Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | LAT


Шмиэл Сандлер
Призраки в Тель–Авиве
 < Предыдущая  Следующая > 
Глава 46
Город, который Кадишман принял за населенный пункт, оказался Тель–Авивом. Радости лейтенанта не было предела; быть заживо погребенным в «братской» могиле и вдруг снова очутиться дома, о такой удаче он не смел и мечтать. Кадишман старался не думать о мертвой тишине, угнетавшей его в этом странном оазисе, и вспомнил, что, очнувшись на зеленой лужайке, он увидел за темнеющей вдали рощей остроконечные вершины каменистых гор.
Теперь они куда–то подевались, хотя раньше он ясно различал их на горизонте. Он не позволил себе расслабиться и занимать голову никчемной мистикой. «Очевидно, облака я принял за горы» – решил он для себя, и вскоре все его сомнения вытеснила переполнявшая грудь дикая радость от предстоящей встречи с родным городом. Слава Богу, он уже дома и скоро увидит Берту. Он безумно соскучился по ней и отдал бы теперь миллион долларов только за то, чтобы в уютной домашней обстановке выпить с ней чашечку крепкого черного кофе. Оптимизм, овладевший им, пробудил в нем простую и банальную мысль о том, что все в этом мире кончается, хорошо, и может быть, он вовсе не умер еще, как это показалось ему там, в могиле, а только теперь по–настоящему начинает жить. «Нет, определенно, я не умер!» – упорно убеждал он себя, и эта шальная, ставшая почти реальной, надежда все более укреплялась в его сознании, возрождая сладостные планы: он чувствовал уже вкус черного кофе, приготовленный Бертой по особому и только ей ведомому рецепту. Никто не умел ублажить его этим чудным напитком так, как это могла делать она. Она умела делать еще много вещей, но сейчас ему непременно хотелось кофе в ее исполнении. Положительные эмоции, которые исподволь наслаивались в его сознании на протяжении всего этого утомительного и тревожного дня, так же, впрочем, как и не сбывшиеся надежды прошедшей ночи оказались преждевременными. Вопреки его радужным ожиданиям город был непривычно пуст, безлюден и неприветлив, словно обжитый и уютный некогда дом, из которого разом унесло все живое ужасным разрушительным ураганом. В самых худших снах своих, Кадишман не мог вообразить себе эти тихие улочки, по которым он брел теперь одиноко, не зная верить ему или нет в то, что это именно те самые места, которые он знал и любил столь предано и нежно. Он не мог справиться с обрушившимся на него щемящим чувством горя, и дал волю эмоциям, захлестнувшим его больное сердце. Да, несомненно, это был милый его сердцу Тель–Авив, он не только видел, но чувствовал и даже осязал запахи свойственные южной части города; повсюду не ухоженность, грязь и полуразрушенные строения. Кадишман жил в этих трущобах с детства и знал здесь каждый камень и каждую помойку. Он увидел и припоминал вокруг множество важных деталей, на которые прежде в суете повседневных дел не обращал внимания. На всем лежал отпечаток непонятного пугающего отчуждения; знакомые некогда мостовые, деревья и тротуары отдавали странным холодом, убеждая его в том, что узнаваемые им картины выглядят сегодня чуточку иначе, не так, как он привык видеть их раньше. Он не мог понять, в чем заключается эта неуловимая несхожесть, которая безжалостно обесцвечивает до боли знакомые черты родного города.
А вот и улица Аленби. В этом модном магазине он был недавно с женой, и они купили здесь роскошное белье для Берты.
– Зачем ты посвящаешь меня в интимные детали своего туалета? – подивился тогда Кадишман ее попыткам вовлечь его в горячо любимый ею процесс приобретения нижнего белья.
– Ты весь в работе, милый, – с упреком сказала ему жена, – а мне так хочется, чтобы мои проблемы стали твоими.
