Глава 74
– Взять его! – командным голосом рявкнул комиссар, и на беззащитного
маэстро навалилась стража. Бой длился недолго. Васе удалось разбросать
подручных комиссара хорошо поставленными боковыми ударами по туловищу;
после памятной стычки с любителем кошерной свинины в ресторане, он не
оставлял следы на физиономии оппонентов. Иуда Вольф, с недавних пор
решивший не подвергать более свою челюсть серьезным испытаниям, предпочел
не вмешиваться в драку, последствия которой он предвидел. Неумелые сервы
безуспешно пытались сбить полководца с ног. Откуда им было знать, что
вчерашний лекарь был грозой любительского ринга. Вскоре все стражники
послушно вытянулись у ног непобедимого чемпиона.
Разделавшись с наемниками, Василий взялся, было за комиссара, но на
помощь начальнику ринулась новая партия телохранителей. Это был хитроумный
маневр комиссара, который решил измотать маркиза в первой стычке, а затем,
разделаться с ним с помощью гвардейцев де Брука.
– Беги! – крикнула Алиса мужу, – меня он не тронет!
Свалив на пол первого гвардейца, бросившегося на него с кинжалом, Василий
нырнул в окно, выбив раму головой. Господину Вольфу ничего не оставалось
делать, как объявить Алис заложницей герцога Балкруа.
– Вы еще ответите мне за червя, мадам! – заносчиво сказал он и, зная,
чем можно угодить похотливому патрону, немедля доставил ее в кабинет
босса.
Герцог обрадовался сюрпризу, и сначала не мог скрыть радости, но, увидев
преданную физиономию полицейского, подавил свои чувства. Он давно оценил
способности исполнительного комиссара, но, помня о «гостеприимстве»,
оказанном ему в Тель–Авиве, не очень церемонился с ним.
– Пошел вон отсюда, мразь! – зычно скомандовал он Вольфу и, когда тот
вышел, стал приставать к Алис. Он протянул руку, чтобы приласкать
пленницу, но она оттолкнула его. Разгневанный он ударил непокорную
женщину. Она упала на пол и застонала. Он тяжело навалился на нее и стал
разрывать на ней одежду. Задыхаясь, он поцеловал ей грудь, шею и опустил
руку к бедру, но в эту минуту в кабинет вошла королева. Злопамятный
комиссар не любил, когда «отъявленные преступники» называли его мразью и
благополучно сдал блудливого герцога Ее величеству; воистину он был
отменный сыщик и никогда не прощал обид.
– Смотри, герцог, ты еще не коронован, – гневно сказала королева
неверному любовнику, – я могу переиграть все!
– Ваше величество, я люблю лишь вас! – с звериным пылом в голосе заверил
ее герцог.
– А что ты делал с этой потаскушкой, рыцарь?..
– Сударыня, – уверенно произнес Балкруа, – у нас с ней старые счеты...
– Не знала, герцог, что вы умеете считать. Раз уж у вас такие познания в
математике, позвольте предложить вам вакантное место, которое с
сегодняшнего дня освобождает Вольф? Будете убирать парашу за членами
генерального штаба.
– А Вольф пойдет на повышение? – перекосило герцога.
– Это уже не вашего ума дело, благородный рыцарь, может, пойдет, а может,
нет. Вас об этом никто не спросит.
– Растешь, христопродавец, – злобно прорычал Балкруа, но, встретившись
взглядом с королевой, скромно потупил очи:
– Моя госпожа должна знать, что я искуплю свою вину кровью. – Сказал он
упавшим голосом.
– Прекрасно, герцог, мне очень хочется знать какого цвета у вас кровь. –
Грозный рыцарь был унижен, как комнатная собачка, которую сурово
отчитывают за то, что она наследила в неположенном месте. Королева кричала
на него дурным голосом, а он смиренно слушал ее, не поднимая головы.
Мужественный шрам, пересекавший обезображенное лицо героя Антиохии,
побагровел, вздулся, и, казалось, вот–вот лопнет от натуги. Продолжалось
это недолго; прогнав притихшую прислугу и сияющего от счастья Вольфа,
королева шумно отдалась герцогу, даже не заперев за собой двери
аудиенц–зала.
