Глава 23
Вся полиция страны была поставлена на ноги.
Телефонные аппараты в приемной Когаркина накалились добела. До министра
по внутренней безопасности дозванивался, казалось весь свет; люди
почему–то верили, что достоверную информацию о происходящих в Тель–Авиве
загадочных явлениях можно получить только у него.
Глава правительства Натан Ягов распорядился держать его в курсе событий
по мере их развития. У него были все основания связать так называемое
необъяснимое воскрешение мертвых с тайными разработками оружия массового
поражения в Ираке, во главе которого стоял печально известный миру
диктатор, питающий воинственные планы по отношению к еврейскому
государству. Пригласив к себе министра обороны (после того, как он более
двух часов просидел в своем кабинете с министром по внутренней
безопасности), премьер провел с ним интенсивные переговоры с целью
выяснить – готова ли Армия к отражению превентивного удара со стороны
потенциального врага.
Натан Ягов настаивал на обсуждении вопроса о целесообразности применения
ядерного оружия на данный момент.
– Неужто положение столь серьезно? – с тревогой спросил министр обороны,
несколько озадаченный повышенной нервозностью премьера.
– А вам не кажется, господин Мордехай, что подобные вопросы в данной
ситуации должен задавать я? – в упор спросил министра Натан Ягов.
– Я думаю, вы слишком драматизируете ситуацию, господин премьер, –
нашелся Мордехай.
– Послушайте, господин Мордехай, – сурово отвечал премьер, – вы даже не
представляете себе, насколько серьезно обстоят наши дела...
– Что вы имеете в виду, господин премьер?
– Ничего, кроме того, что оружие, воскрешающее мертвых, приводит к
деморализации общества и, стало быть, угрожает национальной безопасности
страны не менее чем ядерный конфликт с потенциальным противником.
– Да, но ведь связь между применением тайного оружия и воскрешением
мертвых никем не доказана...
– Это уже ваша забота, – сардонически улыбнулся премьер, – пока насколько
мне известно, даже я знаю не более вашего.
– Господин премьер, мы делаем все возможное...
– Господин Мордехай, вам платят большие деньги, чтобы вы делали
невозможное.
– Я прилагаю все усилия.
– Неправда, я еще не получил вашего отчета об истинном положении дел.
– Да, но мы нуждаемся...
– Отныне вы ни в чем не нуждаетесь, – жестко прервал премьер, – вам
предоставляются чрезвычайные полномочия, но работать придется в тесном
контакте с министром по внутренней безопасности.
– Это невозможно, господин премьер!.. Господин Когаркин возглавляет
полицейское ведомство, а Армии в подобных случаях отводится первостепенная
роль.
– Оставьте личные амбиции, господин Мордехай.
– Причем тут амбиции, господин премьер?
– Притом, что от вас я до сих пор не услышал ничего путного, тогда как
Когаркин давно уже бросил в дело свои лучшие силы и даже ввел в город
отряд бедуинских следопытов.
– Со следопытами, кстати, помог ему я, – обиженно молвил министр обороны.
– Вот и прекрасно, любезный, подключайтесь поскорее к делу и
прислушивайтесь к рекомендациям господина Когаркина...
– Разумеется, господин премьер, – с показной почтительностью сказал
Мордехай, но в глубине души он испытывал горькое разочарование. Министры
двух параллельных ведомств давно уже и упорно ненавидели друг друга и,
настаивая теперь на их сотрудничестве, Натан Ягов, явно, рыл для Мордехая
яму. Премьер не любил министра обороны за его отступничество на последних
выборах, когда тот, с шумом выйдя из правящей партии (в которой долгие
годы состоял вместе с премьером), сумел прорваться в Кнессет со своим
партийным списком. Мордехай прекрасно знал об антипатиях затаившегося
премьера, но как опытный политик не выказывал своих истинных намерений, а
ждал, когда можно будет нанести сокрушительный удар, воспользовавшись
первой же промашкой врага. В другое время он торжественно послал бы
премьера куда подальше, но чрезвычайные полномочия, полученные главой
правительства на последнем заседании кнесета, давали ему полное право
отстранять и назначать министров по своему усмотрению, а в данном случае
премьер как раз того и добивался.