Он не чаял души в своей второй жене и никогда не противоречил ей. С первой все было иначе; постоянные раздоры по пустячным поводам привели к окончательному разрыву их безнадежный брак. Споры и разногласия с Розой отравляли ему существование и мешали делать карьеру. Он тяжело переживал ее уход к другому мужчине и, женившись вторично на более покладистой женщине, старался не повторять ошибок молодости, которые принесли ему столько душевных страданий в прошлом. Он знал, что и Берта любит его, но иногда на нее находила какая–то странная и непонятная блажь, подобно тому памятному визиту в отдел дамского белья, где, не обращая внимания на молоденьких продавщиц, которых забавляла эта смешная провинциальная пара, она громко спрашивала мужа, как будет смотреться на ней этот ансамбль воздушных трусиков. А он – красный и готовый провалиться от стыда сквозь землю, тихо поддакивал ей. «Да, милая, это как раз по тебе» У них не было детей по вине Кадишмана. Официальной версией (для других) считалось, что разбежался он с первой женой именно по этой причине. Хотя, если честно, дело тут было не в детях, а в психологической несовместимости: непонятной раздражительности с его стороны и неумению уступать первой с ее. Теперь, повзрослев, и обжегшись на первом браке, он не хотел, чтобы глупая случайность (пусть даже такая трагическая, как бесплодие) послужила причиной его разрыва с Бертой. Он боялся проснуться однажды утром и не застать ее рядом, как это было с Розой, которая ушла к другому, оставив ему большое и обидное письмо, в котором подробно написала, что он не способен сделать счастливым близкого человека. Он хотел, чтобы с Бертой у него было иначе. Прежде всего, не она, а он должен быть готов и уже давно уступал ей во всем. Это было не трудно, надо было только смолчать, если ей вдруг пришла идея слегка пожурить его за то, что он неряшлив дома и слишком уж отдается служебным обязанностям. Впрочем, она никогда не злоупотребляла этим, а он иногда слабо и беззлобно отбивался: женщины ведь впадают в меланхолию и нездоровую депрессию, когда им совсем не противоречишь.
Да, это была прекрасная идея во всем уступать ей, и он знал, что она ему только на пользу. Он очень хотел, чтобы жена посвятила себя семье и воспитанию детей; но их все не было и не было, и это обстоятельство особенно тяготило его. Свою неспособность оплодотворить женщину, он воспринимал болезненно и, пытаясь загладить свою вину, старался угадать каждое желание Берты. Месяц назад, после долгих и мучительных раздумий, они решили, наконец, усыновить ребенка. В Израиле для этого нужно было преодолеть множество бюрократических проволочек и, чтобы упростить процедуру, супруги задумали купить малыша в Бразилии. Разумеется, это требовало немалых финансовых затрат, но зато освобождало от необходимости биться о неприступную стену чиновничьего равнодушия и погружаться в унизительную бумажную волокиту многочисленных социальных служб. Так поступали иные состоятельные семьи, лишенные по воле рока детей и желавшие испытать родительские чувства. Была лишь одна неувязка, которая впоследствии могла осложнить дело – привезенного из–за границы ребенка следовало обратить в еврейство, а духовные власти не очень охотно шли на это. Но Кадишманы пока не думали об этом, главное, чтобы дит„ в их жизни появилось, все остальное можно решить, поставив раввинат перед фактом. «В самом деле, не станут же власти выселять обратно малютку в Бразилию».
