Глава 28
Военный эскорт, возглавляемый лордом–распорядителем, сопровождал друзей
до самого замка герцогини де Блюм. Это была обещанная Генрихом –
«Гуманитарная помощь» – нелепое словосочетание, в устах короля, столь
удивившее мнительного оруженосца.
Кони шли легкой рысью сквозь поросший молодым ивняком лес. Де Брук,
похожий на разбойника в свете яркой луны, загадочно улыбался себе в усы. У
самых ворот замка, величественно возвышающегося в окружении ветвистых
великанов, он спешился и снял каску:
– Я надеюсь, сэр, время вы проведете приятно с нескрываемым ехидством, –
сказал он влюбленному рыцарю.
– Можете не сомневаться, ваше сиятельство, – не менее ядовито отвечал
Василий, – приложим все усилия.
Застав Циона за телефонной беседой с очкастым инструктором, де Брук
молниеносно обнажил меч, дабы зарубить сатану на месте, но, подумав, что
живым он может принести ему больше пользы, привел опешившего Заярконского
на суд пьяной рыцарской братии:
– Этот человек подлежит сожжению, – театральным тоном сказал он королю, –
ибо знается с дьяволом!
Пока Генрих четвертый пытался осмыслить нелепое признание безумного
Лорда, в дело поспешно вмешался маэстро; он уже понял, какую свинью
подложил ему распорядитель и решил опередить врага:
– Полноте лорд, все мы немного выпили сегодня за здоровье Его величества,
– с насмешкой сказал он, – но это, вовсе не означает, что каждый из нас
водится с нечистой силой, как вы изволили изящно выразиться
– Я сказал дьяволом. – Твердо поправил лорд–распорядитель.
– Что в принципе одно и тоже, – мгновенно парировал маэстро, – мой
оруженосец действительно заговаривается иногда, но в этом, поверьте,
виновато вино, а не бесы, как вам, верно, спьяну померещилось, сэр. Кроме
того, он простоватый парень и с этим, господа, ничего уже нельзя поделать
– человек, к сожалению, не волен в выборе своих мозгов!
Удачный выпад де Хаимова рассмешил нетвердо сидевшего на троне короля, и
вопрос о нечистой силе отпал сам по себе.
Де Брук пытался настоять на том, чтобы его выслушали, но Генрих,
довольный тем, что ему удалось нынче досадить супруге, был настроен
добродушно и приказал лорду освежить голову пуатинским вином, чтобы не
молол чушь.
Де Брук не унывал, он знал, у него впереди будет много случаев доказать,
что главная цель этих пришлых шпионов втереться в доверие к божественному
королю и нанести вред великой Англии.
– Ради бога, сэр, будьте осторожны, – с преувеличенной заботой
предостерег он Васю, когда они приблизились к фамильному замку де Блюмов,
– герцог может возвратиться каждую минуту.
– Не боись, Маня, – усмехаясь, и уже без церемоний отрезал Василий, –
встретим твоего дружка достойно, пусть только сунется.
– Не сомневайтесь, – злорадно ухмыльнулся лорд, – сунется непременно. –
И он растворился со своей свитой в зябком предрассветном тумане лондонских
предместий; откуда было знать спесивому лорду–распорядителю, что неистовый
герцог пребывает ныне на расстояние в несколько сот лет от средневековой
Англии.
* * *
Каменный замок де Блюмов стоял на высоком холме и представлял собой
твердыню, отлично приспособленную к обороне; он был обнесен широким рвом,
подъемным мостиком и окружен тремя кольцами неприступных укреплений.
Круговая оборона, однако, нисколько не затруднила путешественников, и они
быстро проникли в замок через надвратную башню, задав при этом хорошую
трепку дюжине вооруженных дворовых, которые нехотя отбивались от рыцарей,
не понимая, чего добиваются от них незваные гости.
