шлемах на головах. Богатыри выглядели спокойными и довольными, видать все было тихо и хорошо на Руси.

– Куда путь держишь, парень? – окликнул Ивана один из богаты рей.

Иван подтянулся и ответил как по писанному:

– Людей посмотреть, себя показать!

– А–а, в богатыри... – сразу утратив интерес, зевнул дежур ный. – Ну давай, давай, проезжай...

Слегка задетый неласковым приемом Иван проехал в ворота и оказался на площади. Тут было шумно и весело. Вдоль домов, опасли во поглядывая на дежурных богатырей, стояли коробейники с заморс ким товаром. Сновали юркие воришки и вальяжные девки. Продавец ме довых пряников зазывно выкрикивал:

– Пряники, пряники! Один за грош, два на копейку! Сладкая па рочка! Игра или дело, жуй пряник смело!

Иван купил на копейку пряников и подъехал к сборщику дани, возле которого выстроилась небольшая очередь приезжих. Увидев Ива на, мужички расступились, и он гордо подошел к столу без очереди.

– Цель приезда в стольный град? – буркнул сборщик, царапая что–то палочкой на свежей бересте.

– В богатыри, – наученный неудачей у ворот, ответил Иван.

– Родственники в столице есть?

– Нет.

– Приглашение от Микулы Селяниновича?

– Тоже нет, – растерялся Иван. – Вот, грамотка к нему, разве что...

– Неважно. Рупь.

Иван подавился пряником и потянулся к булаве.

– За что рупь–то?! Я на рупь корову могу купить!

– За пользование дорогами стольными, за право гостить в стольном граде и на нужды князя Владимира и его богатырей.

– А... – успокоился Иван. – Это значит, мне ж потом этот рупь и вернется.

– Ты что, дурак? – подняв глаза, спросил сборщик.

– Иван–дурак, – гордо ответил тот. – Неужто весть до вас дош ла?

– Дошла, – глядя на Ивана честными глазами, ответил сборщик. – За весть – еще полтина. И не жалей, все равно, как станешь бога тырем, все к тебе вернется.

Успокоенный Иван отдал рупь с полтиной, получил нацарапанное на бересте разрешение проживать в Киеве три дня и три ночи, после чего отъехал в сторонку и стал, догрызать пряник, оглядывая пло щадь. И тут его взгляд приковала удивительная картина.

На площадь въезжала печь. Обыкновенная русская печь, из высо кой трубы которой валил дым. За печью, привязанная крепкой верев кой, тащилась телега, наполовину груженная березовыми дровами. Са мым удивительным было то, что никаких колес у печи не было, и дви галась она непонятно как. Телега, поскрипывая, тащилась за печью, обдирая боками ворота.

Иван осенил себя крестным знаменем и на всякий случай подъ ехал поближе. Быть может представится случай подвиг совершить?

Печь въехала на центр площади и остановилась. С печи спрыгнул молодой парень в залатанных портках и красной рубахе и принялся торопливо набирать с подводы охапку поленьев.

Народ начал хихикать. Какой–то ребятенок запустил в печь ог рызком яблока. Толстощекий мужик, по виду – богатый купец, крик нул,

– Что, твоя кобыла дрова жрет?

– А на печенегов с таким конем не слабо пойти? – поддержал купца один из дежурных богатырей.

Печной наездник, не обращая внимания на насмешки, принялся разводить в печи огонь. Иван потер затылок и, уловив настроение толпы, тоже отпустил шутку:

– Масть у твоей клячи странная!

Парень в красной рубахе вновь вернулся к телеге, выбрал поле но посучковатее и подошел к Ивану.

– Емеля меня зовут, – представился он. – А ты кто такой, охальник?

Иван прикинул размер полена и, усмехнувшись, ответил:

– Как зовут меня, тебе знать не велено. А коли хочешь узнать, как моя булава прозывается...

Докончить он не успел. Емеля что–то шепнул себе под нос и за пустил поленом в Ивана.

С молодецким посвистом дурак выхватил булаву и огрел летящее к нему полено. То отскочило на метр, повисело в воздухе и снова бросилось к Ивану.

«Нечистое дело», – догадался Иван и принялся лупить полено что есть мочи.

