Мария
1
– Ну, вот мы и дома, – с явным облегчением сказал следователь, открыв
кабинет и усевшись. Это были его первые слова с того момента, как они
влезли в машину. – Что ж, Мария Викторовна, давайте поговорим начистоту.
Маша неопределенно кивнула. Ей казалось, все у нее внутри заковано в
лед, и вряд ли этот лед когда–нибудь растает.
– В первую очередь объясните мне, – продолжал следователь, – почему
вы не стали невидимой? Я знаю, вы умеете это.
Так же неопределенно она пожала плечами. Почему не исчезла? Она и
сама еще не успела осмыслить это. Хотя... Что ей принес ее «божественный
дар»? Что кроме боли? Она потеряла дом и друзей, она потеряла себя – ту,
какой бы ей хотелось быть... Человек, которого она любит, предал ее. А
сейчас, когда она смогла простить его, он умирает... Когда–то она должна
была остановиться.
– Будем молчать? – поинтересовался следователь, – или...
Она подняла глаза и ТАК на него взглянула...
– Что с ним? – спросила она шепотом.
– Сейчас, – торопливо кивнул следователь, поднял трубку и набрал
номер.
– Алло, это прокуратура вас беспокоит. Это Зыков, следователь. Там к
вам должны были доставить... Да, ножевое... Да–да, Кислицын... – Некоторое
время длилась пауза, во время которой Зыков покачивал головой, вникая в
то, что слышал. – Спасибо, – сказал он наконец и положил трубку.
– Сильный мальчик, – улыбнулся он Маше. – С ним – полный порядок. А
мы – будем говорить?
– Будем, – согласилась она, ощущая как что–то оживает в ней. – Только
без абстрактных вопросов. Типа – почему не исчезла. Не исчезла и все.
– Что ж, меня это устраивает, – сухо согласился Зыков. – Я многое
знаю о вас. С точки зрения закона вы виновны. Но я знаю, что вас
обманывали, и все, что вы совершали делалось не по собственной воле. –
Машу передернуло: она была не согласна с тем, что он говорил, и она не
нуждалась в подачках следователя. По его выходило, она – какая–то тварь
бессловесная... Но он продолжал: – Так что обещаю: в крайнем случае – два
года условно. А вы мне – адреса, имена, суммы...
– Не надо со мной торговаться. Вы... – она остановилась, вспоминая,
как его звать. «Андрей Владимирович», – подсказал Зыков. – Вы, Андрей
Владимирович, знать–то знаете, а вот понять еще не умеете. Я все могу.
– Да ну, – запротестовал следователь. – Возможности ваши ограничены.
Комната заперта, за дверью – охранник...
– Я сейчас исчезну, – перебила его Маша, – и сколько бы вы не бегали
по этой комнате, вам меня не поймать. А когда подходящий момент
представится – шарахну чем–нибудь тяжелым по голове. Вот, стулом,
например.
– Стул привинчен.
– Ну, ящиком от стола. Да просто пну между ног, так что загнетесь, и
пистолет отберу. Пусть тогда ваш охранник приходит.
– Начнете стрелять, сбежится вся прокуратура.
– Вы в жмурки когда–нибудь играли? – недобро усмехнулась Маша. – Так
вот, вы все – голите...
Она блефовала, но и сама в тот момент верила в то, что говорит.
Зыков озадаченно потер подбородок.
– Ну ладно, ладно, – пошел он на перемирие, – один ноль в вашу
пользу. Что мы как дети: а я – сильнее, а у меня брат есть...
– Дайте бумагу и ручку. Напишу все, что знаю. Только не потому, что
ВЫ так хотите, а потому, что Я так хочу. Потому что все они – мизинца его
не стоят.
...Информации оказалось не так–то много. Где искать Копченого или
Али–Бабу? Она не знала не только адресов, но даже настоящих имен всех этих
сошек. Так, некоторые номера телефонов, автомобилей, «криминальные
эпизоды». Однажды заезжали домой к Гоге, и визуально она могла бы найти
его квартиру, но адреса не знала тоже. Да и меньше всего ей хотелось
«закладывать» именно Гогу.
– Сколько ему дадут? – спросила она, протягивая Зонову лист.
– Трудно сказать. «Восток – дело темное». Думаю, от трех до семи.
– Я хочу взглянуть на него.
– Не раньше завтрашнего дня. Так врач сказал: нельзя беспокоить.
– Я не буду его беспокоить. Он меня не увидит... – И тут же
поправилась с горечью в голосе: – Он меня не видит.
Зыков вскинул брови:
– Из показаний следует, что вы не умеете возвращать людям способность
видеть вас. Или научились?
– Нет, – ответила Маша. – Так я увижу его сегодня?
– То, что знаем мы, врачам не объяснишь. Они не пустят. Или пустят,
но потом руководству моему пожалуются. Будут неприятности. Так что... – Он
что–то чиркнул на бумажке и протянул ее Маше. – Вот. Повестка. Явитесь ко
мне завтра в двенадцать ноль–ноль, поедем к нему. Хотя... – Зыков
испытующе глянул ей в лицо, – вы могли бы воспользоваться своими
способностями и пройти к нему невидимой, адрес больницы я вам дам.
