Глава 75
В это хмурое ненастное утро герцог был зол и мрачен как никогда.
С недавних пор ему стала мешать ревнивая королева, и он решил убрать ее.
Он со стыдом вспоминал, как накануне был вынужден целовать холодные ноги
своей благодетельницы, умоляя простить ему «постыдную сцену " в кабинете
покойного короля.
После непродолжительной бурной близости с ней, которую он предпринял для
демонстрации своей безграничной преданности английской короне, он вышел из
аудиенц–зала навсегда прощенным ею и подал условный знак верному
лорду–распорядителю, давно уже приготовившему предательское оружие.
Де Брук, дождавшись глубокой ночи, украдкой вошел в опочивальню Ее
величества и обнажил меч. «Все–таки продал свою госпожу, грязная собака!»
– с невольным сожалением сказала королева, и явно струхнувшему де Бруку
было непонятно, кого она имела в виду – герцога или своего убийцу.
Королева приняла смерть достойно, прямо смотря в рысьи глазки лорда,
который в минуту смертельного удара трусливо отвел взгляд в сторону.
– Я убил ее, сэр, – слабым голосом сказал он Балкруа, сидевшему в
кабинете Генриха четвертого, и тот мрачно усмехнулся в ответ.
С самого утра королева не показывалась на людях, а у бесстрашного рыцаря
и героя первого крестового похода, не хватало духу войти к ней и лично
удостовериться в ее смерти.
Он решил одним махом разделаться со всеми, кто стоял у него на пути к
власти. Королева мешала ему добиться герцогини и он, не задумываясь,
умертвил свою госпожу – так он называл ее в самый разгар их затянувшейся
любовной интриги.
Он уберет с дороги всех, кто хочет отнять у него драгоценную Алис. Он
думал теперь только о ней. Много раз в своем воображении он овладевал
ею, как сделал это в русской церквушке Михаила Архангела в Яффо, порвав на
ней воздушную одежду, которой она очаровывала его некогда на турнирах.
И сейчас в любую минуту он мог удовлетворить свою похоть столь же
свободно и грубо, но он хотел, чтобы она любила его, как прежде, когда в
их жизни не появился еще этот проклятый маркиз. Он знал, что никогда уже
не сможет рассчитывать на ее взаимность, де Хаимов нагло отбил у него
даму сердца и навсегда омрачил ему жизнь.
Отдавая последние распоряжения, касающиеся казни бывшего полководца,
герцог чувствовал – еще немного и ничто более не будет препятствовать его
страстному стремлению, унизить и уничтожить морально женщину, которая
предпочла ему – знатному смелому рыцарю, какого–то ничтожного лекаришку.
Он решил обставить казнь врага как можно торжественнее, чтобы насладиться
безутешным горем сломленной герцогини. Он обещал ей сделать из казни
прекрасный спектакль, который запомнится людям на века:
– Но ты можешь спасти его, – сказал он, – если отдашься мне, Алис!
Эта была гнусная ложь, но ему хотелось, чтобы она поверила ему и ускорила
его триумф и свою погибель.
* * *
В центре Лондона на дворцовой площади, среди огромного количества винных
лавок и знаменитой харчевни «Биг дил», где подавали жареную дичь для
бедняков, возвели деревянный помост и согнали к нему всех жителей
столицы. Под безжалостно палящим солнцем люди стояли, обливаясь потом, в
ожидании казни государственных преступников.
Свирепый герцог пребывал в сомнении – кому доверить акт обезглавливания
заклятого врага – палачу или знатному рыцарю из свиты. И вдруг его
осенило. Ухмыляясь, он подозвал притихшего Вольфа и предложил ему доказать
свою преданность хозяину. В первое мгновение комиссар выразил готовность
всем сердцем служить их сиятельству, но, услышав, в чем должна проявиться
почетная миссия, сделал брезгливую мину и отказался от предложенной чести.
– Тогда будешь казнен с ним за компанию, – сурово сказал герцог, – я ведь
не забыл твоих интриг, гнусный христопродавец!
– Ваше сиятельство, я никогда не убивал людей, – оправдывался комиссар.