На душе у Мордехая было грустно. «Для профессионального политика не
существует ничего святого, – с горечью думал он, – даже в кризисное для
страны время он везде и во всем ищет свою выгоду»
Премьеру было выгодно обвинить министра обороны в несоответствии с
занимаемой должностью и потребовать его незамедлительной отставки.
– Я уже дал распоряжение отвести часть элитных подразделений в поддержку
полиции. – Сказал Мордехай, откланиваясь, и размышляя какие контрмеры, он
может противопоставить бесчестным интригам злопамятного премьера и
обнаглевшего Когаркина, подминавшего под себя с трудом налаженный им
механизм военной машины государства.
* * *
Спустя час после секретных переговоров в канцелярии главы правительства
на улицы Тель–Авива вышли танки, а над многочисленными кладбищами Гуш–дан
барражировали тяжелые военные вертолеты. На всех перекрестках и
общественных местах жизнелюбивого еще вчера города стояли вооруженные
воинские патрули. В стране, где проявление террора один из печальных
атрибутов повседневной жизни, вид солдата с автоматом не вызывает
удивления окружающих, но появление тяжелой бронетехники на улицах мирного
города встревожило и без того обеспокоенных горожан.
Тель–Авив все более напоминал прифронтовой город, готовившийся к
серьезной длительной осаде.
Часть добропорядочных горожан спешно выезжала в провинцию, другая часть
малодушно отправлялась пережить лихое время за границу; десятки тысяч
людей ожидали в аэропорту отправки на авиарейсы, преимущественно в Америку
и столицы восточно–европейских государств.
Но большинство людей, настоящие патриоты города, остались на своих местах
(может быть, потому, что им некуда было деваться), и целые дни проводили в
нескончаемых спорах о возможных сюрпризах со стороны могильных каннибалов.
Народ жадно прислушивался ко всем, кто мог трезво оценить ситуацию, и
подвергал коллективному обсуждению все, что вообще могло быть обсуждаемо в
эти часы, наполненные страхом перед неизбежным наступлением ночи.
Многочисленные комментаторы, выступая в средствах электронной связи,
выплескивали на зрителей совершенно дикие прогнозы, пугая сердечников и
беременных женщин. Среди всеобщей паники, охватившей страну, нашлись
здравомыслящие граждане, призвавшие соотечественников собрать народное
ополчение и взять под контроль детские учреждения, чтобы обеспечить их
безопасность, раз уж полиция не способна это делать. Тель–авивских пап и
мам охватил массовый психоз – каждый боялся за участь своих детей, которых
даже днем не выпускали на улицу, и они сутками, также как и взрослые,
просиживали у экранов телевизоров, не понимая, что происходит. Не зная,
кого слушать и кому верить, основная масса людей, на всякий случай,
закупала продукты питания и спешно оборудовала подвальные помещения под
бомбоубежища, предвидя ракетный обстрел Тель–Авива по образцу
беспорядочных воздушных атак Садама Хусейна во время войны в Персидском
заливе.
Благодаря «принятию экстренных мер», но, скорее всего по чистой
случайности, более двух дней в городе было относительно спокойно. Полиция
зарегистрировала лишь несколько квартирных краж в Рамат–Авиве и более
десятка дорожно–транспортных происшествий в различных районах Гуш–дан.
Народ как будто стал успокаиваться и даже скучать без обещанных горе
комментаторами катаклизмов вселенского масштаба. Но комментаторы не
унывали. «Помяните наше слово, скоро такое начнется!" – мрачно возвещали
они и, к сожалению, оказались правы.
* * *
Четырнадцатого апреля, в два часа ночи, сторож торгового центра (на
улице «Буграшов») увидел в свете уличного фонаря странную оборванную
личность с бледным лицом и оловянными глазами:
– Стой, кто идет? – истошно завопил сторож и произвел предупредительный
выстрел в воздух. Не обращая внимания на крик, «Оборванец», преспокойно
разбил витрину и стал методично крушить мебель, установленную в
выставочном павильоне. При этом он злобно мычал что–то, силясь и не умея,
очевидно, сказать нечто важное для него. Охваченный ужасом охранник, нашел
в себе мужество позвонить в полицию. Пока стражи порядка, что есть духу,
мчались на вызов, оглашая улицы пронзительной сиреной, к месту
происшествия подкатил запыленный армейский джип, случайно проезжавший
мимо. Водитель джипа рядовой Ави Раппопорт, которому заикающийся старик,
поведал о страшном погромщике, не долго думая, схватил короткоствольный
автомат и, насвистывая знаменитый шлягер – «Еще не вечер!" – быстро
направился к мебельному магазину; парень участвовал во многих боевых
вылазках в Южном Ливане и был приучен в подобной обстановке действовать
без промедления.