– Не надо, – двумя пальцами Маша взяла протянутую бумажку. И,
вставая, закончила, повторив: – Завтра в двенадцать ноль–ноль.
...Алкины родители были уже в курсе событий, но милая ее рыжая мама
делала вид, что «все как всегда». И это было даже хуже. Если бы Маше было
куда пойти, она с удовольствием покинула этот гостеприимный, даже слишком
гостеприимный дом. Но пойти было некуда. В родном городе отправиться в
гостиницу ей как–то не пришло в голову.
– И что же ты теперь? – спрашивала мама Алки, хозяйничая на кухне. –
Поступать будешь? Год, конечно, потеряла, но это не беда, какие наши
годы?!
– Не знаю, – уклончиво отвечала Маша. Поступать? Вот, наверное,
удивилась бы эта добрая домашняя женщина, если бы узнала, что ее юная
собеседница ухитрилась даже не закончить школу.
– А чего тут думать? Город у нас маленький, но недаром его
студенческим называют. Жить тут и не закончить вуз – просто не принято.
Самым глупым в этой ситуации было то, что разговор явно был не нужен
ни Маше, ни алкиной маме, но взаимная вежливость заставляла их
поддерживать его.
Алка краем глаза наблюдала за Машей и в один прекрасный момент вдруг
заявила:
– Ладно, мама, мы пошли спать.
– Да ведь рано еще. Подождите, я ужин сделаю...
Но Маша уже поднялась с облегчением со стула и направилась к двери
вслед за Алкой.
– Спокойной ночи, – недовольно сказала им в спину мама.
– Ну что с тобой?! – накинулась на Машу Алка в комнате. – Чего ты как
замороженная? Леша жив, что еще тебе надо?
– У тебя валерьянка есть?
– Сейчас, – осеклась Алка. – Только в таблетках, вот. Подожди, я воды
принесу.
– Не надо, – махнула рукой Маша и проглотила несколько сладковатых
пилюль. – А снотворное?
Алка молча протянула ей стандарт. Потом вдруг отдернула руку и,
оторвав от целлофановой упаковки две таблетки, выдала их Маше.
– Да не бойся, травиться я не собираюсь, – усмехнулась та.
– Кто тебя знает, – сделала Алка гримаску, потом вышла на минутку и
вернулась со стаканом воды. – На.
Маша запила лекарство и забралась в постель. Глянула на Алку. Та
смотрела на нее с жалостью и участием, но самым сильным чувством,
написанным на ее лице было всепоглощающее любопытство. Маша сжалилась:
– Завтра в двенадцать я к нему в больницу пойду. Со следователем.
Пойдешь со мной?
– Конечно!
Переодевшись в пижаму и погасив свет, Алка забралась к Маше под
одеяло, и некоторое время, лежа друг к другу спинами, они активно делали
вид, что спят. Наконец Алка не выдержала:
– И все–таки я не понимаю. Зачем тебе все это? Исчезла бы и все.
– Что – все? – Маша повернулась к Алке лицом. – Что – все? Опять в
бега? Я хочу жить дома. Просто жить, понимаешь?
– Просто жить? И деньги ты им вернула?
Деньги. Про них она просто забыла, даже не упомянула в показаниях.
Или это сработала подсознательная жадность?
Нет. Действительно забыла.
– В следующий раз – сдам.
– Ну и зря. Если бы у меня были такие деньги, я бы... – Она
замолчала.
– Что – ты бы? – Покачала головой Маша, чувствуя, как дремота
сковывает ее тело. – Подумай, подумай. Если найдешь им классное
применение, я их не в милицию, а тебе отдам... Ну ладно, все. Спокойной
ночи.
И, снова повернувшись к стенке, она моментально уснула.
...Поднялись в половине девятого и целый час наводили марафет. Потом
вышли из дома, поймали тачку и помчались в центр. Остановились у магазина
«Фасон». Магазин работал с десяти и до открытия было еще минут пятнадцать.
Но Маша ждать не стала, а нажала кнопку звонка. В витрину выглянула
пожилая женщина, молча указала на табличку с расписанием. Маша в ответ
покачала головой. Женщина кивнула и удалилась. Тут же к витрине подошла
другая – знакомая Маше продавщица, улыбнулась ей и открыла дверь.
– Вы извините, что так рано, – сказала Маша после приветствия, – мне
нужно забрать свою одежду. Даже лучше у вас переодеться.
– В это тряпье? – женщина с изломом приподняла красивую бровь. –
Девочка, тебе нужно носить красивые дорогие вещи. И, поверь мне, я знаю
жизнь: для этого тебе не нужно даже шевелить пальцем. К таким как ты, а
таких мало, деньги липнут сами.
У Маше по спине пробежал холодок. Ведь действительно последние годы
деньги сами липли к ней. Деньги, а не счастье.
Продавщица говорила что–то еще, но Маша, не слушая ее, зашла за ширму
и переоделась в свой видавший виды джинсовый костюм, кроссовки и, сложив
новую одежду в сумку, вышла на улицу.
– Да–а, – протянула Алка, увидев ее, – вот это маскарад. Ты что,
милостыню просить собралась?
– Врачи сказали, его нельзя беспокоить. А в этой одежде он меня не
видит.
...К прокуратуре шли пешком, но все равно добрались немного раньше
срока.