Кадишман вошел в знакомый магазин женской одежды и скоро нашел отдел, где они с женой покупали, ввергшие его в конфуз, воздушные трусики. Он многое отдал бы теперь, чтобы снова совершить крутой вояж с Бертой по тем же отделам и с той же целью. Он был уверен, что уж сейчас то, конечно, ничто и никто не вогнал бы его с такой легкостью в краску, и тем более по такому пустячному поводу. «Я побоялся при всех взять эти трусики в руки, а ведь по существу, я должен бы гордиться тем, что у моей жены такой тонкий вкус»
* * *
Трижды Кадишман обошел место, где должен был стоять его дом. Без сомнений – это была та самая улица (он готов был поручится за это головой), на которой он прожил так много лет, но дома на месте не оказалось – исчез, испарился, будто и не было его вовсе. Да что же это я, совсем с ума что ли схожу? Кадишман протер глаза, взглянул на табличку с названием улицы, нет, он не ошибся: вот он зеленый скверик слева – любимое место русских пенсионеров, и городской парк (где они с Бертой устраивали пикники по субботам) – справа; все стоит, как и прежде, а дома нет. Что происходит? соседние дома (он узнал их сразу) привычно возвышаются, как ни в чем не бывало там, где они и должны, собственно, возвышаться, а его жилье словно сквозь землю провалилось. Может быть, у него галлюцинации или оптический обман? Да нет же, вот она лавка Боренбойма, у которого Берта покупает хлеб, а дальше ларек Габая, где у них есть кредит. Все цело и незыблемо, кроме дома, в котором он прожил большую и лучшую часть своей жизни. Зачем он пришел сюда, если его никто не встречает? Раньше он не думал об этом, а теперь ему казалось, что нет в жизни ничего важнее дома, в котором после трудов праведных тебя встретит родной человек. Было что–то несправедливое в том, что это произошло именно с ним. Нет, не утеря жилья привела его к столь горькому разочарованию, а то, что не суждено ему, видно, выпить чашечку кофе, приготовленного ласковыми руками жены. Судьба злобно посмеялась над ним. Он не помнил, чтобы она баловала его в прошлой жизни, и было смешно ждать от нее приятных сюрпризов в этом странном мире, в котором, кажется, все задумано так, чтобы на каждом шагу мучить его и унижать.
Не выпитая чашка кофе, о котором он так мечтал по дороге домой, совершенно расклеила его, и он почувствовал, как, им овладевает хорошо знакомое ему состояние черной депрессии. Какому злодею понадобилось изымать дом, в котором он прожил столько лет? Слово то, какое дурацкое «Изымать».
В самом деле, куда можно подевать громадную многоэтажную махину – он словно растаял в воздухе, как мимолетное видение. Боже, когда все это кончится, ведь должен же быть финал, даже у такой глупой истории, в которую он попал.
Кадишмана изводила неопределенность и эта чертова мистика, при которой внезапно исчезали дома, люди и целый город превращался в безмолвную могилу, ничуть не лучше той, куда его затащил покойный генерал со своим одноруким денщиком. Он не знал, где он. Его не радовали исхоженные вдоль и поперек знакомые улицы, и он не мог привыкнуть к тому, что они стали чужими и недоступными. Он понимал, чем вызвано нестерпимое чувство тоски и тревоги, охватившее его; эти извилистые изученные им до мельчайших подробностей закоулки были когда–то живыми, а теперь они безлюдны и погружены в безмолвное оцепенение. Город был мертв и это пугало его не меньше, чем перспектива спать в обнимку с холодным трупом генерала или его однорукого сообщника. Раньше ему и в голову бы не пришло, что он будет разгуливать по родному городу, ставшему вдруг необитаемым и чужим. Мог ли он представить себе столь страшную картину; ведь даже с появлением приведений, заметно поредевший Тель–Авив не выглядел таким тусклым и осиротевшим. Вчера еще все было здесь совсем иначе – улица жила и дышала (несмотря на появление покойников), там и тут проезжали машины и, стайками (бравируя своей смелостью, но в душе страшно напуганная), ходила молодежь в поисках развлечений и наркотиков. Ему не верилось, что это было только вчера и именно на этом месте. Всего неделю назад тут было сердце Тель–Авива – молодое горячее сердце, никогда не умолкающего жизнелюбивого города. А теперь вокруг жуткое запустение, непривычное и пугающее своим безмолвием.