Она любила повелевать великим воином в его интимные минуты, и герцог
вполне оправдал ее ожидания.
* * *
Вымолив прощение у королевы, Балкруа приказал держать строптивую Алис
взаперти, а комиссара, опасавшегося хозяйской мести, направил к Васе,
который укрылся с группой верных рыцарей в крепости Балан, отбитой им у
Герцога.
– Де Хаимов, – вкрадчиво сказал Вольф, прибыв к маэстро с белым флагом, –
лучше тебе самому сдаться в руки правосудия.
– Почему ты так решил, Чудо–юдо? – с задорной улыбкой спросил Василий.
– Все равно тебе век свободы не видать, – приблатненным баском сказал
комиссар, – у нас ты идешь сразу по трем статьям, в том числе за
производство гигиенических прокладок, которые ты со своим сраным другом
незаконно сбываешь в феодальной Англии.
– А это не твое дело, мусор.
– Кроме того, – не унимался комиссар, – дети так называемой гражданки
Блюм, вовсе не твои дети и даже не герцога, хотя он об этом поет на всех
перекрестках...
– Чьи же они, по–твоему, жандарм?
– Супругов Шварц. Я не понимаю только, как тебе удалось перетащить их
сюда?
– Каких Шварцев, кретин, это мои дети, от моей законной жены, понял! Кто
скажет иначе...
– Будет иметь дело с твоей мощной дланью, это мы уже проходили,
Дубровский, придумай что–нибудь поновее.
– Да я тебя...
– Успокойся Хаимов, вот фотография, я изъял из дела, сличи, пожалуйста,
сам.
– Не может этого быть, – сказал потрясенный Вася, всматриваясь в снимки
детей, – похожи на моих сорванцов. Тут что–то не так, опять твои подлые
шутки, комиссар?
– Если бы это были шутки, Дубровский...
– Откуда у тебя этот снимок?
– Это не важно, маркиз.
– А что для тебя важно, сволочь?
– Важно, что я со своей стороны готов сделать все, чтобы скосить тебе
срок – пообещал комиссар, – поверь, Дубровский, ты должен вручить себя в
руки правосудия...
– То есть, в твои грязные руки? – уточнил Вася.
– Не важно в чьи, – сказал Иуда, – важно, что тебе это зачтется.
– Дерьмо ты, комиссар, – проникновенно сказал Василий, – ты ведь знаешь,
если я сдамся, герцог казнит меня.
– А если не сдашься, – он казнит детей, которых ты похитил у Шварцев, не
станешь же ты способствовать гибели своих любимых чад?
Комиссар давно раскусил маэстро, и знал чем его можно взять в решительную
минуту.
– Ты гарантируешь безопасность детей? – дрогнувшим голосом спросил Вася.
– На все сто процентов, маркиз, я обещал Елизавете вернуть их ей, и
выполню свое обещание, чего бы мне это не стоило!
– Ты здорово все, продумал, Вольф, кроме одного.
– Что такое? – встревожился комиссар.
– Пока я здесь, я по–прежнему военачальник, не так ли?
– Разумеется, маркиз.
– Так вот, своей властью главнокомандующего назначаю тебе сто палок
горяченьких.
– За что? – вскричал Иуда.
– За измену, родной. Как представитель славной полиции ты должен был
стоять на страже прав граждан своей страны, разве не так?
– Да, – вынужден был признать Вольф, – должен...
– А ты что делаешь, собака?
Василий подверг комиссара унизительной экзекуции и сдался на милость
герцога Балкруа.
* * *
После многих безуспешных попыток связаться с Институтом Времени, Цион
вышел, наконец, на очкастого инструктора:
– Мы делали вам заявку о подкреплении, – с ожесточением накинулся он на
безответственного очкарика, – вы что там позасыпали что ли?
– Давайте не будем орать, гражданин, – вежливо предложил инструктор, – а
лучше уточним, кто конкретно нуждается в нашей помощи?
– Не притворяйся, очки, – огрызнулся Цион, – мы тут во дворце, истекаем
кровью, пока вы там чешетесь, чинуши!