Народ потихоньку разбегался. А возле печи шла жестокая сеча. От полена остались одни щепки, но Емеля ловко выхватил с телеги другое, а затем – все новые и новые порции дров, запуская ими в Ивана. Вошедший в раж дурак перехватил булаву в левую руку, а в правую взял сабельку острую. Теперь он вначале оглушал полено бу лавой, а потом рубил его на мелкие небоеспособные щепки. Землю устлали вяло шевелящиеся стружки.

А в это время из окна одного из домов за сражением наблюдал незнакомец в черном, чье имя пока останется для нас загадкой. Чер ная ряса зловеще колыхалась вокруг его тощего тела.

– Алена, – сказал незнакомец, обращаясь к кому–то в соседней комнате, – эти молодцы на площади мне кажутся подозрительными.

– Да когда ж ты от людей добрых отстанешь, Гапон! – раздался в ответ низкий и мрачный женский голос.

Словно не слыша в голосе женщины раздражения, Гапон добавил:

– Тот, чернявый, сразу видно – дурак. А дураки опасны... Того ж, на печи, пожалуй можно будет использовать...

Однако вернемся к нашему герою.

Расправившись с дровами и потирая многочисленные синяки, Иван приблизился к перепуганному Емеле.

– Познакомься–ка с моей левой рученькой! – крикнул Иван и от весил Емеле оплеуху.

Емеля охнул.

– Познакомься–ка и с правой рученькой! – продолжил Иван.

Емеля ахнул. Потер горящие как огонь щеки и удивленно конста тировал:

– Левая рука у тебя покрепче будет. Левша что ли?

– Левша, – смущенно признался Иван. – Переученный, правда...

– Так и я левша!

Недавние враги потупились.

– Ну что, разойдемся, что ли?.. – предложил Иван.

– А может сперва поужинаем, богатырь? – предложил Емеля.

Польщенный Иван улыбнулся.

– А с поленьями ты лихо управлялся, – признал он. – Я уж ду мал – не сдюжу!

Емеля зарделся.

– Я трактир один знаю, – начал он. – Медовуха там знатная...

– Медовуху я люблю.

Не сговариваясь, Иван с Емелей собрали с земли щепки и запи хали их в печь. Потом Емеля взобрался на лежанку, Иван – на коня, и новоиспеченные друзья неспешно двинулись к трактиру.

– Я печи–то люблю, – смущенно признался Иван. – С малых лет на загнетке валялся. Зола теплая, сажа мягкая... Мамка парным мо лочком поит. Лепота! Одна беда – отмыться толком не могу. Зола аж до костей въелась.

– Ничего, – махнул рукой Емеля. – Сходим как–нибудь в баньку, отскребем...

– А ты зачем в стольный град пожаловал? – поинтересовался Иван. – В богатыри?

– Не, куда мне в богатыри–то... – Емеля склонился с печи и прошептал Ивану на ухо: – Любовь у меня. Царевну полюбил.

– Какую?

– Несмеяну, дочку Владимирову. Вот рассмешу ее да и получу в жены. Еще и полцарства обещают.

– А как рассмешишь?

Емеля потупился.

– Да... Есть у меня одна примочка... Справлюсь.

За разговором и не заметили, как до трактира добрались. Народ на улицах дивился, но охальничать не спешил. Видать, булава Ивано ва производила хорошее впечатление на заносчивых киевлян.

У трактира Иван слез с коня, броси поводья подбежавшему маль чишке–половому и велел:

– Задашь меру овса, да протрешь досуха. Не ленись, а то обижу.

Иван двинулся в гостеприимно приоткрытые двери трактира. За его спиной Емеля втолковывал половому:

– Нарубишь дров, только осиновые не бери, бери березовые. От них жара больше, а копоти меньше. Золу выгребешь. Приду – проверю!

Свободный стол нашелся не сразу. Пришлось выгрести из–за него четверых пьяных киевлян да отнести их к двери. После этого друзья уселись друг против друга и лукаво переглянулись.

– Медовухи! – гаркнул Иван.

– Зелена вина! – добавил Емеля.

Из закуски имелись лишь медовые пряники по копейке пара и пе ченые каштаны. Но друзей это не смутило.

– Как будешь к Несмеяне пробиваться? – поинтересовался Иван после третьей кружки медовухи. – Простых мужиков к ней пускать не велено.

