Глава 22
Торжественно и грациозно Генрих четвертый вел за руку свою дородную и
обвешанную драгоценностями супругу. В душе королева была ужасно
разочарована турниром, но, зная с каким вниманием, король следит за ней,
старалась не показывать ему свое настроение. Она шла за мужем гордо и
величественно, уничтожая взглядом безвестного рыцаря, смешавшего ей всю
игру. Божественной королеве было скучно в обществе недалекого нелюбимого
мужа, она ненавидела его глупые шутки и ценила свою дружбу с мужественным
герцогом, которого прочила в супруги своей кузине герцогине де Блюм.
Господин Балкруа, на ее взгляд, был перспективный молодой человек,
нуждавшийся в небольшой светской шлифовке, со стороны такого опытного
наставника как она, после чего его вполне можно приобщать к тихим радостям
придворной жизни и благословить на брак с этой простушкой де Блюм. Алиса
девушка благодарная (герцог был одним из крупных землевладельцев Англии) и
не станет чинить препятствий безобидной дружбе своей коронованной сестры и
будущего мужа. Королева с пылом заметно увядающей, но еще молодящейся
дамы, принялась образовывать неотесанного воина, обучая его премудростям
двора и манерам великосветского вельможи. Не раз и не два она намекала
мужу на то, что лучшего кандидата на пост министра финансов, чем Балкруа
ему не найти, но король видел в герцоге опытного воина, сумевшего
поставить на колени гордых сельджуков, и старался отдалить его от двора,
под предлогом проведения военных маневров с французскими союзниками.
Генриху не нравилось участие королевы в судьбе этого грубого солдафона, и
он старался во всем поступать вопреки далеко идущим прожектам супруги.
Подвиг маэстро, сбросившего с коня это затянутое в железо чучело, оказался
весьма кстати – теперь, по крайней мере, он сможет отклонить просьбу жены,
когда она в следующий раз станет хлопотать за герцога.
По негласному жесткому уставу принятому при дворе считалось, что
побежденный рыцарь должен, прежде всего, думать о реванше, отложив на
потом все дела второстепенной важности. «Пусть отыграется сначала, мясник
тулузский, а потом посмотрим, что с ним делать дальше»
Направляясь к славному победителю, Генрих не мог совладать с выпирающим
из него чувством юмора, и шутил теми шутками, которые давно уже вызывали у
королевы оскомину. Окружающие тоже были вынуждены мириться с ними, и
громогласно веселились, показывая, друг другу как пробирает их королевское
остроумие. Энергично жестикулируя на ходу, Его величество выдал
приближенным затасканный анекдот сам, при этом громко хохоча и
прислушиваясь к рассыпчатому смеху всей королевской рати. Подойдя к герою
дня, Генрих властным жестом утихомирил придворную шушеру, и как подобает
первому джентльмену Европы, поздравил сначала герцогиню с удачной находкой
(это была одна из его блестящих импровизаций), затем он плавно повернулся
к Васе, и взгляд его заметно потеплел; он явно восхищался рыцарем,
сумевшем столь лихо досадить его высокомерной супруге. Маэстро, понимая,
что им любуются, картинно выпятил молодецкую грудь и смело посмотрел в
глаза королю. Между ними мгновенно установилась незримая симпатия,
вследствие чего Василий сделал некий козлиный прыжок, который должен был
выразить его величающую преданность английской короне.
Король, знавший толк в нюансах светской учтивости, по достоинству оценил
грациозный жест победителя и всенародно осчастливил его
покровительственной улыбкой.
– Маркиз, – с чувством сказал он, – должен признаться, что нахожу вас
одним из самых выдающихся воинов моего королевства.
– Я счастлив, ваше величество, слышать это из уст славнейшего из рыцарей,
не знающего себе равных в браном деле.
Король, понимавший в браном деле не более чем в ирландской колбасе,
которой скармливал своих гончих, тем не менее, расплылся в любезной улыбке:
– Вы столь же искусны в беседе, храбрый юноша, как и в ратных делах, –
сказал он. Утонченная похвала монарха окончательно сразила Васю, и он
снова повторил свой козлиный прыжок, который на сей, раз был много выше
первого и это вольное упражнение, в свою очередь, вдохновило короля на еще
более изящный комплимент:
– В вас счастливо сочетается чувство слова и чувство боя, – сказал он, –
ваш неотразимый удар слева, я думаю, надолго отобьет у герцога охоту
сражаться на турнирах, не так ли, дорогая?