– Ты предатель, – презрительно сказал герцог, – а предательство и
убийство одно и тоже.
Своим положением при дворе Иуда Вольф был обязан Ривке, выхлопотавшей ему
не только жизнь, но и теплую должность с приличным окладом в сто золотых
монет. Шеф полиции собрал уже тысячу монет, надеясь тайком перевезти их на
родину.
– Чего ты боишься, комиссар, – засмеялся герцог, – убить человека не
трудно. Это даже приятно, если убиваешь врага.
Он взял в руки топор и приказал подвести изменника к эшафоту. Подхватив
обессиленного Циона, стражники приволокли его к месту казни.
Заярконский был бледен и заметно прихрамывал.
Герцог уложил больную ногу Циона на плахе и одним ударом отсек ее.
Вскрикнув, Цион потерял сознание. Его примеру последовал слабонервный
комиссар.
– Тьфу ты нехристь, – хрипло засмеялся де Брук, – не видел, как колют
людей что ли?
Де Брук, желая угодить хозяину, сам взял топор в руки и велел подвести
Василия. Маркиз гордо подошел к эшафоту, встал на колени и ткнулся лбом о
холодную твердь плахи. Набрав в грудь воздуха, распорядитель широко
размахнулся, но в эту минуту раздался повелительный окрик Алис:
– Не делай этого, палач!
Де Брук застыл с огромным топором в руках. Балкруа дал знак повременить.
– Я согласна, герцог, – тихо сказала она рыцарю, – оставьте его.
– Встань, Аля, – гордо сказал Василий, – не унижайся перед этим...
Меченым, он изувечил моего друга, я расквитаюсь с ним за все!
Герцог раскатисто засмеялся, подошел к Васе и острием кинжала резко
провел по лицу бесстрашного пленника. Кровь выступила полосой. Алис громко
вскрикнула, но Василий мужественно улыбнулся ей изуродованным лицом.
– Теперь и ты меченый, – удовлетворенно сказал Герцог и вернулся к трону.
– Я рассчитаюсь с тобой, Балкруа, – твердым голосом сказал Вася.
– Вот и пришла твоя смерть, лекарь, – улыбаясь, сказал герцог.
– Я приду к тебе с того Света! – засмеялся Василий.
– Хорошо, – сказал герцог, – только ты подожди меня там, пока я здесь
позабавлюсь с твоей супругой?
Грубо схватив Алис, он поволок ее в спальню.
– Изверг, – закричала Алис и забилась в его сильных руках, но это только
разжигало безумную страсть рыцаря. Он бросил ее на ложе страсти, с силой
раздвинул ей ноги и вдруг увидел в углу бледную физиономию Кадишмана.
Дрожащими руками майор старательно наводил на него карабин.
Тель–авивская полиция давно уже приняла на вооружение новую модель
стрелкового оружия, но новоиспеченный майор предпочитал работать по
старинке; он пристрелялся уже к карабину образца 1948 года и мог слету
сбивать из него бутылки из–под пива. К новой модели образца 1998 года надо
было привыкать, а времени на это не оставалось. Впрочем, другие парни из
группы захвата были менее консервативны, чем их старомодный командир, и
герцог увидел, как они бесшумно выплывают в красных беретах из–за тяжелых
дворцовых портьер, держа навесу короткоствольные автоматы.
Рыцарь молниеносно вытащил из–под подушки стартовый пистолет и выстрелил
в голову Алис. Выстрел был громовым, но она по–прежнему лежала на месте
живая и невредимая. Герцог понял, что его обманули, и одним ударом в висок
убил свою возлюбленную. Кадишман запоздало нажал на курок, и пуля вспорола
герцогу грудь.
Он был еще жив, когда неведомо откуда появившаяся Ривка хладнокровно
прикончила его выстрелом из дамского пистолета, который вытащила из
сумочки, где хранила косметику.
– Халас! – устало сказал Кадишман, стирая липкий пот с бледного лица, –
кончился наш благородный герцог.
– И у нас в стране теперь все тихо! – кокетливо улыбнулась ему в ответ
Ривка.