Сломив вялое сопротивление стражи, друзья энергичным броском проследовали
в женскую половину, в коей обитала прекрасная мадам. Оказалось, что
проявленный героизм был ни к чему: герцогиня приняла их с восточным
гостеприимством, расточая елейные приветствия и приглашая в дом; старый
герцог де Блюм, бывший страстным поклонником арабского просветителя Усама
ибн Мункыза, воспитывал дочь в духе его знаменитого трактата «О
гостеприимстве». Сам он никогда не придерживался предписаний последнего,
унижая своих гостей непристойными шутками, до которых был большой охотник.
– Господа, – торжественно сказала герцогиня, – мой дом – ваш дом! Да
снизойдет покой, и благословение Всевышнего на ваши уставшие души!
Воспрявший духом Вася нежно обхватил зарумянившуюся девушку за талию,
нашептывая ей на ушко ласковые слова. Кому, как ни Циону было знать, что в
словах этих не было ничего поэтического – шаблонные выражения типа «Ты моя
ласточка, единственная и неповторимая», но именно они всегда оказывали
неотразимое впечатление на женщин, и он добивался своего без особых усилий.
Вкусив сладкие фрукты, поданные вышколенными слугами, влюбленные
уединились в просторных покоях, а знаток английской поэзии остался в
прихожей (охранять господина), где к нему вскоре присоединилась горничная
– бойкая девица с простыми манерами и гибким станом. Он попытался сделать
ей изящный комплимент в стиле маэстро. «Говорил ли вам кто–нибудь, мадам,
что у вас красивые глаза?", но был не понят. Убедившись в порочности
Васиной системы, он решил не отступать от традиционных методов ухаживания,
и процитировал для верности стихи выдающегося лирика средневековья Гильома
де Кабесталя:
Когда впервые вас я увидал,
То благосклонным взглядом награжден,
Я больше ничего не пожелал,
Как вам служить – прекраснейшей из
донн.
Вы, Донна, мне одна желанной стали.
Ваш милый смех и глаз лучистый свет
Меня забыть заставили весь свет.
Девушка, ее звали Виолетта, приняла Циона за автора и, польщенная
нестандартным обхождением, предложила ему вина.
– Выпей воин, – сказала она, – я поднесу тебе пуатинского!
Общение с юркими оруженосцами было ей не в новинку.
После третьей чаши странного напитка, напоминавшего на вкус яблочную
эссенцию, она сбросила с себя широкое платье и, распластав захмелевшего
поэта на грубоватом сооружении, служившим ей кроватью, в мгновение ока
оседлала его, как молодой витязь седлает необъезженную кобылицу. И могучий
корабль любви гордо вышел в открытое море.
* * *
Каждые два часа на сторожевых башнях замка перекликались часовые.
Где–то вдали натужно квакали лягушки, без устали стрекотали сверчки да из
псарни, расположенной на заднем дворе замка (старый герцог был страстный
охотник, потравивший всю дичь в округе) изредка раздавался сонный лай
борзых. Ночь была тихой, светлой и располагала к романтической любви. В
темном холодном небе лукаво перемигивались яркие звезды, бледная луна
пряталась за верхушками каштанов, огибающих крепостные стены замка.
«Какое очарование девственной природы и поэтической тишины» – с умилением
думал Цион, овладев новой подругой.
Как всегда он боялся своей слабости и, зная из литературы, что, рассуждая
о посторонних вещах, можно растянуть сладкие мгновения любви, изо всех сил
думал о прелестях сельского ландшафта и о том, что подобная идиллия, в
сущности, невозможна в шумном беспокойном городе.
В начале своих лирических отступлений, он вдруг почувствовал
надвигающийся вал оргазма, зажмурился и, задерживая дыхание, мысленно
попробовал развить тему урбанизации Ближнего Востока, но уловка не
удалась; когда Цион, по своему обыкновению, бурно кончил со скоростью
света, Виолетта не огорчилась, как это делают иные не очень умные дамы, а
напротив, была на удивление тактична и не стала пенять ему на то, что он
думает только о себе.