Приближенные разразились громким смехом, а довольный Генрих, не без
злорадства окинул взором затянутую в шелка фигуру своей полнеющей супруги.
Королева не слишком учтиво буркнула что–то невнятное – что следовало
понимать, очевидно, как небрежное – «Поступай, как знаешь, а меня уволь!»
и, принужденно улыбнувшись кузине, сквозь зубы поздравила ее:
– Я рада за вас, милочка!
Плохое расположение духа супруги чрезвычайно радовало короля. Генрих
четвертый был счастлив – наконец то представилась возможность показать
этой лицемерке, что он далеко не разделяет ее непонятных симпатии к
герцогу. Он всегда был рад унизить в глазах жены ее порядком поднадоевшего
всем подопечного, и теперь воспользовался случаем.
– Маркиз, – елейным голосом пропел король, – я хорошо знал вашего отца,
он был прекрасный воин и очень предан нашей фамилии.
Столь очевидное вранье со стороны Его величества несколько озадачило
Циона. Он не менее хорошо знал Васиного отца – это был скромный и ни чем
не примечательный человек, который кроме футляра от очков, никогда не
держал в руках что–либо похожее на оружие. Он хотел вмешаться и сказать
королю, что Его величество обознался, но оруженосцы стали подозрительно
поглядывать на него, и он догадался, что их тревожат его огромные ручные
часы; никто из рыцарей не мог похвастать подобной игрушкой, это дурачье
приняло их за мифический талисман, защищающий гостя от злых духов.
Цион посмотрел на сверкающий циферблат и обомлел – до старта оставались
считанные минуты.
– Вася, – с отчаянием сказал он, – нельзя терять ни секунды!
– Увы, мой дорогой друг, я остаюсь! – сказал Василий и галантно
приложился к белоснежной ручке герцогини. Лицо его выражало приторную
любезность, и Цион подумал, что с удовольствием плюнул бы в ясные глаза
маэстро, столь коварно расстроившего все их совместные планы. Времени было
в обрез. Проклиная друга, на которого невозможно положиться в трудную
минуту, Цион во весь дух побежал к «Колеснице» и вдруг почувствовал за
собой тяжелый топот железных сапог. «Слава Богу, – подумал он, –
опомнился таки Василий в последнюю минуту»
Заярконский влетел в машину, открыв пошире люк, чтобы друг успел вбежать
за ним, но вместо Васи в кабину грузно ввалился герцог Балкруа. К такому
бешеному марафону, да еще в семидесяти килограммовой амуниции он не
привык; дыхание его было прерывистым, крупные капли пота обильно струились
по лицу. Цион вскрикнул и преградил ему дорогу, но одним взмахом могучей
руки герцог выбросил щуплого любителя поэзии из кабины. Упав на
поврежденную коленную чашечку, любитель потерял сознание. Входной люк с
шумом захлопнулся, колесницу отчаянно затрясло, и в следующее мгновение
ошалевший после нокаута герцог благополучно растворился в Будущем.
Очнувшись, Заярконский увидел над собой маленького пажа, умело
натиравшего ему виски какой–то резко пахнущей жидкостью. Он сел на песок,
сморщился от нестерпимой боли в коленке и, к удовольствию улыбавшегося
пажа, смачно обругал своего боевого товарища.
– Сэр, – сказал повеселевший паж, – а ловко это у вас получается, вы не
могли бы дать мне несколько уроков на досуге?
Но Циону было не до уроков. У него ужасно ныла нога, и он был уверен, что
благодаря ослиному упрямству маэстро им никогда не уйти из этой проклятой
ловушки.
– Не боись, Маня, – успокоил его подоспевший Вася, – я Дубровский!
Маркиз грациозно вел герцогиню за руку, будто прогуливаясь с ней на балу.
Счастье плескалось в его бессовестных глазах.
– Мы приглашены на ужин к его величеству, – невинно сказал он, любезно
помогая другу подняться.
Герцогиня из вежливости, также сочла нужным посочувствовать страдающему
Циону:
– Вы не ушиблись, Маня? – участливо поинтересовалась она, заставив
Василия разразиться неприличным в светских кругах хохотом.