Увидев в павильоне воющий труп в лохмотьях, отдаленно напоминающие
гимнастерку, Ави привычно вскинул автомат и меткой очередью срезал
мертвяку руку. Труп с удивлением взглянул на упавший кровавый обрубок,
нагнулся, и, подняв его с пола, по–собачьи стал зализывать рану. Через
мгновение он снова бросил отрезанную кисть на пол, предпочитая, вероятно,
разделаться с обидчиком.
– Что, мертвяк, – весело сказал Ави, – жарко тебе?
Мертвец издал непонятный гортанный звук и, не разбирая дороги, слепо
пошел на солдата. Отступая и продолжая беспорядочно стрелять, Ави
запутался в обломках разбитого дивана, оступился и упал, ударившись
головой о деревянную тахту. Подняться он не успел – мертвец сноровисто
настиг смельчака и вырвал у него из рук оружие. Затем он схватил отчаянно
отбивающегося солдата за волосы и медленно поволок по усыпанному битым
стеклом полу. Солдат молча боролся с трупом, тщетно пытаясь ослабить его
железную хватку. На мгновение ему это удалось; мертвец выпустил солдата,
но лишь затем, чтобы поднять с земли окровавленную руку, которой он с
силой ударил парня по лицу, предлагая ему, очевидно, полюбоваться тем, что
он натворил. Солдат, упорно продолжавший бороться за жизнь, крепко
вцепился зубами в обрубок и, откусив на нем палец, в порыве бессильной
ярости выплюнул его в обезображенное лицо покойника. Мертвец глухо
замычал, вонзил уцелевшую руку в живот цепкому парню и стал рвать ему
внутренности. Зрачки солдата расширились и застыли. Он не почувствовал
боли, но с удивлением наблюдая, как оскалившийся мертвец наматывает на
кисть его кишки, все еще пытался сопротивляться, шаря по полу рукой в
поисках отброшенного оружия. В затухающих глазах юноши не было страха, но
был немой вопрос и обида – неужели все это происходит со мной, и какой–то
мерзкий тип попросту убивает меня?
Он понял, что умирает, и был удивлен этому, как все молодые люди, которые
не думают или не хотят думать о смерти. Последним усилием воли умирающий
тихо вздохнул и едва слышно произнес одно единственное слово – «Мама!»
Мертвец, с наслаждением вдыхая пар, исходящий из разорванной брюшной
полости, с животным урчанием стал поедать печень молодого человека. Глаза
смельчака потускнели, он уронил голову на бок и затих.
* * *
Подоспевшая к магазину полиция нашла на месте преступления растерзанного
(в буквальном смысле этого слова) на куски армейца и поседевшего от страха
сторожа, который долго не мог толком рассказать о случившемся, и лишь тупо
показывал дрожащей рукой, в каком направлении исчез людоед.
Сержант Альтерман направил по следу мертвеца бедуинских следопытов, а сам
накрыл простыней тело солдата и распорядился отвезти его в морг. При
тщательной проверке разгромленного павильона был обнаружен на обшивке
дивана откушенный указательный палец, принадлежавший, вероятно,
привидению. Допрошенный позже сторож утверждал также, что своими глазами
видел возле погибшего солдата срезанную пулями руку загадочного призрака.
Альтерман удвоил поиски, прочесав каждый сантиметр в демонстрационном зале
и за его пределами, но ничего похожего на упомянутую охранником руку не
обнаружил. Завернув в целлофановый пакет найденный палец, сержант сообщил
о находке комиссару полиции и тот, докладывая о ней уже самому Когаркину,
выразил полную уверенность в том, что именно эта «фрагментарная деталь,
принадлежащая злополучному покойнику» даст, скорее всего, ключ к
разгадке последних событий, столь неожиданно обрушившихся на Тель–Авив.
Всесторонний анализ, произведенный экспертами судебно–медицинского морга,
подтвердил, что «Бесценная находка», обнаруженная дотошным сержантом,
оказалась не более чем гниющей тканью разлагающегося трупа.