– Миль пардон, мадам, – сказал Цион, покраснев, словно девица, в
присутствии которой был рассказан анекдот неблаговидного содержания, и
смущенно поинтересовался, откуда у нее столь обширные познания в «Верховой
езде»
– Что интересует тебя благородный рыцарь? – с наивной простотой спросила
Виолетта, не привыкшая к продолжительным пост постельным дискуссиям, к
чему тяготел Цион, начитанный в вопросах секса и знавший, что длительные
задушевные беседы благотворно влияют на развитие духовной гармонии между
партнерами.
– Как называется то, что ты сейчас проделала? – смущаясь, уточнил Цион.
– «Позиция всадника», – сказала Виолетта и рассказала, как долго и упорно
«обучал» ее старый герцог, когда она, совсем девочкой, пришла из соседней
деревушки прислуживать за юной госпожой.
– Старый козел ведь не сразу взял меня, – сказала она с брезгливой миной,
– сначала он водил меня в конюшню, показывать, как совокупляются кони...
В эту минуту послышалось шумное дыхание и яростная возня из опочивальни
герцогини. Виолетта насторожилась, но Цион успокоил ее, пояснив, что это
маэстро, с присущим ему темпераментом, принялся оправдывать доверие гордой
аристократки.
– А господин твой ничего, – сказала Виолета, явно намекая на продолжение
любовной авантюры. Раньше любитель поэзии опустил бы глаза долу, сделав
вид, что не понял намека, но теперь ощутил в себе неудержимое нарастающее
желание снова взять эту удивительную хрупкую женщину, сумевшую пробудить в
нем мужчину. Он потянулся к ней, как к спасательному кругу, и они
соединили уста в жарком поцелуе.
Как всегда, он кончил стремительно и бурно, но и на сей раз, она приняла
его неумелую ласку с непонятной для него благодарностью; старый герцог
пользовался ею, словно вещью, и она впервые ощущала на себе искренние
знаки внимания со стороны такого обходительного и умного мужчины, как
Заярконский. Пусть он не очень красив и беден, но господин то его как раз
богат и прекрасен ликом, а это по нынешним временам совсем немало.
По привычке, принятой у низшего сословия, она судила о слугах по внешнему
виду их господ, и с этой стороны выходило, что неумелый в делах любви
оруженосец очень даже приличная партия для нее.
Сексуальный опыт Виолетты был небольшим – сам стареющий и немощный
хозяин, да изредка его подгулявшие приятели, в распоряжение которых он
представлял свою невольницу. В грубости и элементарном непонимании
женского тела приятели не уступали старому герцогу, которому так и не
удалось вкусить плоды искренней и красивой любви, несмотря на знания,
почерпнутые им из трактатов мудрейшего Ибн Мункыза, повествующего о тайнах
сексуальной жизни в преклонном возрасте.
Неистово лаская Заярконского, Виолетта искренне восхищалась его телом, и
он вдруг поверил в себя, снова потянулся к ней в полночь и на сей раз, был
на высоте. Это было потрясающее восхитительное ощущение. Она сумела
сделать то, что до нее никому не удавалось, и он обожал ее за это.
В глубине души он всегда завидовал необычайной мужской силе маэстро, все
более при этом, утверждаясь в мысли, что природу, увы, не проведешь, и
женщины так устроены, что на расстоянии чувствуют самца. Василий был
достаточно убедительным доказательством того, что бездарные поэты называют
– зовом природы; при его появлении в незнакомой компании почти все
представительницы прекрасной ее половины начинали приглядываться к нему, а
он к ним. На глазах у всех происходила откровенная эротическая
взаимооценка, которая завершалась постелью с той из них, на которую он
положил глаз. Сегодня на турнире «Система Станиславского» едва не дала
сбой. Впрочем, он быстро изменил соотношение сил и добился любви самой
красивой женщины Англии. В самом деле – чего казалось проще – «Женщина
всегда идет за победителем!" В этом Василий прав. Цион и сам чувствовал
себя победителем. Толпы поклонниц, восторгающихся его подвигами, пока
вокруг не наблюдалось, но была одна, которой он неожиданно и безвозвратно
подарил свое жаждущее красивой любви сердце.