– Не чешемся, а обсуждаем ваш запрос, сэр, – отрезал инструктор, не
желая препираться с грубияном, – не советую поднимать лай, милейший, а то,
как бы вам там не застрять еще на пару сотен лет.
– Сволочь! – вдогонку бюрократу бросил Цион и, морщась от резкой боли в
коленке, потянулся к чудовищно распухшей ноге.
Два дня назад опухоль пошла выше, к бедру, местами почернела и была
близка к гниению. Заярконский боялся, что дело кончится ампутацией, и не
чаял поскорее выбраться из этой проклятой дыры, где о хирургической
операции, не могло быть и речи.
* * *
После непродолжительного совещания в рамках министерства внутренних дел,
Когаркин в официальном порядке обратился к премьеру, чтобы вместе с
Хозяином решить вопрос о срочном подкреплении, которое запрашивали
попавшие в беду путешественники.
На сей раз, Когаркин не стал связываться с профессором Хульдаи, как это
он делал раньше, чтобы заручиться поддержкой влиятельных лиц; этот человек
(по последним сведениям) уже ничего не значил в Кнессете. По старой
привычке он продолжал визгливо кричать на экстренных заседаниях о
недопустимости грубого вмешательства в ход истории, но его уже никто не
слушал. В силу снова входил Академик Ашкенази, призывавший правительство
свернуть эксперименты, проводимые институтом Времени, и радикально
перестроить тактику борьбы с химерическими призраками.
«Все наши усилия должны быть направлены на то, чтобы освободить человека
от ненависти, – утверждал он в прессе, – человек, свободный от злых
чувств, свободен также и от страха, тем более перед всякими мифическими
мертвецами»
Народ внимательно слушал опального академика и склонен был верить ему.
Отношения между министром обороны и Когаркиным заметно потеплели, и вопрос
о подкреплении, в котором столь остро нуждались путешественники, был решен
ими совместно с повеселевшим премьером и без визгливого участия Шломо
Хульдаи.
В Прошлое срочно снарядили десант армейских командос, под началом майора
Кадишмана. После мучительной Одиссеи в Одиночный мир ему очень не
хотелось отправляться в «неизвестное измерение», но он был единственный
человек, знавший герцога в лицо, и начальство решило, что лучшей
кандидатуры не сыскать.
Не обошлось тут, конечно, без моральной поддержки профессора Ашкенази,
вступление которого в должность председателя Чрезвычайной комиссии по
делам национальной безопасности было делом нескольких дней.
* * *
Кровавая схватка в больнице продолжалась.
Задыхаясь от страшного захвата, Гавриэль пытался достать не слишком
приветливого родственника прикладом, но тот только покруче затянул петлю
на шее своего пленника. К этому времени к театру военных действий подоспел
сержант Альтерман. Культурный досуг в обществе жены, неожиданно сорвался;
актера игравшего «Идиота» нашли задушенным в гримерной. Спектакль пришлось
отменить и недовольная публика села в армейский автобус, который под
присмотром солдат развез их по домам. Проводив огорченную жену, сержант
немедленно вернулся на объект и сразу был, втянут в побоище.
Альтерман первый открыл огонь и меткой очередью привел генерала в
замешательство. Потрясенного ветерана зашатало, словно гнилое дерево от
резкого порыва ветра, но на ногах он устоял. Приблизиться к дедушке,
сержант не посмел, памятуя о затянутом в могилу командире. Хильман
оказался более чувствителен к пулям, нежели герцог и его можно было
ошеломить по крайней мере, автоматной очередью. Но стрелять в деда
повторно Альтерман не решился. Хильман использовал Гаври как живой щит, и
пока сержант искал удобную позицию, дедушка, проявив удивительное
проворство, вцепился зубами в горло молодого человека и разорвал его.
Подоспевший армейский патруль набросил на людоеда стальную сеть, которую
ему не удалось порвать, несмотря на чудовищную силу. Обезглавленный Румын
все еще извивался в регистратуре, словно оторванный хвост ускользнувшей в
последнее мгновение от преследователя змеи.
Из–под операционного стола смущенно выползла ошарашенная голозадая пара,
так и не сумевшая осуществить задуманную ими любовную связь. Кто–то
бережно накрыл простыней уже застывшее тело Гавриэля.
