2
У входа в палату Зыков обернулся к девушкам.
– Вам, – кивнул он Алке, – придется подождать тут. А вы, Мария
Викторовна, войдете вместе со мной, но своего присутствия ничем не
выдавайте.
Сопровождавший их дежурный врач вопросительно посмотрел на них, но,
не дождавшись разъяснений, промолчал.
В палате стояло четыре кровати. Две из них были пусты и аккуратно
застелены, на одной сидел щуплый мужчина лет пятидесяти; Алексей лежал на
койке возле окна.
Тихо пройдя, Зыков сел на табурет, доктор остановился справа от него,
а Маша встала у изголовья. Атос (так Маша снова начала называть его про
себя) лежал с закрытыми глазами и выглядел совсем неживым. Маша прижала к
губам ладонь, чтобы не вскрикнуть. Почему–то больше всего ее напугала
капельница, присосавшаяся трубочкой к его забинтованной руке.
Атос застонал и открыл глаза. Отсутствующим взглядом обвел комнату.
– Пить... – Это был даже не шепот. То, что он сказал, угадывалось
только по движению губ.
– Пить вам пока нельзя, – отозвался врач. – Все, что вы можете себе
позволить – вот: смачивать губы. – Он взял с тумбочки стеклянное блюдце с
водой и ватный тампон на палочке. – Можете держать?
Атос еле заметно покачал головой.
– Ну, потом будете это делать сами, – и доктор осторожно провел
тампоном по потрескавшимся лиловым губам Атоса. Тот закрыл глаза, сглотнул
и скривился от боли.
– Еще, – прошептал он, не открывая глаз.
Врач повторил процедуру, Атос поморщился – то ли от боли, то ли от
удовольствия. Потом открыл глаза и уже более осмысленно взглянул на
окружающее. Однако взгляд его без интереса скользнул по лицам доктора и
следователя, поднялся вверх...
– Маша, – через силу улыбнулся он. – Маша...
Она чуть было не закричала в ответ. Ты видишь меня, видишь!.. Но нет,
он смотрит не в глаза, не в лицо, он смотрит... Проклятье! Как она могла
забыть снять новые часики! Атос их раньше не видел, и теперь они висят
прямо над его головой...
А он вновь прикрыл веки, застонал и затих.
Зыков настороженно смотрел то на него, то на Машу.
– Все, все, все, – засуетился врач. – Он впал в бессознательное
состояние. Все–таки еще рано, он слишком слаб. Давайте перенесем встречу
на завтра?
Зыков кивнул, поднялся и глазами сделал знак Маше: «Идем».
Она, не отрывая ладонь от губ, отрицательно замотала головой и
свободной рукой еще крепче вцепилась в металлическую спинку кровати.
Зыков взял ее за локоть и настойчиво потянул к себе. Несколько секунд
она сопротивлялась, затем разомкнула пальцы и, как механическая кукла
двинулась за ним к двери.
Они были уже на пороге, когда Атос вновь застонал. Маша замерла, но
Зыков просто вытолкнул ее в коридор и прикрыл дверь. Доктор остался в
палате.
– Ну что он?! Как?! – Налетела на них Алка.
– Жив, жив, – успокаивающе хмыкнул Зыков. – Дуракам везет. Поехали–ка
ко мне. Поговорим. И вы, – кивнул он Алке, – то же.
...С Алкой следователь говорил недолго, к тому же она спешила на
занятия. Следующей Зыков вызвал в кабинет Машу.
– Присаживайтесь.
Маша села. И вдруг остро почувствовала страх и жалость к себе. Как
будто вся жизнь ее будет теперь состоять из таких вот пыльных милицейских
комнат и пропахших лекарствами палат, нестерпимого чувства вины и утраты.
Это длилось мгновение, но не ушло совсем, а вечным пониманием спряталось
где–то в глубине ее сознания.
– Ну–с, милая, – произнес Зыков и вальяжно откинулся на спинку стула.
– А вот теперь–то мы поговорим серьезно.
Все в нем изменилось – поза, выражение лица, интонации. Все дышало
самоуверенностью и самодовольством.
– Я по–моему все написала, – ответила Маша, специально чуть
нагловато, чтобы сбить накатившую на следователя спесь.
– Не–ет, Мария Викторовна, нет, милая, – Зыков принялся раскачиваться
на стуле, – вовсе даже не все. Это – так... – он двумя пальцами поднял со
стола исписанный ею на прошлом допросе листок, – фрагменты... – И листок,
отпущенный им, спланировал на пол. – А меня интересует все. Вся история.
Вся, понимаете? До мельчайших подробностей.
– Но мы же договорились...
– Договорились, – с легкой иронией в голосе перебил он так, как
говорят иногда с детьми, – а теперь передоговорились.
Он перестал раскачиваться, уперся руками в стол и вдруг заорал:
– Где деньги, сука!