* * *
Кадишман свернул на автостоянку, где парковал обычно свой старый заезженный Фиат. Он пользовался услугами этой дорогой стоянки, когда ему не улыбалась перспектива застрять в гигантской автомобильной пробке утром по дороге на работу. На воротах хеньона его постоянно встречал пожилой охранник араб и, выписывая квитанцию, приятно улыбался. На сей раз, его никто не встретил, и у него привычно защемило сердце. Он хорошо помнил, что оставил свой «Фиат» в секторе «Альфа», но на положенном месте его не оказалось. Разве можно было ждать что–нибудь иное, в этом заколдованном городе? Впрочем, может быть, машину угнали? Не мудрено – доступ на стоянку совершенно свободен и каждый, кому это взбрело бы в голову, мог выбрать себе здесь автомобиль по вкусу и ехать на все четыре стороны.
В первую минуту в нем пробудился ярый полицейский. Рай для угонщиков и воров – иронично подумал он и собрался опустить на воротах шлагбаум, но вспомнил, где он и печально вздохнул – тут и угонять некому. А что, если самому попробовать? Он имеет на это полное право – не уберегли его колымагу, пусть снабжают новой. А может это ловушка, и кто–то сверхлукавый пытается заманить его? Вот будет смеху, если окажется, что его до сих пор разыгрывали, и исчезнувшие в одночасье – дом, жена и «Фиат» не более чем глупая шутка насмешников из развлекательной телепрограммы.
Кстати, его унылую развалюху жалеть как раз не приходилось. Она давно уже отслужила свое и в последнее время действовала ему на нервы, вызывая смех соседей и выкачивая из него кучу денег на текущий ремонт. Лейтенанту давно следовало приобрести новую модель, но с его скромной зарплатой легче было сказать это, чем сделать. Но теперь все будет иначе – он выберет себе то, что ему по душе, и никто не посмеет ему приказывать. Глаза у него загорелись, и дух перехватило от предстоящего удовольствия; в секторе «Бет» стояли иномарки, одна модель краше другой. О таких тачках он не смел и мечтать. Он выбрал длинный черный лимузин, руководствуясь пословицей «Воровать так миллионы» – уютно расположился в мягком кресле водителя и плавно повернул ключ зажигания. Вздрогнув, никелированный красавец в миг завелся. Он мог по желанию убраться отсюда, куда ему было угодно, и никто не стал бы чинить ему препятствий: путь был свободен и открыт, как судьба бесстрашного человека. Неужели не остановят? На первой скорости он медленно выехал за железные ворота и, включив по привычке ставшие ненужными поворотники, осторожно съехал на автостраду, все еще надеясь, что кто–нибудь окликнет его и потребует вернуть машину. Ему очень хотелось, чтобы окликнули и обругали, пусть даже арестуют и посадят, лишь бы объявились. Даже нечистой силе он был бы рад в эту минуту. Но никто не позвал его, он не увидел ни одной подозрительной рожи или насмешливых глаз: вокруг царила мертвая тишина, от которой у него давно уже звенело в ушах. Кадишман повернул на улицу Герцеля, сделал несколько кругов по параллельным Аленби дорогам, подъехал к тель–авивской фондовой бирже и вспомнил, как под новый год Берта вложила все их сбережения в акции фирмы «Восун», которая с треском лопнула, и деньги, которые он столько лет копил на виллу с маленьким бассейном, кончились. Он не сказал ей тогда ни одного слова упрека, хотя, если бы это сделала Роза, убил бы, наверное, не задумываясь. Позже, она впервые за всю их супружескую жизнь, поинтересовалась, как идут дела у него на работе, и он простил ей все; даже это ее дежурное и спровоцированное неприятными обстоятельствами участие в его служебных проблемах было приятно ему, и стоило, на его взгляд, всех тех денег, которые она столь легкомысленно и глупо обменяла на ставшие бесполезными биржевые бумажки.
* * *
И вдруг он услышал звонок.
«Господи, Что это?» Сначала было удивительно и непонятно откуда раздается это полузабытое им мелодичное дребезжание, но вскоре он догадался, что у него заработал мобильный телефон. Это было неожиданно и необъяснимо – всего лишь час назад он проверял батарейку, она была безнадежно разряжена и вдруг... Что случилось – чудо? Ему очень хотелось верить в это. Однажды он уже дождался чуда, когда из холодной страшной могилы неведомой силой был переброшен в жуткий безлюдный оазис. Он хотел и искал чуда в этом застывшем антимире, в котором очутился по воле непостижимых грубых сил.