– А я простой? – плаксиво спросил Емеля, роняя голову в ладо ни. – Простой, да?

– Емелюшка, не обессудь... – Иван похлопал друга по плечу. – Я–то знаю, какой ты крутой, а Владимиру сие неведомо. Знаешь что, иди–ка со мной в богатыри! Тут–то тебе дорога к Несмеяне открыта будет.

– Подумаю, – наполняя очередную кружку, сказал Емеля. – Поду маю...

Медовуха с пряниками шла замечательно. Когда бражники присту пили к зелену вину, на Ивана напала сентиментальность.

– Ох, отец–богатырь, как же ты без меня будешь? – причитал он. – Кого теперь сечь станешь? Ох, мамка! Ох, печка теплая... Я ее, бывало, по всей избе двигал, выбирал, где поуютнее...

– А моя печка сама ездит... – лепетал Емеля, – это все она... Она удружила...

– Кто, она? Печка?

– Какая печка?

Иван поморгал и наполнил кружки заново.

– Она... – продолжал говорить загадками Емеля. – И в Киев она меня отправили. Женись, говорит, на царевне. А я ехать не хотел, ленивый я очень. К тому же и родным помогать надо. Папка старый... ик!.. мамка старый... Как они дрова из леса возить будут?..

Емеля встал и побрел к двери. Иван продолжал пить. Когда Еме ля вернулся, будущий богатырь уже заказал новую четверть вина.

– Печку я домой отправил! – падая на стул, сообщил Емеля. – Пуская она мамке дрова возит! Наливай!

От дальнейшего вечера у Ивана сохранились самые смутные вос поминания. Помнилось, что ходили они с Емелей по трактиру и спра шивали у бражников, не печенеги ли они. Но печенегов не нашлось. Потом пили медовуху. Потом опять зелено вино. Иван кричал, что Емеля ему теперь – брат родной, а Несмеяна – золовка ненаглядная. И объяснял, что Емеля непременно будет богатырем. Пили. Требовали у трактирщика закуску, но и пряники и каштаны кончились. Емеля клялся, что для Ивана ему ничего не жалко. И что закусь он враз организует...

Потом опять искали печенегов. И, кажется, одного нашли.

... Солнышко ласково било в глаза Ивану–дураку. Будущий бога тырь разлепил очи ясные, проморгался и огляделся. Трактир был пуст. Емеля исчез. Стол был уставлен пустыми четвертями, между ко торыми валялись огрызки пряников и куча рыбьих костей. Видать, ор ганизовал–таки Емеля закуску.

– Ай да мы, – прошептал Иван. – Богатыри, не мы... Трактир щик!

Из–под стойки выполз трактирщик.

– Где печенег? – спросил Иван строго.

– Не было такого, – признался трактирщик.

– А кого ж мы лупили за Русь–матушку?

– Мойшу–портного.

– Да?

Иван погрузился в раздумье. Потом сказал:

– Врешь. Печенег это был... А дружок мой где?

– Ушел с печенегом обновку шить богатырскую, – покорно сказал трактирщик.

«Решился–таки в богатыри», – подумал Иван. Помолчал. Потом взял со стола недогрызенный рыбий хвост и стал им обмахиваться.

– Душно мне... Тяжко... Поправиться бы, а?

– Вмиг! – ожил трактирщик, – Только что завоз был.

Вскоре на столе появилась немудреная богатырская снедь: крын ка огуречного рассола, коврига хлеба, пара бананов и спелый ана нас. Иван вяло выпил рассол, закусил бананами, потом размазал ана нас по ковриге и проглотил.

Полегчало...

– Сколько с меня, добрый человек? – поинтересовался он.

– Рупь с полтиной, да два гроша на чай, – сообщил трактирщик.

Иван, не споря, заплатил и, почти не пошатываясь, вышел в ко нюшню. Оседлал Гнедка и медленно поехал в направлении богатырских казарм. По дороге неторопливо проверял пожитки – не уперли ли ночью чего лихие молодчики. Деньги целы. Булава на месте. Конь... Конь на месте. Грамотка отцовская к Микуле... Грамотка!

Грамотки не было. С минуту Иван–дурак обшаривал карманы, и вдруг шальная мысль забрела ему в голову. Емеля! Он грамотку спер! Предатель! Негодяй! Ах, Емеля, Емеля, браток названный...