Такой поворот, наверное, сработал бы безотказно, будь перед ним
обыкновенная девушка. Но Маша... Мария. Ее уверенность в себе, сознание
вседозволенности и безнаказанности хоть и пошатнулись заметно в последние
дни, но все же оставались чуть ли не главными составляющими характера.
– По какому праву вы разговариваете со мной таким тоном? – спросила
она стеклянным слегка дрожащим голосом.
– Прекрасное самообладание. – Зыков потер подбородок ладонью и,
буравяще глядя Маше в глаза, почти любуясь ею, пальцами другой руки
принялся барабанить по столу.
Абсолютно спокойной Маша оставалась только внешне. В душе же ее
что–то дрогнуло. «Почему?! Почему он вдруг решил, что на нее можно
кричать, можно оскорблять ее? Ведь еще вчера он говорил с ней уважительно,
чуть ли не со страхом... Он сказал, деньги. Почему он заговорил о деньгах?
Арестован кто–то из банды? Или Алка? Нет, скорее – первое. Денег мне не
жалко, отдам хоть сейчас. Но если он так... Война так война».
– «По какому праву», вы спрашиваете, Мария Викторовна? – следователь
вновь неожиданно сменил интонацию на подчеркнуто корректную. – Да по
такому, что вы – прекрасная актриса. Только на хитрую жопу, Мария
Викторовна, есть, извините, член с винтом!..
– Маша порывисто поднялась и двинулась к двери.
– На место! – рявкнул Зыков.
На место Маша не села, но остановилась:
– Если вы еще раз повысите на меня голос, я просто исчезну.
– Исчезнешь? – следователь ухмыльнулся. – Ну–ну, давай, а мы
посмотрим... Чего ж раньше не исчезла? Это же элементарно, Ватсон:
девочка–невидимка дает вдруг себя арестовать... девочка–невидимка не
желает незаметно пройти в больницу... И наконец: девочку–невидимку узнает
ее заколдованный принц!
Ах вот в чем дело! Следователь просто решил, что она по каким–то
причинам потеряла свои сверхъестественные способности, если они вообще
были, и это не легенда. Что ж, все логично. И он перестал бояться ее,
перестал быть эдаким старшим товарищем – предупредительным и участливым, а
стал – грубым и вульгарным... ментом.
«Вульгарным ментом», – повторила про себя Маша, и вдруг это выражение
показалось ей до невозможности смешным.
Одновременно с этим она испытала несказанное облегчение от того, что
все стало понятно. Не удержавшись, она сначала прыснула в ладонь, а потом,
убрав руку расхохоталась во весь голос и уселась обратно на стул.
– Актриса, актриса! – восхищенно улыбаясь, покачал головой Зыков.
– Вульгарный мент, – вслух произнесла она в ответ, сразу успокоилась
и, утерев выступившие слезы, продолжила: – Значит, говоришь, я разучилась
исчезать. Давай проверим.
На миг легкая неуверенность коснулась ее сердца. А может быть он
прав? Может быть, не часики, а ЕЕ увидел Атос в больнице? Может быть, ее
давешнее решение не пользоваться своим даром повлияло на него уничтожающе?
Она испугалась и, чтобы быстрее избавится от сомнений, глядя Зыкову в
глаза, дала ему посыл...
Знакомый толчок в виски, знакомый звон в ушах. Знакомое выражение в
глазах следователя.
То, как он повел себя в дальнейшем, характеризует его, как человека
действительно умного и прозорливого. А может быть – просто трусливого, но
способного держать себя в руках.
– Ладно, – напряженно сказал он пустоте перед собой. – Два – ноль.
Только, Мария Викторовна, пожалуйста, без излишеств. Думаю, вы уже не
сидите на стуле, так что не бойтесь. Я сдаю оружие. – Он расстегнул кобуру
и выложил на стол пистолет. – Но брать его не советую. Из соображений
вашей же пользы.
К пистолету Маша не притронулась.
– Сейчас я вызову конвойного, – продолжал он уже спокойнее. – Он
проводит вас к выходу. – Он нажал кнопку под столом, затем чиркнул что–то
на бумажке:
– Это – повестка на завтра. Тут будет другой следователь. Я, сами
понимаете, не справился.
Маша не притронулась и к повестке.
Дверь отворилась, вошел молодой милиционер.
– Ну что ж, жаль, что так вышло. – Следователь поднялся. – До
свидания. Или прощайте?
– Второе, – лаконично ответила Маша.
Конвойный удивленно покосился на нее.
– Проводите девушку, – вздохнул Зыков.
Выходя, Маша с опаской поглядывала на следователя: сейчас не трудно
было определить ее местоположение, не схватится ли он за пистолет. Только
потом она поняла, что если бы он сделал это и сумел убить ее, он никому не
смог бы объяснить этот поступок, и это стоило бы ему, как минимум,
карьеры.