Батарея, рассчитанная на сутки (ему казалось, что прошла целая вечность), каким–то образом снова ожила, хотя недавно была в полной отключке. Объяснить сей непонятный феномен, он был не в силах, а потому решил не занимать мозги неразрешимыми загадками, тем более что кто–то настойчиво и требовательно дозванивался до него. Ему хотелось, чтобы это была Берта. Дрожащей рукой он поднял оживший аппарат к уху.
– Алло, – услышал он приятный мужской тенор, – я имею честь говорить с господином Кадишманом?
– Да, это я...
– Остановите, пожалуйста, машину у небоскреба «Колбо–Шалом», поднимитесь на четырнадцатый этаж и пройдите в сто вторую комнату, – тенор умолк на секунду, но тут же вежливо, хотя не без властных ноток в голосе, добавил, – я жду вас, господин Кадишман.
– Кто это? – слабым от волнения голосом спросил лейтенант. Но приятный тенор уже замолк.
С минуту Кадишман стоял оторопелый, не зная, что думать, но вдруг его осенило. «Уж если ко мне дозвонились, значит, и я могу позвонить, Берте, например!» Эта мысль удивила и потрясла его. Все гениальное просто, подумал он, кто это сказал – Пушкин, Маяковский, Маркс? Впрочем, какое это имеет теперь значение. Он может спокойно набрать номер телефона и услышать голос Берты.
Возможно ли это, Бог мой? А если из этого ничего не выйдет? Тогда он покончит с собой. Так ведь он и так давно уже кончился – мертвее не бывает. «Звони уж скорее, чудило» Дрожащими пальцами, Кадишман набрал знакомую комбинацию цифр и замер, не чуя сердца. Еще секунда и он услышит любимую женщину. К его изумлению откуда–то издалека раздались длинные гудки. Неудержимая радость охватила его. «Господи, ведь есть же ты, есть! и, Слава Богу, что ты Есть! Я люблю тебя, Господи, и я всегда буду в Тебя верить, отныне и во веки веков, Аминь!" Кадишман никогда не верил в Бога по–настоящему, разве лишь в самые трудные минуты, когда было выгодно заключить с Всевышним сделку – «Ты вот устрой так, чтобы у меня все получилось, а я за это никогда не усомнюсь в твоем существовании» Но теперь, когда он умер (иначе он не мог назвать все, что с ним произошло), и лично удостоверился, сколь ничтожен он был в миру, мысль о Боге вспыхнула в нем с новой силой, и он вспоминал о нем по каждому поводу. Ему казалось, что отныне его Вера в единого и всемогущего будет истинной и крепкой, не в пример той постыдной сделке с Всевышним, которую он замыслил, когда обеспокоенный, как и все, творящимися, в городе мерзостями, несколько раз ходил в синагогу, так – чтобы ублажить Бога (если он есть) и успокоить на всякий случай совесть.
Солнце и мир засверкали для него новыми красками. Ему захотелось неистовствовать, прыгать, кричать или заняться любовью с Бертой, сию же минуту на этой зеленой лужайке. Он отдал бы все, только бы это свершилось, не потому что им овладела постыдная греховная похоть, а потому что в этом единении с любимой женщиной он видел теперь олицетворение всего живого и прекрасного, которое, увы, навсегда оставил в неоцененном им прежнем Мире.
Длинные гудки звучали долго, и это остудило его пыл. Он боялся, что неуверенный писк в трубке нечаянно заглохнет – ну линия там сорвется, или еще какая неисправность, мало ли что может случиться по закону мирового свинства в тот момент, когда он ждет от судьбы самого главного подарка в своей безвременно закатившейся жизни. На мгновение он устыдился своего счастья – вокруг такая могильная тишь и безысходность, а ему весело, словно барашку, которого ведут на бойню.
Не отвечают... Нет, непросто, видать, дозвониться с того света. Наконец, трубку подняли, и незнакомый хриплый бас грубо рявкнул:
– Кого надо?
Кадишман понял, что ошибся номером, но на всякий случай спросил:
– Это квартира Кадишманов?
– Да, – бесцеремонно сказал хриплый бас, – кого надо?
– Мне Берту. – Сказал Кадишман, холодея от недобрых предчувствий.
– Зачем тебе? – сурово сказал хрипун.
– Я муж, – не узнавая своего голоса, сказал Кадишман, боясь, что незнакомец опустит трубку. Что может быть смешнее – объясняться с чужим человеком по поводу своей законной жены. Кадишман был рад, что никто не видит его глупой физиономии, и ему не надо сгорать от стыда на глазах у людей. На другом конце провода послышался булькающий смех:
– Не заливай, дядя! – недоверчиво сказал хрипун, – ее муж дал дуба неделю тому назад.
Кадишман предполагал, что находится здесь долго, но, чтобы целую неделю. А ведь тут почти не чувствуешь, как летит время.
– Ты кто такой? – с закипающей в груди злостью, – спросил он.
– А это, мужик, не твоя уж забота? – в том же грубом тоне ответил ему хрипун и вслед за этим внезапно отключилась связь.
* * *
Он знал, что на четырнадцатом этаже находится министерство внутренних дел. Ему часто приходилось бывать здесь по вопросу иностранных рабочих, ютившихся в жалких трущобах южного Тель–Авива; многие из этих несчастных полуголодных людей въезжали в страну нелегально, и он регулярно участвовал в крупных полицейских акциях по их выявлению.
Поднявшись в лифте на нужный этаж, лейтенант без труда отыскал дверь с номером 102. Раньше в этой зеркальной приемной царственно восседала модница секретарша, которую звали Дафна. Они были в приятельских отношениях, и однажды она даже отозвалась на его робкий комплимент, который ни к чему его не обязывал. Нет, он и не думал изменять Берте, он слишком ценил ее для этого. Обыкновенный мужской флирт, как это водится у некоторых доморощенных ловеласов, не устраивал его и унижал то святое и великое чувство, которое он испытывал к жене. Просто, что–то бездумно игривое нашло на него в то безоблачное утро, и он позволил себе сказать девушке витиеватую любезность, не имеющую какую–либо сексуальной окраску.
Она ответила ему дежурной улыбкой (мало ли ухажеров вокруг), пропустив без очереди к шефу – комплимент пошел на пользу.
Как и следовало ожидать, Дафны на сей раз, в приемной не оказалось, и большой канцелярский стол, за которым она божественно лицедействовала еще несколько дней назад, был непривычно пуст, как, впрочем, все, что он видел в этом уродливом одиноком мире. Открыв дверь в кабинет начальника канцелярии, Кадишман неуверенно вошел в большую светлую комнату и не сразу приметил за столом низкорослого господина с невыразительным круглым лицом.
– Здравствуйте, господин Кадишман! – скрипуче сказал маленький господин и придирчиво оглядел посетителя. Он был в темном фраке, плотно облегавшем его узкие плечи; на тощую длинную шею была приклеена щегольская бабочка ярко красного цвета, а на яйцевидную голову натянут лакированный блестящий цилиндр.
Первое впечатление оказалось обманчивым, и Кадишман понял это, как только Цилиндр простецки улыбнулся ему.
– Присаживайтесь, мистер! – Сказал он вдруг погустевшим мягким басом, и просветлевшее лицо его приняло вполне интеллигентное выражение.

© Шмиэл Сандлер

 
 < Предыдущая  Следующая > 

  The text2html v1.4.6 is executed at 5/2/2002 by KRM ©


 Новинки  |  Каталог  |  Рейтинг  |  Текстографии  |  Прием книг  |  Кто автор?  |  Писатели  |  Премии  |  Словарь
Русская фантастика
Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.
 
Stars Rambler's Top100 TopList